Канцона 37. Из Петрарки

Жизнь тяжкая моя висит на нитке,
И нет страшнее брега
Для моего ковчега:
Подмоги жду напрасно, истомленный,
С тех пор, как после грешного побега,
Подвержен этой пытке,
Претерпевал в избытке
Страдания, блаженством обделенный,
Чей образ отдаленный
Всечасно заклиная,
Я говорю: "Больная,
Крепись, душа! Быть может, шаг за шагом,
Врачуя прежним благом,
Приблизится к тебе пора иная".
Живу я в этой сладостной надежде,
Боясь, однако, что состарюсь прежде.

В дороге быстро мчится день тревожный.
Недалеко до срока;
Когда судьба жестока,
Попробуй вспомни: впереди могила!
Едва взойдет светило дня с востока,
Растратив пыл дорожный,
На противоположный
Небесный склон спешит, и нет светила.
Жизнь краткая постыла,
Людское бренно тело,
И сокрушен всецело,
Томлюсь в моем отчаянье великом,
В разлуке с милым ликом,
Так что мое желанье не взлетело,
Подвигнуто мечтой моей обычной.
Как жить мне в этой горести привычной?

Мне тягостно везде, где я скитаюсь,
Не встреченный очами,
Которые ключами
Бог сделал к помышлениям отрадным;
Днем грустно мне, тоскливо мне ночами,
Когда заснуть пытаюсь;
В дороге замечтаюсь,
И верный двум светилам ненаглядным,
Препятствием досадным
Готов назвать просторы:
Моря, дубравы, горы,
Мешают нынче видеть мне сиянье,
Чье властное влиянье
Мой мрак целило, просветляя взоры;
И в настоящем я изведал злое,
Чтоб научился я ценить былое.

Что если разгорается быстрее
Желанье в помышленье,
И в этом сожаленье,
Когда мне в лучшем отказали дали,
Амур, неукротимый в отдаленье,
Меня влечет хитрее
Туда, где боль острее?
Окаменеть боюсь в немой печали,
И сквозь кристалл едва ли
Столь явно краски зримы,
Как в сердце различимы
Причуды побуждений сокровенных,
И вечных и мгновенных,
Которые вовек неизлечимы,
Когда моя жестокая услада
Из глаз моих всегда излиться рада.

Жить суждено порой в блаженстве странном
Душе людской усталой
Любовью небывалой,
Когда за вздохом вздох приходит снова,
И служит плач наградой запоздалой
В томленье беспрестанном,
В мучении желанном
Истечь слезами вновь душа готова,
Красноречивей зова
Взор памятный далекий;
Он все затмил, глубокий,
Как будто впереди предел докучный.
Стремлюсь я, злополучный,
Туда, где ждет меня недуг жестокий,
Где поплачусь я сердцем несвободным
За свет, который стал мне путеводным.

Тот блеск волос, который лучше света,
Взор ясный, безмятежный,
Возвышенный и нежный,
Чей пламень торжествует в горней сфере,
Предупредив конец мой неизбежный,
Дух мудрого совета,
Которым жизнь согрета,
В единственном, наверное, примере,
Не для меня; в потере
Подобной безутешен,
Я знаю сам, что грешен
Без этих благосклонных наставлений;
Исход благих стремлений
В пути без них настолько безуспешен,
И впереди такая неудача,
Что нет мне утешенья, кроме плача.

И чтобы горше плакать мне дорогой,
Сокровища другие,
Приметы дорогие
Надменности смиренно непритворной,
Грудь юная, чьи тайны всеблагие
Не тронуты тревогой,
Твердыня мысли строгой,
Сегодня скрыты дикой цепью горной;
Душой моей упорной
Надеюсь до кончины
Достигнуть я вершины,
Но зиждется на зыбком основанье
Жизнь в этом упованье,
В котором все мои мечты едины:
Узреть бы мне, хоть недостоин зритель,
Пречистую небесную обитель!

О песнь моя! С Мадонной
Свиданье драгоценно.
Протянет несомненно,
Она тебе пленительную руку,
Преодолев разлуку;
Не тронь руки, прильни к ногам смиренно
И возвести мой путь бесповоротный:
Хоть во плоти вернусь я, хоть бесплотный.