Надпись на камне. Парафраз сказа Бажова П. П

Из года в год мы проводили отпуск               
С товарищем в деревне близ Каслей,      
Чтобы успеть здесь вдоволь насладиться         
Прозрачной тишиною летних дней,               

Озёр жемчужных студяной прохладой.            
Так воздух деревенский сердцу мил,               
Пока ещё сюда не налетели               
Охотники шумливые. Здесь жил               

Иван Никитич - сродственник далёкий               
Товарища, старик преклонных лет.
Всю жизнь свою столярничал в литейном,
А в старости, когда здоровья нет,

В Воздвиженку переселился. Смехом
Так говорил: «Ну, не до смерти ж мне
Игрушками с железа забавляться.
И так весь прокоптился в чугуне.

Пора сурьёзным делом что ль заняться.
А разве же сурьёзнее найдёшь
Кабацкого питья? Гляди, в деревне
Три кабака: не хочешь, а запьёшь!

Как будто весь народ споить желают.
Мошенство, где ещё тако возьмёшь,
Как в кабаке. Хоть свет весь обойди ты,
А мастеров подобных не найдёшь!»

Шутил, конечно, нам Иван Никитич.
С завода он уехал оттого,
Что озеро Синарское под боком.
Манило гладью вод оно его.

Но были и другие, знать, причины,
О коих догадался б только свой:
Семейна жизнь не задалась в заводе,
Жена его помёрла молодой,

Оставив дочек – писаных красавиц.
Они приняли, словно на беду,
От матери недуг её – чахотку,
Не только неземную красоту.

До совершеннолетия дожив лишь,
Ушли вовек, погасли, как свеча,
Так растревожив не один десяток
Парней младых в заводе. Сгоряча

Старик ушёл с насиженного места
В жизнь созерцательную. Рыбака
Он долю выбрал. Кто ж ещё позволит
Смотреть на мир сквозь трепет поплавка.

Держался внешне весело и бодро
И не любил, чтоб кто-нибудь другой
Его звал дедом. Говорил: «Парнишка,
Какой я дед? Я вовсе молодой!

Того гляди, ещё женюсь разочек.
Лишь отращу на маковке своей
Погуще волос!» А любил особо
«Учёность разных умственных речей».

Был слаб к «ученым из простого люда».
Неважно, где учился ты, когда
На фельдшера или в торговой школе,
Иль в семинарии. Старик всегда

Готов был тут же оказать услугу.
Был бы простого звания мудрец.
Мог оказать и денежную помощь,
Приют в избе дать на худой конец.

Своим гостям лишь два условья ставил:
Не потреблять спиртного никогда,
Иначе раззнакамливался резко,
Второе - ключ на место класть всегда,

(У притолки щель заткнуть надёжно).
Таков он был знакомец новый наш…
Мы шли пешком с товарищем в деревню,
На плечи лёгкий взгромоздив багаж.

Мы предпочли, конечно, пеший способ.
К финансам нашим лучше подходил,
Хотя ямщик домчать в один лишь часик
С комфортом до Воздвиженки грозил.

Не стоят ноги ничего, так проще
Идти лесной знакомой стороной,
И вересовой палкой пролагая
Путь средь корней, опутанных травой.

Босые ноги к выступам привыкли
Камней шершавых. Мелкого песка,
Прогретого на солнце, влажной глины
Ступни ласкает нежная рука.   

А вдоль дороги коврик конотопа,
И кашки белой шёлковый подстил.
Пахучий запах спелой земляники
Дурманом сладким голову кружил.

Лесные орхидеи доцветали,
Чуть прорежая ландыша ряды,
А по низинам кольца незабудок
Глазастых смотрят сквозь проплешь травы.
 
И над всем этим пиршеством природным,
Вверх вознесясь, туда, где неба синь,
Стоял густой, как мёд настой сосновый,
Лилась безмолвно музыка вершин…

В Воздвиженку пришли, как раз в то время,
Когда шло стадо с пастбища коров.
Старик Никитич оказался дома.
Под чугунок трёхногий щепу дров

Подкладывал. Видать, уху варганил.
Нам точно рад. «Вот здорово, к ушке,
Вы подошли, а я вас поджидаю,
Который день уж тут накоротке.

Пора бы вам, но только  колокольцы
Всё не звенят. Хоть едут, не ко мне».
«Да, мы пешком к вам». «Вижу, - отвечает. –
Я ж не слепой. Поди, там в стороне,

В ограде под потоком полубочье.
Ополосните ноги, я ж пока
На стол нам соберу, ведь стосковались
По рыбке в городу наверняка?»

Когда умылись, сполоснули ноги,
Вошли в избу. Старик сказал смешком:
«По колокольцам шибко не тужите,
Ведь пешим больше видишь, чем верхом.

Примета есть: привык кто к колокольцам,
Тот не рыбак и не охотник. Щас
Вон нонешним хозяевам и рыбу
Прям на крючок насаживают враз.

Но разве ж ловля рыбная-то в этом?
Ну, мож ещё ушицы? Нет? Так спать.
Часочка три поспите. Окунёчков
Пойдём с ранья на озеро тягать!»

Так вот весь день с восхода до заката
Мы провели на озере. Был клёв
Хороший. Только дед был недоволен:
«Весь день тягаем только лишь мальков!»

Тут было место красоты небесной.
В оправе камня озеро и там,
Где расходились трещины заливов,
Колонны сосен вдоль по берегам

Стоят рядком одна другой ровнее,
Как будто подтянулись напоказ,
А по земле ольховник, черемушник
Своим узором радовали глаз.

Смешались звуки, как в восточной ткани.
Всё пёстро, не всегда и разберёшь:
Посвистыванье иволги, пичушек
Беспечный писк и суетный галдёж.

Привал решили сделать. Для начала,
Как водится, мы разожгли костер,
Уху сварили, вскипятили чая.
Иван Никитич начал разговор.

Он помянул о самой жуткой были,
Что озеро Синарское хранит.
Всё началось с того, когда на камне,
Что тыщи лет на берегу лежит,

Товарищ  мой своим пытливым взором
Орнамент аль рисунок углядел
На гладком от воды ребре, и был он,
Как по лекалу выбит, и имел

Овала чётко правильную форму.
К нему орнамент пышный примыкал,
Как будто ручка зеркала ручного:
План озера, а в центре наш привал!

Вверху слова французские, понизу
Всё смылось. Сразу видно, что рука,
Что высекала буквы и орнамент,
Рука художника, наверняка.

Мы  старика спросили: «Чей рисунок?»
Он отмахнулся: «Здесь-то баловства
Такого на озёрах сколько хочешь.
Любителей полно до озорства!

В Каслях-то при заводе каждый первый
Чеканкой промышляет, лишь проси
Чё сотворить. Тогда уж беспременно
Тебе сварганят, только заплати!»

Мы возразили: «А язык французский!»
Он спохватился: «Как ты говоришь?
Раз по-французски – Шарлова работа!
А, чё то значит? Может, просветишь?»

«А значит: Феи Севера зерцало».
«Пожалуй, верно. То рука Шарло.
Художник был один тут из французов.
Его убили здесь, а кто, за что?

Давнее дело. Было ещё в пору,
Когда за лютость царь сюда сослал
Двух братьев Зотовых, их псов подручных.
Им в этом деле кто-то ж пособлял.

В то время жил в Каслях Шарле - художник.
То ль от французской армии отстал,
То ли нарочно выписали парня…
Про то не знаю точно, но слыхал,

Что он был вольный и по договору
За жалованье на заводе лил
Из чугуна поделки. А здоровьем
Был шибко слаб, хоть и красивым слыл.

Ну, одному тоскливо. Присмотрел он
Себе подругу из каслинских. Да,
Ему бы девку эту первым делом
Из крепости-то выкупить сперва.

Но то ли денег парню не хватило,
Али порядков тутошних не знал,
И Зотова приспешники смудрили:
«Мол, будь в надёге». В общем, сплоховал.

«Пустое дело, выкупить успеешь», -
Ему твердили. Он женился враз,
А зотовским того и надо было.
Живёт француз с женой, а тут как раз

Ребёночек родился. Молодуха
Так расцвела: кровь стала с молоком.
Француз её всё холил по-господски
И одевал, как барыню. Потом

Беда пришла в их дом откель не ждали.
Шарлову жёнку углядел палач,
Тот самый главный зотовский и молвит;
«Ты чья така?» Она, понятно, в плач.

Уж попривыкла к жизни-то на воле,
От крепостных дел в дальней стороне.
Палач же говорит: «Ты вот что, девка,
Прибраться приходи-ка в дом ко мне.

Я вдовый и тоскливо человеку,
Когда один он. Скучно, просто жуть.
Коль не придёшь, велю подручным силой
Тебя привесть. О муже позабудь!»

И верно, овдовел он перед этим,
Забил до смерти верную жену,
Всем девушкам, которы попригоже
И мужним жёнам прямо на беду.

Ну, чисто горе: как узрит какую,
Так тут же тащит в дом, прям, как паук.
И лишь жена поплакалася мужу,
Тот к Зотову: «Избавь меня от мук.

Как же он смеет при живом-то муже
Таки слова, бесстыдник, говорить.
Я в церкви с ней закон принял, к тому же
Дитя у нас. Как может он грозить?»

А говорил по-нашему-то плохо
И разобрали лишь … закон, закон.
Но то ли нужен Зотову художник
Тот был, али не в духе был, но он

Французу тростью погрозил да молвит:
«Вот мой закон. Запомни наперёд.
Нет  у тебя жены, есть только девка.
Стараться будешь – так пущай живёт.

А чуть неладно - отберу с детёнком,
Он для меня такой же крепостной.
А в церкви вас венчали для потехи.
Ты чуждой веры и для нас чужой.

Женитьба в книгах потому церковных
Не писана. Что, понял? А пока
Живи, никто тебя здесь не заденет.
И нос не вешай из-за пустяка!»

Шарло, конечно, приуныл, а сам же
Решил письмо знакомцу в Петербург
Чиркнуть. Как так, чтобы жену с ребёнком
Забрать. Берут, быть может, на испуг?

У Зотова ж всё куплено. Письмишко
Перехватили и перевели
Ему на русский кляузу француза.
Он повелел, чтоб девку отвели

Сегодня же к приказчику в услуги,
Ребёнка ж может при себе держать.
Шарло, хоть слаб был, ну, а крик всё ж поднял.
Его в пожарку мигом, чтоб унять.

Так ухлестали плетью, что рукою
Пошевелить он более не мог,
А после жёнку палачу в покои…
И с той поры о девке той молчок.

Совсем как в воду канула. Быть может,
Морили гладом или взаперти
Держали. А Шарло, как отлежался,
В бега пустился. Был расчёт дойти

До Петербурга, правды чтоб добиться.
Ну, Зотову всё это не с руки:
Всё ж чужестранный человек и как бы
Не отвечать. Тут ставки велики.

Велел он обложить леса, дороги.
Шарло в лесу у озера-то жил.
Его нашли ищейки заводские.
Сбежать же нет ни времени, ни сил.

Как увидал обидчика, так тут же
Пальнул из пистолетика. Стрелок
Был никудышный. Ну, его помяли
И потащили в тёмный уголок.

А вскоре по заводу и деревням
Пошёл слушок: на берегу нашли
У озера Синарского мужчину.
Народ согнали, чтоб произвели,

Как говорилось, следственное действо.
Может страдальца сможет кто признать.
Лицо в лепёшку каменем разбито,
Одёжи нет. Ну, как тут опознать!

Да разве ж скажет кто? Боялись люди.
Но только вскоре тот палач пропал,
А с ним и два подручных его верных.
Их Зотов долго по лесам искал,

И по озёрам с неводом прошлися.
Из нашего Синарского троих
Потом  достали. Видно, что убиты…
С камнями в воду спущены. И их

Кого ножом, которого-то пулей,
А палача изрезали, да так,
Что на спине совсем живого места
Не оставалось, потому вожак!

Кто это сделал, так и не дознались.
Ответила же Шарлова жена.
Её прям тут на озере Синарском
Кнутами били зверски до темна.

Кричал ей Зотов: «Сказывай мне, девка,
Кого подбила ты на грех такой?»
Ну, а кого могла подбить на дело,
Коль под замком сидела той порой.

Понятно, что не выдержала пытки,
Тех мук и очень скоро померла,
А сироту сельчане приютили.
Всё ж не без добрых душ наша земля.

Моей жене покойной эта дочка
Шарлова бабкой родною была.
Вот от жены когда-то я услышал
Ту побывальщину. Таки дела».

Домой с рыбалки возвращались поздно.
И гладь воды, как зеркало в ночи
Уральской феи отливало светом
Холодным, будто в пламени свечи.

В тиши пугали всплески рыб. Казалось,
Звериной жизни отголоски в них.
Вот так же щука хищная взметнулась
И нету рыбки, плеск воды затих.

А от художника осталось имя,
Шарль переделал кто-то на Шарло…
Обратную дорогу мы молчали,
И на душе так было тяжело.

Иван Никитич, отвечая видно,
На свои мысли, грустно произнёс:
«Недолговеки всё-таки людишки…
Кровь слабая для тягот и для слёз!»