К Т

 

                Ибо прекрасней её не могла б и Венера казаться.
                Д.Мильтон


                И я склоняюсь ниц в благоговенье
                Д.Байрон
               


Полым людям не дано восхититься моей королевой.
Пусть видишься ты им простой, обычной девой -
Не имеет значения.
Куда важней, что для поэта
В порфиру* ты облачена. Помни, милая, об этом!

(«Бедный поэт! Сколь счастливей он был бы, лишившись рассудка»-
Как о Торквато*,
Мильтон написал когда-то -
Так мог сказать и обо мне)

Поэты суть законодатели, хоть и не признаны в мире людей*.
Слова прочнее адамантовых цепей.
Цепей,
Которыми объяло
Низринутое войско Велиала*.

Незыблемы пребудут те мгновения -
Когда, растаяв вмиг от умиления,
Смотрел я на тебя и думал, очарованный улыбкой алой:
«Воистину прекрасен, значит, Бог, коль послужил тебе лекалом!»

Моритуро 15.04.2025

*«Полые люди» — стихотворение американо-британского поэта Т. С. Элиота, впервые изданное в 1925 году.

* Порфира - длинная пурпуровая мантия - символ власти монарха; парадное церемониальное одеяние монарха.
 
*Торквато Тассо (11 марта 1544, Сорренто — 25 апреля 1595, Рим) — итальянский поэт XVI в., писатель, драматург и философ. Наиболее известным и важным произведением является "Освобожденный Иерусалим" (1581)

*из очерка английского поэта Перси Биши Шелли «В защиту поэзии» (англ. A Defence of Poetry), написанного в 1821 году:
Poets are the unacknowledged legislators of the world.
(Поэты - непризнанные законодатели мира).

* Велиар или Велиал ("ужасный", "подлый"), имя, употребляемое в Новом Завете для обозначения сатаны (2Кор 6:15).
В других источниках, например, у Мильтона - это просто демон, один из князей тьмы. Кому верить?:)




и, как обычно, для ленивых и любопытных ценителей)))

 
PS: Джордж Гордон Байрон(22 января 1788 года, Лондон — 19 апреля 1824 года, Месолонгион, Османская Греция), более известный как лорд Байрон (Lord Byron) — английский поэт-романтик и пэр, покоривший воображение всей Европы своим «мрачным эгоизмом».

Сонет к Дженевре

Ты так бледна и так мила в печали,
Что, если вдруг веселье воспалит
Румянцем розы белые ланит,
Я грубый цвет их вынесу едва ли.

Еще молю, чтоб очи не сверкали,
Не то мой дерзкий взор познает стыд
И, обессилев, робость обнажит,
Как после бури — трепетные дали.

Хотя ресницы душу скрыли тенью,
Ты блещешь грустной нежностью своей,
Как серафим, несущий утешенье,
Но сам далекий от земных скорбей;
И я склоняюсь ниц в благоговенье
И оттого люблю еще сильней.

Джон Мильтон (9 декабря 1608, Лондон — 8 ноября 1674, там же) — английский поэт, политический деятель и мыслитель.
1667 - «Потерянный рай»,
1671 - «Возвращённый рай», «Самсон-борец».

                Ей же (Певице-римлянке Леоноре)

             Тезкой твоею пленясь, другой Леонорой, Торквато
              Был когда-то с ума страстью своею сведен.
           Бедный поэт! Сколь счастливей он был бы, лишившись рассудка,
              Из-за тебя в наши дни: он услыхал бы тогда
           Пенье твое пиэрийское под материнскую лиру,
              Струны которой от сна длань пробуждает твоя.
           И хоть от муки глаза у него из орбит выступали,
              Как у Пенфея, и он, бредя, сознанье терял,
           Это смятение чувств, исступление это слепое
              Ты бы в нем уняла голосом нежным своим,
           И, успокоив его, ему возвратила бы разум
              Песня твоя, что сердца трогает, движет, целит.


И Чудо Чудес:

ЭЛЕГИЯ VII

Я не ведал еще, Аматузия, сколь ты всевластна,
Мне еще не обжег сердце пафосский огонь.
Стрелы твои, Купидон, считал я ребячьей игрушкой
И над величьем твоим дерзко смеялся порой.
"Мальчик, - твердил я, - ты лучше преследуй пугливых голубок -
Только такому врагу страх ты способен внушить;
Иль, настреляв воробьев, почти себя пышным триумфом:
Больших трофеев, дитя, ты не стяжаешь вовек.
Так для чего ты грозишь всему человечеству луком?
Твой дурацкий колчан ужас в мужей не вселит".
Эти насмешки лишь пуще разгневали сына Киприды,
Ибо бессмертного нет вспыльчивей, нежели он.
Дело было весной, и над городом день занимался,
Майским лучом озарив острые кровли домов;
Я же взор устремлял вослед отступающей ночи:
Был усталым глазам утренний свет нестерпим.
Вдруг у постели моей крылатый Амур появился.
Бога я сразу признал в нем по колчану его,
И величавой осанке, и ласково-грозному взору,
И полудетскости черт рдевшего гневом лица.
Был он прелестью схож с Ганимедом, Юпитеру милым,
Что на Олимпе нектар богу влюбленному льет,
Или с пленившим наяд и навеки похищенным ими
Гилом, который на свет Феодамантом рожден,
И не портил ее, а, напротив, усиливал только
Гнев, разгоравшийся в нем с каждым мгновеньем сильней.
Рек он: "Коль скоро, несчастный, примера других тебе мало,
Мощь десницы моей ныне изведаешь ты
И, оказавшись одной из жертв моего самовластья,
В людях почтенье ко мне казнью своей укрепишь.
Разве ты позабыл, что и сам победитель Пифона
Должен был передо мной гордую шею склонить?
Разве, к Пенеевой дочери страсть ощутив, не сознался
Феб, что больнее разят стрелы мои, чем его?
Даже парфяне, которые бегством победу стяжают,
Луком владеют не столь ловко и метко, как я.
Мне в искусстве стрельбы был не равен охотник кидонский,
Первенство в ней уступил женоубийца Кефал.
Верх неизменно я брал над Гераклом и другом Геракла.
Был побежден - и не раз - мною гигант Орион.
Вздумай предвечный Юпитер метнуть в меня молнию с неба,
Я бы ее упредил острой стрелою своей.
Если ж по-прежнему ты трепетать предо мной не желаешь,
Я в назиданье тебе в сердце тебя поражу,
И не надейся, глупец, что от ран защитит тебя муза
Иль уврачует змея Феба-целителя их".
Так он промолвил и, за спину лук золоченый закинув,
Скрылся, чтоб отдых вкусить на материнской груди.
Я же улыбкой ответил на эти ребячьи угрозы:
Страха мальчишка-божок мне ни на миг не внушил.
Часто гулял я тогда, подражая согражданам в этом,
То по садам городским, то по окрестным лугам.
Мимо меня взад-вперед то и дело со смехом сновали
Девы, чьи лица равны лику богинь красотой.
Полдень при их появлении вдвое светлей становился,
Делалось солнце само ярче от блеска их глаз.
Зрелище это в унынье меня не ввергало - напротив,
С юною пылкостью им тешил я душу и взгляд.
Ни подавить любопытство, ни скрыть восхищенье не в силах,
Я при встрече порой в очи им очи вперял.
Так и увидел меж них я ту, что всех прочих затмила,
Ту, чьи взоры во мне пламя недуга зажгли,
Ибо прекрасней ее не могла б и Венера казаться.
Счел я, что перед собой вижу царицу богов.
Гнев на меня затаив, Купидон мне подстроил ловушку:
С девой прекрасной меня он злоумышленно свел.
Спрятался неподалеку божок вероломный в засаде
И наготове держал стрелами полный колчан.
Время не стал он терять и, позицию быстро меняя,
С девичьих уст и ланит, персей, чела и ресниц
Мне в беззащитную грудь смертоносные стрелы направил.
Горе! Без промаха цель ими была пронзена.
Сердце зашлось у меня от боли, досель незнакомой.
Разом охвачен я был пламенем страстной любви.
Та же, кто в муке моей была мне единой утехой,
Скрылась, и не сумел взгляд мой ее отыскать.
Дальше пошел я растерянно, полон немою печалью,
Но не раз замедлял шаг, порываясь назад.
Тело покинув, мой дух стремился вослед незнакомке.
Плакал я, чтоб облегчить горечь потери своей.
Так об утраченном небе, откуда был сброшен на Лемнос,
Сын Юноны Вулкан после паденья скорбел.
Так и Амфиарай, с колесницею в Орк низвергаясь,
Взоры назад устремлял вслед исчезавшему дню.
Что же мне делать, несчастному? Сломленный бременем горя,
Я не могу ни любить, ни позабыть о любви.
О, если б вновь довелось мне свидеться с милою девой,
Я бы поведал в слезах ей о терзаньях своих!
Может быть, все же душа у нее адаманта не тверже;
Может быть, внимет она скорбным моленьям моим...
Разве страдал кто-нибудь от любовного пламени горше?
Всем, кто влюблен, я могу страшным примером служить.
Так пощади, Купидон! Коль скоро любовь - это нежность,
Быть жестоким тебе, богу любви, не к лицу.
Я необорным оружием лук твой считаю отныне;
Верю, что стрелы твои ранят больней, чем огонь.
На алтарях твоих храмов дары мои будут дымиться:
Первый и высший теперь ты для меня меж богов.
Я умоляю: избавь от мучений меня! Нет, не надо;
Ибо - бог весть почему - сладок любовный недуг.
Не откажи лишь в одном: уж коль суждено мне влюбиться,
Одновременно стрелой сердце нам с девой пронзи.