Паруйр Севак. Игрушки

Везде и всюду мог бы я побывать.
Везде и всюду кричать бы я мог:
«Хочу!» или «Не хочу!»
Но я вовсе не собираюсь везде побывать.
Лучше побуду там, где бывал.
Про себя говорю я себе: «Молчи!»
И несказанное каждому в руки даю.
Пускай пробуют, ощупывают, глядят.
Может быть, сами разберутся, сами смекнут.
А тогда нельзя не заговорить,
И тогда мне сказать придется:
«Знаете, я решил
Мастерить игрушки. Вот мое ремесло!»

Дерево гнется на холодном осеннем ветру.
Как в голове человеческой
Ветвистая мысль.
С пасмурного неба
Падают холодные слепки звезд,
Сокращенно «листья»,
Модели игрушек моих.
И когда меня спрашивают: «Почём?»
Про себя говорю я себе: «Молчи!»
«Здравствуйте», - отвечаю,
И пускай обо мне думают, что хотят;
Я в этот миг
Не могу не вспомнить: была девушка одна.
Если вам я скажу, что я позабыл,
Как ее звали, можете верить мне,
Как в разных странах верят газетным уткам,
Но всякий раз,
Когда мне хочется это имя назвать,
Про себя говорю я себе: «Молчи!»
А эта девушка, знаете ли, однажды сказала мне:
«Слушаю Бетховена
и, кажется, иду по морским волнам».
С этой девушки точный слепок достался мне,
Теплый слепок.
Модель игрушек моих –
Этот слепок.
Если спросят меня: «Почём?»
Про себя скажу я себе: «Говори!»
«Пустяки, - скажу, -
это стоит жизни одной».


Так всё что угодно я смастерю.
«Золотые руки», - скажут про меня.

Мастер я на все руки,
Но всякий раз
Взгляд мой почувствовав,
Руки мне говорят вопросительно: «Да?»
Что, впрочем, не вопрос.
А скорее ответ на мой безмолвный вопрос.
И всякий раз
Я на свои руки смотрю,
Как смотрит новичок-археолог,
Невидаль раскопав,
Смотрю и говорю: «Да!»
Что, впрочем, не ответ, а вопрос навыворот,
И головою качает рука,
И голова машет мне рукой,
И тогда мне понятно:
Наверняка
Всё в мире можно изготовить,
Не изготовляется только одно,
Только то, что повсюду правдой зовут.
Только правду нельзя смастерить,
Хотя веками подделывают ее
Божьим именем,
Волею царей,
Веревками,
Доказывающими свою прочность
На человеческих шеях,
Винтовками,
Доказывающими свою точность,
Знаками препинания
На человеческой груди.
Так вот веками
Мастерят неустанно
То, что нельзя изготовить руками
И, значит, нельзя сокрушить.
Мастерят.
Я не хуже других, говорят.
Тоже буду делать я правду,
Не покладая рук.

И продавать буду мои поделки
Всем, кто вокруг,
Желающим и нежелающим,
На перекрестках, у дверей магазинов,
На тротуарах, на пьедесталах,
На кафедре,
В книге.
И когда меня спросят: «Почём?»
Вместо меня
Девушка-игрушка скажет,
Какою всё это ценой.
«Пустяки, - скажет, -
Это стоит жизни одной!»

Я, как вы понимаете,
От этой торговли прибыльной
Разбогатею так,
Что смогу купить билет на концерт,
Пойду Бетховена слушать,
И покажется мне:
Это я сам иду по морским волнам.
Будет весна или осень тогда,
Не всё ли равно!
Весна или осень, что за беда!
Право же, будет мне всё равно,
Гнется или не гнется дерево на ветру,
Как в голове человеческой ветвистая мысль;
Падают или не падают
С безоблачного или пасмурного дневного неба
Холодные, разноцветные слепки звезд,
Сокращенно «листья».

И по дороге домой,
Когда скажут мне: «Здравствуйте!»
Скажу я: «Почём?»
И если рассмешит подобный ответ
Девушек, чьих имен я не знаю,
Могу прибавить:
«У меня ваших слепков нет!»
И вокруг меня соберется толпа.
Узнать им захочется, кто я такой,
Снова руки мои мне скажут: «Молчи!»
Однако старьевщик-игрушечник
Моими устами,
Моим же собственным ртом
Закричит, как бродячий торгаш,
И повторит эхо потом:
«Правда! Правда!
Самодельная правда!»

(С армянского)