Данте Габриэль Россетти. Данте в Вероне

Иллюстрация: Данте Габриэль Россетти «Приветствие Беатриче».
~ ~ ~ ~ * ~ ~ ~ ~

Dante Gabriel Rossetti. DANTE AT VERONA
Данте Габриэль Россетти. Данте в Вероне


«Ты будешь знать, как горестен устам
Чужой ломоть, как трудно на чужбине
Сходить и восходить по ступеням».
(Божественная комедия. Рай. Песнь семнадцатая, 58-60).

«Взгляни смелей! Да, да, я – Беатриче».
(Божественная комедия. Чистилище. Песнь тридцатая, 73).



Флоренции и Беатриче
Служил, их воспевая, он;
Был Данте юн – могильный звон
Звучал по Даме сердца; нынче
Стал зрел – и сердце Град родной
Летящей поразил стрелой. 

Но коль душой его владела
Та, для которой Небо – дом,
И коли Град был волен в том,
Чтобы обречь скитаньям тело, -
Душа земли презрела персть,
И Рай, и Ад воспели песнь.

След в след за ним, его стопами, -   
Тьму ссылки не рассеет свет.   
След в след за духом – тоже нет;
Какими озарён огнями   
В порывах ветра путь у ног,               
Где проходил он, одинок?

Но из двойной той жизни всё же
В обрывках мысли, всплеске сил
Нас отголосок посетил, -
Хлеб до сих пор горчит, похоже, -
Души исканья, чей накал
Его годами изнурял.

Увы! Святая Песнь, - в те звуки               
Внесли земля и небо вклад, -    
Не только возле Славы врат
Прохода требовала стуком, -
Трудилась, чтоб открылась дверь
Вновь во Флоренцию теперь. 

Не в Граде ли его рожденья,
Там, где купель его, исток,
Он примет лавровый венок –
Исполнится предназначенье?
О! Или мёртвых душ отказ
Душе бессмертной дан как раз?

Да, час настал их. Не забыты
Слова, что он в тот день сказал,
Пока его ответа ждал
Совет, свои имея виды:
- «Уйду я – остаётся кто?
Останусь – кто уйдёт зато?»

- «Нет у тебя остаться средства, -               
(Кривясь), - от твоего пути   
Звезды столь дальней не найти,
Чем улица, где жил ты в детстве.   
Ты ступишь в Рай и Ад потом,
Но никогда – в родной свой дом».

Чем выше Песня воспаряла,    
Чтоб приобщиться Божьих тайн,
Тем людям больший повод дан,
Чтоб глубже ненависть пронзала, 
Пока душа не излила
Всего, чем мучима была.   

Придя, чтоб снова в путь пуститься,
Из края в край, в нужде, в борьбе,
Он сердце нёс своё в себе
Подобно пламени в деснице,
Отдать Флоренции стремясь
Огня Божественного страсть.   

Так был настроен Дант, препоны
Судьбы сносивший до сих пор,               
Когда другой нашёл он двор -   
Там, где склонившейся Вероны
Приветствовал на этот час   
Кан Гранде делла Скала глас.

Как гостю этого вельможи,
Мы жизни следуем его
Сквозь дни изгнанья, сверх того
В ночи, когда плыла над ложем,   
Все сферы облетая, Песнь:
- «Да, да, я, Беатриче, здесь».      

Тогда в чертогах Кан Ла Скала,      
Чуть выйдет он, его шаги               
И господина, и слуги            
Почтение сопровождало:
Привратник кланялся во след, 
Писец ждал вызова в совет.   

И все немедля затихали,
И юный паж глушил свой смех,
Когда, величественней всех,
Он мимо проходил по зале;
Служанки прятались, спеша      
Стянуть распущенный корсаж.

Священники, быть может (Бога
Круг составлявшие), ему
Завидовали, потому,
Что, призрачной пройдя дорогой,
Хоть не из призрачных плеяд,   
В сердца впускал он Рай и Ад.   

Поэты при дворе (вселенной
Он всей поэт, но здесь блуждал)
К нему, за то, что презирал,
Питали злобу неизменно,    
В задоре занимая слух               
Назойливей полдневных мух. 

Но миру вырвать было нужно    
Венок свой из зубов войны,
И днём здесь стража вдоль стены,
В ночи же крик над рвом наружным;
Всё ж там, где Данте видел взгляд,
Копья не выпускал солдат.

Но мнилось - тщетны эти силы,
Как злато тонущих армад,
Чей бедность мог изгнать бы клад:
Они не связанными были,
Как сердца нерв его всегда,
С Флоренцией, что столь горда.

Но близ арены, чуть остыла   
Над рыцарями пыль, опять
Вперёд готовыми скакать, 
Он думал, что кручины сила   
Должна направить сил тех шквал       
Так, как он этого желал.      

Что двинуло бы их – не чужды
Всем жажда славы и корысть.
Свою готов отдать он жизнь -    
Флоренции она без нужды:
Одно лишь сердце лживых средь,
Один лишь голос слышен впредь.    

О! Коль Флоренция – как Джотто
Её писал других верней
Девицей с жезлом из лилей
И на щитах, и на воротах –
Прекрасной дамой на турнир
Могла б прибыть к разгару игр.

Пока Кан Гранде делом смелых
Здесь правит, и звенит броня,
Она смиряет нрав коня
Движением запястий белых,
Светла, как Истина, и так
Им говорит, и слышит всяк:

- «Все эти гнусные рассказы,
Все сплетни – ложных клятв итог,
Лжи торжество». Великий Бог!
И ей не должно было б разве
Взять верх, ещё не кончив речь,
Достигнуть цель, сердца зажечь?

Как поведёт их за собою
Флоренция – звенит убор
Её коня, и вот шатёр,
И как под лилией златою    
Она улыбкой – что за вид -    
Там победивших наградит.   

Ему ж она прошепчет: «Полно,
Испытанный и верный мой,
С кем слёзы я лила порой,      
Что пользы, если молвлю – помню?
Нет, ведь меня на сотни лет
Через тебя запомнит свет».

Мир, Данте, мир! Сложна задача,
Уйдут года на долгий труд,    
Надежды сердца обретут 
Бессмертный голос в песне-плаче.
Но их удел - земной, увы:
Не родились, а уж мертвы.   

Молва доносит – двор Вероны
Был местом – лучше не найти.
Здесь к отдыху вели пути
По вольной воле, не стеснённо;
Могло поэта имя здесь
Принять заслуженную честь.

Мы за его следим шагами.
Вот он близ женщин, чей досуг
В саду проходит – акведук
Поёт над полными ковшами,   
Где омывает руки их               
Живая влага струй златых.

Одна из них – он был к ним мягок,
Хоть знал его суровым мир,
За ним бежала: «О, мессир!»,
Схватив за край одежд вдобавок,
Моля исполнить песню им,
Что сочинил он молодым.

И «Donne che avete», - шептал он,   
К фонтану подойдя, пока
Она стояла, так близка,
И слово нежностью дышало,
Но было ль произнесено, -
Поникнув, отвернулся он.

И глас раздался в сердце внятно: 
- «Да, да, я – Беатриче», - вся
Жизнь стихла, кончиться грозя,
Пока, к себе придя обратно,
Он, вне пределов прочих стен,
Дверной задернул гобелен.

Я знаю, Данте, в те минуты
К стеклу ты прижимался лбом,
И, если дождь стучал при том,
Её персты касались будто
Лица; свет солнца падал – вздох   
Её почувствовать ты мог.

Тогда, я думаю, сквозь слёзы
Ты видел, но помимо глаз,
Другую келью, что сейчас    
С тобой существовала розно,
Но где ты в мыслях всё равно,
Где плачет до сих пор окно:

Окно, которое ты юным
Искал, вечерний час ценя,
Что завершало рифму дня
О ней; и где о ней же думы
Тебя держали, как лучи,
Сиявшие сквозь синь в ночи.

В придворном круге Кан Ла Скала
Уж точно не до слёз гостям.
Отважная забава там,
Вне всех сомнений, процветала,
И музыкальный мадригал
Гулял в палаццо между зал.

Кан Гранде ведь ещё на свете
Лет не прожил и двадцать шесть
Пока. Когда о нём, как есть,
Расскажут летописцы, верьте –
Виченца, масса бранных дел
Не оттого, что он имел

В уме войну лишь непрестанно,
Хоть он, бесспорно, ликовал
(Из мальчика мужчиной стал), 
Когда гремело «Viva Cane!»,
Врагов его пугая фронт,
Пока не пошатнётся тот.

Но было место – слишком сладким
Считаться бы для глаз могло, -    
В почёте, как его седло,
И коль туда взглянуть украдкой,
Там не отверг он тишь в речах
И пальцев лёгких в волосах.

Но коль ребёнком, скажем честно,   
Из клад хранившего ларца
Изъятым волею отца,
Осмеян был он неуместно, -
Мы знать должны, что сей герой   
Был жив не похотью одной.

Не удивительно, что Данте,
Такой, каким известен всем,
Всегда задумчив, между тем,
Пока дела вершил Кан Гранде,
Там за его сидел столом,
С Угуччо сметливым при том. 

Сквозь листья и решётки солнце
Не проникало, и вино
Прохладным было всё равно,
Когда же дамы, как ведётся,
Вставали после, чтоб уйти –
Прекрасней зрелищ не найти.

Но Данте не смотрел на это,    
И, здесь ли дамы или нет,          
Хранил одной он мысли след,
И если музыки куплеты
Дышали негою на них,
Он мог прервать звучавший стих.

И как он гнал веселье, также    
Он часто, если шёл совет,
Вёл правду горькую на свет,
И если колебались чаши
Весов, ко благу зла порой, -
Он их склонял своей рукой.

И коль являлся в государство      
Посол, везя свой договор
Правителю Вероны, двор               
Угодничать спешил пред «Марсом,
И жизней, и смертей судьёй», -      
Но Данте пыл не тратил свой.       

Пусть взгляд косой Кан Гранде бросил
Не раз на этот их порыв, 
Покуда, хмур и терпелив,
К нему не прибыл Данте гостем:
С тех пор его испортить день
Гостеприимству их не лень.

Был шут один, мерзавец грязный,
Искусств безвкусных поставщик,
Болтун, чей скотски груб язык,
Двора любимец безобразный;
Такое в уши лил подлец,
Что онемел бы и мудрец.

Он Данте невзлюбил. В собранье,
Когда тот думой был смущён
О новом дне – наступит он,
Но стоящий ли ожиданья,
И, онемев, не слышал шум, -   
Был позван Кан Ла Скала шут.

Высокий слог для речи гадкой –
По нраву это господам.
В кружке поодаль – щебет дам,
Лишь несколько ушли украдкой.
Тряхнул Кан Гранде головой
И, хохоча, взмахнул рукой. 

- «Мессир, - воскликнул он, - ответьте, 
Как больше получаю я
От шутовства, чем вся твоя
Даёт мне мудрость на совете?»
И Данте: «Прихоть всех людей:
Подобное себе милей».      

Ещё такие есть рассказы:
Закончился застолья срок,
И вот находят возле ног
У Данте косточки от мяса:
Пробрался кто-то под столом,
Чтоб шуткой угодить потом.      

С улыбкой произнёс Кан Гранде:
- «Сладкоречив у Данте рот,
Но плоть к питанию влечёт».
- «Хозяин добрый, - молвил Данте, -
Когда бы псом я был, ей-ей,
Вы столько б не нашли костей».

Но из порожнего в пустое
К чему бы нам переливать,
И разве же делить опять
Обноски прошлых жизней стоит?
Добро не лишне разъяснить,
Но зло и так не утаить.

Он прозван ими был не ложно
Судьёй-законником: сюжет,
Какой носить девицам цвет,
О грузе для вола возможном,
О хлебе – вес его каков,
И виселицах для воров.

Когда ж заклятьем духа вместе 
(Наедине с самим собой,
С рассвета и до тьмы ночной)      
Сплетён был Ад и Рай небесный,
Ушёл на зов он: иль не Джан
Воткнул в Джакомо свой кинжал?

Поэтому ему не лучше
На вкус был хлеб, чем сорняки,
И марши лестниц высоки,               
С истёкшим каждым днём всё круче,   
И после ночи бденья вновь
Желаньем солнца ныла бровь.

Но всё ж, когда достигли вести,
Что во Флоренции указ
Изгнаннику на этот раз
Сулит прощенье при приезде,
Пускай покаялся бы он,    
И штраф им был в казну внесён, -

Ответил Дант, что флорентийцам
Не стоило б твердить не впрок:            
- «Вот тот, кто был от нас далёк
Пятнадцать лет, и возвратиться
Сумел теперь он, чтобы здесь    
Жечь свечи, замышляя месть»;   

Что он из тех, кто правдой высшей
Не должен торговать в суде,
Как это принято везде,
Иль над кадил коптящих крышкой   
Склоняться, чтобы с этих пор
Смыть человечности позор;

Что, раз других по воле Божьей
Нет во Флоренцию ворот,
Лишь те, где торг менял идёт, -   
Он будет странствовать, - возможно   
Душе из клетки тела ведь   
И солнцем, и звездой владеть.   

Так он сказал. И слов хороших,
Подобных тем его словам,
Всем нашим нынешним певцам
И петь, и знать бы надо больше;
Не то шесть дней в делах пройдут,       
А человек не кончит труд.

Минули месяцы в Вероне.
Флоренция, Свободный град,
Торжественный справляла акт: 
Во храме, со свечой в ладони,
Изгнанники собрались здесь,   
Вверяясь милости небес.            

В уборах пышных, величавы,   
На фоне лилий золотых
С высоких мест своих на них
Республики взирали главы,
Отметив между жалких лиц
Своих врагов, склоненных ниц.

Когда вставал изгнанник каждый      
С колен из пепельной пыли,
Брадой задеть других могли
Они, вперёд подавшись, – важно   
Им было свой уставить взор
В налипший на колени сор.

Прошли Тосинги и Манелли,
Прошёл Ринуччи вслед потом,
На месте каждый на своём, -
Но ни один из Алигьери,
Тех, чья нога ступить могла
Домой, где Данте дверь была.

(Республика, общины дело,
Блудница – похоть ни один
Не напитает господин,
С кем ночь делить она хотела,
Как и с другими, чтоб с утра   
Изгнать, лишив всего добра,

Кто проклянёт её – и даже,   
Найдётся если у неё
В бокале пряное питьё,
Чтоб в горло влить ему, когда же
Уснёт к утру он, может быть,
Его под доски сунет гнить.)

Свои двенадцать лун заполнив,
Заканчивались в срок года,
И по двенадцати всегда
Часов от полночи до полдня,
И видели глаза светил,
Что труд свой Данте завершил.

Но труд для града дорогого?
Он знал, что так и должно быть,
Но ненависть осталась жить
Невыносимым приговором:
Костёр для тела, дух при том
В надежде тщетной бьёт крылом.

Но труд его для Беатриче?
Почти готова третья часть,
И звёзды в третий раз заклясть
Её должны миров величьем,
Трехкратным эхом повторив
Всей песни тройственный мотив.

В часы явления виденья
Святой гармонии пример
Всех девяти он слышал сфер,
Пока последний к сожаленью
К нему она склонила взгляд:
Закончен Рай, как прежде Ад.

Его надежда, по итогу      
Достойней написать пером    
О ней, кто знала всё о нём 
И кто теперь служанка Бога,   
Медлительное пламя – скорбь
Соединив с любовью, чтоб

Закончить повесть Жизни Новой,               
Плод юных лет, добавив тут:
Я верил, продолжая труд,
Стать к достижению готовым,               
Чем душу занимал и мысль,
Коль Бог ещё продлит мне жизнь, -

Исполнилась надежда эта.   
Да, и о ней поведал он,
Без рифм неловких, тех времён    
В междуязычье, и для света
Стал слышен в самый первый миг
Италии родной язык. 

Ах, может быть, кто знает, нынче   
Его небесный проводник
Последним самым не возник,   
Но там стояла Беатриче,
По ком он стон сдержать не мог,   
Когда был город одинок;

Она, всё та же, несомненно,
С кем он встречался, проходя, -    
То, с грудью низкою, дитя,
То женщиною совершенной
Затем представшая, как сон;   
И вот теперь она меж солнц   

В видении высоком. Впрочем,
Не памяти ли это грех,
Последней первую из всех
Вообразить настолько точно.
Но глас раздался, мир тая:
- «Да, Беатриче – это я».

Всё это недоступно зренью.
Мы видим тень, из линий лик,
Что, мыслью связанный, возник,
Приняв и стать, и выраженье.
И знают женщины секрет –
На бороде есть пепла след.

Когда по улицам Вероны
Он проходил – так говорят –
Они шептались: «Вот он, в Ад
Спускавшийся под вой и стоны;
Смрад адский кожу иссушил,
И пламень щёки опалил».

На это (по словам Бокаччо)
Он улыбнулся, славой горд.
Могло быть так, наоборот,
Как тут ответить однозначно.
Обман ли то – не знаем мы,
Вернулся ли он впрямь из тьмы.

Итак, настал тот день, в который
Уверен Данте был, что свет
Не столь же ярок там, где нет
Флоренции. И вот, коль скоро
Случилось это, он, ничуть
Не медля, свой продолжил путь.

Ушел, взглянув назад едва ли,   
Пыль отряхнув, должно быть, с ног,
Как тот, кто праведен и строг,
Пока не кончились печали,
И неисчерпанной судьбой
Повеял хлад над головой.

Нет книги, чтоб хранить записки,
Как принц без Данте стыл в тени,
Как мерзко шут острил в те дни,
И как поэтам, одалискам
И всей толпе придворных стал
Доступен вновь былой скандал.      

Нет книги, чтобы сообщила,
Кто место Данте за столом
Хозяйским занимал потом –
Чиновник, господин, унылый
Заложник, углублён в себя,
Священник, тишину любя.

Вкушая яства за обедом,
Кан Гранде, руки мой – они,
Как знаем мы теперь, в те дни
Кормили Данте горьким хлебом;
Ты, лестниц пёс сторожевой,
Что круче, чем в Аду порой.       

(29.04.2025)
~ ~ ~ ~ * ~ ~ ~ ~
Английский текст и сведения для статьи: электронный Архив Россетти («Полное собрание сочинений и рисунков Данте Габриэля Россетти под редакцией Джерома Дж. Макганна, свободно распространяется IATH и консорциумом NINES по лицензии Creative Commons. 2000-2005гг.»).
http://www.rossettiarchive.org/about/index.html

Эпиграф в переводе Михаила Лозинского.
~ ~ ~ ~ * ~ ~ ~ ~

Данте Габриэль Россетти. «Данте в Вероне». История создания
http://stihi.ru/2025/05/21/7028