Бобров Н. П

Друзья! Хочу вас познакомить с произведениями моего дяди -  Боброва Николая Прокопьевича, которому  в День Победы исполнится 90 лет.
Как написано в предисловии к его книге стихов " Итак , свершилось!"(  изд.2014г.): "Николай Бобров самобытный поэт -прозаик. Все истории, рассказанные в стихах, взяты из личного жтзненного опыта и пропущены через сердце. Стихи - нескладушки, как называет их автор,тем и ценны что ничуть не " приглажены", подаютсч читателю так, как думает Николай Бобров, представляющий целое поколение людей с нелегкой судьбой,на детство которых пришлась  Великая Отечественная война."
Родился Николай Прокопьевич 8 мая  1935 года на Урале, в г. Чермоз.
После службы армии приехал в Петрозаводск, где проживала семья старшей сестры, где и живет  по сей день. Здесь он учился, работал, женился, вырастил сына.
Работая в строительных организациях, Н.П.Бобров был занесен на городскую доску почета. Более 20 лет он трудился в дорожной отрасли Кпрелии. За добросовестный труд не раз награждался грамотами и благодарственными письмами правительства Республики Карелия.
Несмотря на свои без месяца девяносто лет, он до сих пор полон творческих идей.
Глядя на него не подумаешь, что перед тобой человек столь преклонного возраста. Как и прежде горит глаз и все свои стихи он помнит наизусть, несмотря на то, что в свое время перенес инсульт, но не сдался, а продолжал дальше идти по жизни с гордо поднятой головой, сеять разумное, доброе, вечное. Продолжал творить и радоваться жизни, заражая всех вокруг своей энергией.
Вот и нынче, как только откроется навигация он поедет в Заонежье,  в д.Ерсенево, что близ Кижи, где у него, отстроенный своими руками прекрасный загородный дом и развитый гостевой бизнес.
Желаю моему любимому дядюшке еще долгих лет жизни, которые он наполнит, и я в этом не сомневаюсь, еще новыми стихами и воспоминаниями.

Вот некоторые его стихи.

                ОТЕЦ
             Светлой памяти моего               
              любимого отца               
             Боброва Прокопия               
             Евстигнеевича               
             посвящаю.

Говорила мне сестра,
Это было в среду,
Появился я на свет
Аккурат к обеду.
Появился я на свет,
Голова в кудряшках.
Говорили все тогда:
- Ах, какой милашка!
Радовался мой отец,
Вот, видна порода,
Есть сыночек у меня,
Продолженье рода!
Крохотульку малыша
На рыбалку брал.
Над рекою, у костра
Тихо поучал.
Очень мудрым был отец,
Грамотен - не очень,
Продолжатель рода он,
Из семьи рабочей.
Говорил тогда отец,
Слушал я внимательно.
Воспитателем он был
Самым замечательным.
Под журчание воды
Говорил чуть слышно:
- Я советую тебе,
Милый мой сынишка,
Когда вырастешь большой,
Не криви нигде душой,
Перед сильным - не робей,
Кто слабей тебя - не бей.
Справедлив будь до конца,
Не позорь седин отца.
Кем бы ни был ты, сынок,,
Где бы ты ни жил,
Честью рода своего,
Чтобы дорожил.
Только умер мой отец
Очень-очень рано,
В моем  сердце до сих пор
Кровоточит рана.
Мне уж девяносто лет,
Век свой доживаю,
Что советовал отец,
Свято исполняю!


Бобров Николай Прокопьевич

             ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Вечной памяти павших, с низким поклоном, любовью и признательностью к живым воинам Великой Отечественной войны!

Мне в этот день минуло десять лет,
Когда пришёл к нам инвалид
-сосед.
С одной ногою, да и глаз один,
Он — в двадцать лет доживший до седин,
Горевший в танке в битве под Москвой.
И он, как с равным, говорил со мной .
Кричит с порога: "Здравствуй, дорогой!
Спешу я радость разделить с тобой,
Сегодня день, такой чудесный день!"
Он снял фуражку, подтянул ремень,
Стал говорить, что с нынешнего дня
Другая жизнь наступит для меня, Что этот день в историю войдёт, А я понять не мог, к чему он гнёт.
Мне спать хотелось — очень я устал,
Всю ночь за хлебом в очередь стоял.
А очередь на улице — не сесть
И так хотелось — досыта поесть. Суровые военные года
Из памяти не выжечь Н-и-к-о-г-д-а !
Погиб отец, погиб мой старший брат,
Я заменить на фронте  был их рад,
И я старался в меру своих сил, Пилой лучковой с корня лес валил,
Берёзу звонкую, что на приклады шла,
То помощь фронту от меня была.
Мне десчть лпт, сосед пришпл, поздравил,
И только горечи мне в этот миг добавил,
Обидно так, ну хоть проси прощенья,
то в доме нет ни капли угощенья, Что угощенья, крошки хлеба нет!
А мой сосед по комнате всё ходит,
Никак себе покоя не находит,
То по ладони хлопает фуражкой, То в пол стучит своею деревяшкой,
Как будто в пляс идёт, а не хмельной
И слёзы на глазах... Он то поёт, то плачет,
А я понять не мог, что это значит?
Я вроде бы соседа не обидел.
А он на улице фронтовика увидел,
Кричит через окно: "Постой, браток,
Поговорим о прожитом чуток,
По чарке водки осушим до дна".

...Мне в этот день минуло десять лет.
 И в этот день — окончилась война!


Стихотворение моего дяди БОБРОВА Николая Прокопьевича 1935г.р.

О ДЕТЯХ ВОЙНЫ

Я не был на войне,
но тяготы её я испытал в немалой доле.
Порой бывало по два дня не ел, не только хлеба не было,
но даже соли.
Крапива в городе, как дефицит была, щи из неё лишь изредка варили.
И многим не понять как выжить мы смогли,
а мы в тылу глубоком жили.
Мои друзья ходили в детский сад, а многие уж были первоклашки.
Но только до войны, я помню как сейчас,
в лапту играли и в пятнашки.
Но сорок первый год всё резко изменил.
Мы очень быстро повзрослели.
Отцы и братья старшие, ушедшие на фронт,
опорою в семье нам быть велели.
А из мужчин - я старший, мне шесть лет, мать и сестра, и брат, ему полгода.
Но от меня и в детские шесть лет , какая ни на есть, семье была подмога.
Ночами напролёт стоял в очередях за хлебом, что по карточкам давали.
А мамы нынешних детей в шесть, семь иль восемь лет
в мороз и на всю ночь отправили б едва ли.
Мы детства не знали,
враз взрслыми стали.
Мы досыта хлеба в войну
не едали.
Но выжили всё же, а после войны трудились усердно для блага страны.
Трудились усердно, и все это знали.
Мы "дети войны" нас позднее назвали.
Нам льгот обещали, их что-то не видно.
И это, признаться, довольно обидно.
Мы льгот не просили, - но нам обещали.
Хотелось бы, всё же, чтоб слово сдержали.
Но годы идут.
Надвигается старость.
Мы - дети войны.
Нас мало осталось!

Февраль 2019г.
Н.П.Бобров

О своем военном детстве на Урале вспоминает Николай Прокопьевич  Бобров

Интернет-журнал "Лицей"


ВСЕХ СПЛОТИЛА ОБЩАЯ БЕДА
О своем военном детстве на Урале вспоминает Николай Бобров, ныне житель Карелии.


 

Начало войны


К началу войны 1941 года мне исполнилось шесть лет, жил я в городе Чёрмозе Пермской области.  Это был промышленный городок. Отчетливо помню свою последнюю мирную рыбалку. За месяц до этого вернулся домой старший брат Павел, прошедший финскую войну, успел жениться. И вот мы втроем, папа, брат Павел и я с ночевкой ушли на рыбалку. Вернулись и узнали, что началась война.

На следующий день брату Павлу принесли повестку на фронт. Проводили мы Павла на сборный пункт, и больше нам встретиться не довелось. С фронта от него пришло только два письма, а потом пришло сообщение, что после ожесточенного боя он пропал без вести.



На военном положении

После объявления войны оба завода были переведены на военное положение. Чёрмозский металлургический завод производил для нужд фронта броневой лист, стабилизаторы для мин, косячки (подковки) для армейских сапог, малогабаритные сборные чугунные печки. А леспромхоз, кроме доставки топлива, выпускал авиаберёзу и ружейную болванку для изготовления прикладов.

Резко повысилась дисциплина: за первое опоздание на 20 минут на работу три месяца взыскивали в доход государства 25% месячного заработка. За повторное опоздание на 20 минут – шесть месяцев взыскивали 50% месячного заработка. А за третье опоздание в течение года или за прогул – год лагерей.

Много людей ушло на фронт, просились и добровольцы. Но на специалистов заводского дела наложили бронь. Работать стали по 12 часов через 12, выходной в горячих цехах был через 10 дней, во вспомогательных цехах через две недели.

Была введена карточная система. По карточкам работающим в горячих цехах выдавали 1 кг хлеба в день, во вспомогательных цехах по 800 граммов, работникам других профессий по 600, а иждивенцам, т.е. пенсионерам и детям, по 300.

Не разрешалось отоваривать карточки вперед более чем на два дня. За хлебом приходилось занимать очередь с вечера. Люди были прикреплены к определенным магазинам, но привозимого хлеба зачастую не хватало, а повторный завоз был ближе к вечеру.

По карточкам выдавали крупу, яичный порошок, сало «Лярд» — в квадратных банках светло-голубоватая желеобразная масса. Фронтовики позднее говорили, что это зарубежная пушечная смазка, но мы были и этому рады.

Жителей в городе стало больше за счет эвакуированных лиц из захваченных территорий, пришлось уплотнять местных жителей. Стало много воровства. До войны в деревнях, да и в городе, двери на замок не закрывали – поставят наискосок двери метлу или просто палку – никто без спросу не заходил. А тут срочно стали устанавливать замки и прочие хитрые запоры, но и они иногда не спасали.

С первых дней войны у всех изъяли лошадей, потребовали сдать ружья, а охотников в наших краях было много.

И был введен налог: держишь корову – обязан сдать энное количество молока, причем если жирность менее установленной нормы, количество сдаваемого молока увеличивали. Держишь овец – сдай столько-то шерсти. Есть куры – сдай яйца. Держал и забил теленка – сдай часть мяса и обязательно шкуру без порезов. Держал и забил поросенка – сдай часть мяса и обязательно шкуру (не разрешалось ее опаливать).

Коренным чёрмозянам первые два года войны жилось еще сносно. Были запасы, потом стали забивать живность – кур, овец, коз, свиней уже не держали, нечем стало кормить. Оставляли только коров, без них и детей не вырастишь.

Потом стало уже совсем плохо. Обувь поизносилась (валенки в том числе), либо ноги повырастали, а купить обувь негде и пимокаты перестали ходить, так как шерсти не стало, и не из чего было катать валенки. Стали плести лапти. Драли весной лыко с молодых лип и берез. Лапти плели двух типов: татарские – на правую и левую ногу, русские – с тупым носком – подходили для обеих. В них можно было ходить и в сырую погоду, они не промокали.



В школе

В лаптях ходили и зимой в школу. Каждый ходил с миской и ложкой: нас кормили один раз в день горячим супом. Есть хотелось все время. Суп – одно название, иногда попадалось несколько кусочков свеклы или сушеной картошки, или несколько крупинок перловки и чуть добавлено муки, чтобы не светилась одна вода. Но и этому мы были рады.

Писать мы учились на газетах поперек текста, на старых амбарных книгах. Тетрадей почти не было. И учебников тоже: выдавали одну книгу на 4-5 человек тем, кто жил по соседству.

В классе нас было 42 человека. Столько лет прошло, а помню свою первую учительницу Анну Васильевну Сухареву. Читать и писать я научился до школы, так как сестра училась в 4 классе, а я с ее 1 класса осваивал всю программу.

По окончании первого класса я получил похвальную грамоту – свою первую награду за добросовестный труд.




Дети на заготовке дров


С питанием становилось всё хуже. Лошадей не стало. Огороды пахать не на ком. Приходилось перекапывать лопатой, а в связи с тем, что не стало скота — нет навоза для удобрения, и урожайность резко снизилась. А дома у всех малолетние дети и, кроме огорода, нет других источников пропитания. А многие и коров лишились:  сено заготовить некому, да и вывезти не на чем. И на наши детские плечи легли все тяготы, оставленные нам отцами и старшими братьями, ушедшими на фронт.

Сможете ли вы теперь представить, что мы, дети в 10-13 лет, заготавливали в тайге дрова на зиму? При одном, редко при двух взрослых, поперечными пилами валили с корня лес. Взрослые подрубали деревья – делали направление для валки дерева, а мы, стоя на коленях поперечной пилой заканчивали дело.

Бензопил тогда еще не существовало, да и пилы-лучковки только стали появляться. Лучковкой можно было пилить одному. С поваленного дерева обрубали сучья и складывали их в огромные кучи, которые в зимний пожаробезопасный период сжигались. Стволы разрезали на двухметровые чураки и складывали в штабеля длиной 2,5 метра и высотой в один метр.

Прямослойную березу на дрова использовать не разрешалось. Лесник осматривал древесину, откладывал в сторону и сразу вывозили для нужд фронта. А старшие ребята работали на изготовление тарной доски, которую отправляли на предприятия, выпускающие боеприпасы. И еще изготавливали газочурку из березовых стволо, на которой работали газогенераторные автомобили и трелевочные тракторы.

От недоедания кровоточили дёсна

У шоферов мы выпрашивали бензин, в него насыпали соль, чтоб не вспыхивал. Наливали в бутылочки из под одеколона, вставляли фитиль из шерстяной нитки и при этом освещении делали уроки, керосин для ламп тоже был в дефиците. А электричество в дома года три с начала войны не подавалось. От недоедания у детей, да и у взрослых, стали кровоточить десна и шататься зубы, тогда стали выписывать рыбий жир.

Была еще одна проблема, отравляющая нам жизнь – вшивость. Мыла не было, для стирки белья и помывки в бане применяли щелок. Приготовление щелока – зола из печки и банной топки засыпалась в бак, размешивалась, давали ей отстояться, воду сливали и ею мылись в бане и стирали белье.

Со вшами и гнидами боролись так: белье выворачивалось на изнанку и развешивалось над раскаленной каменкой в бане. Плеснешь на каменку ковш воды и через мгновение слышишь пощелкивание – это сварившаяся вошь падает на раскаленные камни. А гнид из швов приходилось выскабливать ногтями.

Мы, ребята, носили короткие прически, девчонки отращивали косы, а для борьбы со вшивостью натирали волосы дегтем.

В каждом классе  были избранные сандружинники, которые проверяли наши головы: мы все безропотно подставляли их для осмотра.


Без отца

Отец мой в 1943 году заболел, из горячего цеха его перевели на легкую работу и, естественно, хлебную норму стали выдавать 600 грамм в день. Он умер 12 июня 1944 года. В заключение о причине смерти было сказано: сердечная недостаточность на фоне полной дистрофии организма. Похоронен он в братской могиле. Много людей умирало, в том числе и раненых из госпиталя, могилы не успевали копать. А похоронная команда была из числа увечных и престарелых.

Когда был жив отец, моя жизнь была сносной, а после его смерти превратилась в кошмар. И вот с 9 лет я живу практически «на своих хлебах». В 10 лет я просился в детдом, но меня не взяли, сказали: у нас круглых сирот полно, а у тебя есть мать. Но о своей матери ничего хорошего сказать не могу. Трудно пришлось, но выжил.

Как я упоминал, все время хотелось есть. Мы, ребята, в основном безотцовщина, с наступлением теплых дней после школы убегали в лес. Знакомо ли горожанам выражение «ель зацвела»? Даже в песне есть слова: «Давно мы дома не были, цветет родная ель». По весне набухают на еловых ветвях красноватые почки. И эти почки мы рвали и набивали животы до отвала. А еще молодые побеги сосен ломали, обрывали иголки и кору с этих побегов срывали и ели. Из полевого хвоща рвали «пульки», набирали по целому котелку, чуть-чуть толкли и на сковородке запекали в русской печке, получалось как хлебная лепешка, тоже съедобный продукт. А когда на заливных лугах появлялся дикий чеснок, мы оживали. У нас переставали кровоточить десны и шататься зубы.

Иногда ходили на рыбалку на Каму, удили с берега, попадала мелочь  –  плотва, голавли, окушки, а если попадался пескарь, то у него отрезали голову, снимали кишки и съедали в сыром виде. А остальную рыбешку облепляли глиной, разгребали ранее разожженный костер, клали рыбу, засыпали углями и через некоторое время разбивали глину и ели запеченную рыбу.

Хорошо, если у кого-нибудь появлялась соль. Соль была в дефиците, ее взрослые доставали в Соликамске и на базаре продавали стаканами. Спичек не было, а зажигалки появились уже после войны. Мы, да и взрослые тоже, пользовались «кресалами». Это баночка с крышкой из-под обувного гуталина. В нее клали  либо жженую тряпка, либо тоже жженую губчатую часть гриба-трутовика, его еще называли у нас копытником, растет он на березах. Далее берется обломок напильника и кварцевый камень. Над открытой банкой напильником, ударяя по кварцу, высекают искры, которые попадая на жженую тряпку вызывают ее тление. Начинаешь дуть вызывая пламя, в это время подкладываешь тонкие сухие полоски бересты. А береста загорелась  –  вот и костер разожжешь. А взрослые таким образом самокрутки  – «козьи ножки» – прикуривали.

Несколько раз доводилось и такой продукт отведать: березовый лист (даже если у него вырежешь грубые прожилки) сколько его ни вари, он все жесткий и прилипает к небу. А липовый лист, если его варить чуть посолив, можно есть. Желудок набьешь и на какое-то время избавляешься от чувства голода.

В те военные годы о зубных щетках и зубном порошке и речи не велось. Мы, пацаны, в лесу с елей и сосен набирали потеки смолы, растапливали ее в банках и процеживали через бинт. Перетопленная смогла не прилипала к зубам и использовалась как жвачка. А в бинтах недостатка не было.

Голодно было вплоть до отмены карточной системы в 1947 году. Мне довелось полтора месяца пожить в цыганском таборе. Спасибо этому племени, подкормили меня, не дали умереть с голоду. Цыгане тогда еще кочевали, у них были лошади. Перед деревней они разбивали шатры, а старший табора ехал к старосте деревни и спрашивал, нет ли необходимости спахать кому-либо огород, привезти дров или запаять самовар или кастрюли. Цыгане-мужики работали, а цыганки ходили гадали. Я не замечал случаев воровства  – честнее в то время был народ этого племени.


Трудно и больно вспоминать военные годы, плач и причитания жен и матерей, получивших похоронку. Но в тех семьях на детей хоть какую-то пенсию выдавали, а тем, кто получил извещение «пропал без вести» , тем семьям пенсия не выплачивалась.

Да, трудное было время, но народ был дружелюбнее, человечнее, помогали друг другу кто чем мог. Не было распрей на почве национальностей, вероисповедания, всех сплотила общая беда. И всеми владела общая цель: Всё для фронта, всё для Победы!

Своими воспоминаниями делился

Николай Бобров
 

СТИХОТВОРЕНИЕ МОЕГО ДЯДЮШКИ БОБРОВА НИКОЛАЯ ПРОКОПЬЕВИЧА

Приглашаю посетить остров Кижи

Я не местный, я с Урала,   
признаюсь.
Но округой Заонежья,
я горжусь.
Этот край я в прошлом веке
посетил.
И, признаюсь, беззаветно
полюбил.
Здесь, в округе, островов -
не перечесть.
Среди них заветный осров
Кижи есть.
Не велик он по размеру -
не велик,
Но представьте, во всем мире
знаменит!
Знаменит постройкой дивных
двух церквей,
Эти церкви вызывают
восхищенье у людей.
Из разных стран на это чудо
приезжают посмотреть.
На "Комете" по Онего
всего час туда лететь.
И туристы из Марокко, Лондона 
 и Токио,
К небу головы закинув,
языками цокали...

В адрес древних мастеров
Слышал много лестных слов
Здесь других строений много,
Тоже стоит посмотреть.
И не верьте, здесь не бродит
Непривязанный медведь,
Чем пугают супостаты,-
Им одно названье - "штаты".

Приезжайте, убедитесь,
Красотою насладитесь!!!

Николай Бобров,
Республика Карелия,
остров Кижи.


БОБРОВ Николай Прокопьевич.

РАССКАЗ О ВЕСЕННЕЙ РЫБАЛКЕ

Расскажу как это было.
Было раннею весной.
Раз собрались два мужика
На рыбалку в выходной.
Утро, солнце припекает,
Наст на льду успешно тает.
Рыбакам бы встать на лыжи,
Моцион порой всем нужен.
Не хотелось ноги мять,
Где стоят их самоловки,
Километров может пять.
Завели " мотособаку",
В санки сели,  -  и вперед!
Знать от роду не слыхали,
Что весной коварен лед.
Самоловки осмотрели,
Быстро снова в санки сели,
Только двинулись вперед,
Но не выдержал их лед.
Мототехника - шут с ней,
Выбраться б на лед  скорей
Но коварен вешний лед,
Лишь ухватишься за кромку,
Он опоры не дает.
В ледяной воде побудь
Свой прожитый вспомнишь путь.
Жены вспомнились и дети,
Как им жить  без них на свете,
Без кормильцев мужиков?
А мужьям удел таков,
Не хотелось погибать
И на помощь стали звать.
Буркова Екатерина
Только вышла со двора,
Крик о помощи услышав,
Мужа  Сашу позвала.
Тот с пол-слова сразу понял,
Что в Онеге кто-то тонет.
И на помощь поспешил,
Подскочил на " Патруле",
А иначе - быть беде.
Опоздай минут на пять,
Впору было б отпевать
В полынье, где в крошках лед,
К ним никто не подойдет.
Саша Бурков - парень крепкий.
Даже выбился из сил,
Два бесчувственные тела
В свой " Патруль" он затащил.
О  "Патруля" на снегоходе
Их до дома  доволок,
В дом войти самостоятельно
Ни один из них не смог.
Буркова Екатерина
Тихонову позвонила
И сказала, что сейчас
Муж  рыбаков из майны спас.
Тот отзвонился в МЧС,
Те быстро к Бурковым примчали,
Головами покачали
Посмотрев на рыбаков.
А рыбаки окоченевшие
Не могли двух слов. сказать,
И была еще проблема
С них мокрую одежду снять.
А потом Екатерина
Их стала спиртом растирать:
Ноги, руки, спину, грудь,
Чтоб смогли они вздохнуть.
Оба еле шевелились,
Испытав всю эту жуть.
Их трясло и колотило,
В деть это  трашно было.
Если б час не растирали,
Выжили б они едва ли.
А потом их уложил
На диван и на кровать,
Но они так ослабели
Слова не могли сказать.
Это видеть было надо,
Лица  белы, как бумага.
А потом,когда согрелись,
Щеки их порозовели.
Кровь к лицу, на то похоже,
К жизни потянулась нить.
А, когда глаза открыли,
Стало ясно - будут жить!
Их в сухое приодели
Чаю с медом пить велели.
А глотать они не могут,
Все сккуожилось внутри,
Для глоточка чаю смедом
Внутрь  прохода не найти.
Как с ними Бурковв возились,
На словах не передать.
По медали " За спасенье"
Им обоим надо дать!!!
Только полностью.согревшись,
Они  на ноги поднялись,
Им сказали, что сегодня
Они второй раз родились.
И , как младенцев из роддома
Их МЧС довез  до дома.
Рыбаков я этих  знаю,
Часто в гости заезжаю.
Имена не назову,
Чтоб не распускать молву.
Не хочу , чтоб жены знали,
Что мужья  их испытали.

Вот порой удел таков
Для весенних рыбаков.