Гробовщик. Парафраз повести Пушкина А. С

Загружены до верху дроги
И пара тощих лошадей
Знакомой тронулась дорогой,
В четвёртый раз уж. Грузом в ней

Пожитки мастера печальных,
Но очень нужных людям дел -
Гробовщика. В своём искусстве,
Знать, он изрядно преуспел.

И за немаленькую сумму
Он на Никитской прикупил
Лавчонку - скромный жёлтый домик.
Давно желал и торг чинил.

Но лишь вступил в права, как понял,
Что, соблазнявший так объект,
Воображения не тешит,
Не радует. И в сердце нет

Восторга, только суматоха.
Пока дом жизнью обрастёт,
Порядок прежний утвердится -
Немало лет ещё пройдёт.

Свою лавчонку на Басманной
Он запер, мелом написал:
Сдаётся дом иль продаётся,
Идёт под займ… Он здесь живал

Осьмнадцать лет в порядке строгом,
Здесь тайны ремесла познал,
Двух дочерей взрастил помощниц
И сколотил свой капитал. 

Настало время расширяться
И Прохоров, сын Адриан
Украсил вывеской ворота.
На ней пузатый мальчуган -

Амур дородный держит факел
В руке, но огнь вниз горит.
(Печальна, знать, юдоль земная).
Об этом надпись говорит:

«Гробы простые, дорогие
И крашеные купишь здесь.
Прокат, обивка и починка.
На вкус любой в наличии есть».

Порядок в доме воцарился,
Как Адриан того хотел:
Диван, кровать, стол, шкаф с посудой
Заняли комнаты предел.

В гостиной, кухне разместились
Гробы размеров и цветов
На вкус любой, а также шляпы
И горы траурных венков.

Читатель просвещённый знает:
Вильям Шекспир и Вальтер Скотт
Гробовщиков нам представляют
Как праздный, шутошный народ.

Из уваженья к правде жизни,
Чтоб не терять рассказа нить,
Их не последуем примеру.
Желая истине служить,

Признаем же, нрав Адриана
Был равноценен ремеслу,
Такой же мрачный и угрюмый.
Ему веселье ни к чему.

Он прерывал своё молчанье
Лишь для того, чтоб пошипеть
На своих дочек, что без цели
В окно любили поглазеть

На проходящий люд. Иль чтобы
На гробы цену заломить
С того, кто в них сейчас нуждался,
Ему пытался цену сбить.

Итак, однажды, выпив чаю
Седьмую чашку под окном,
По-своему обыкновенью
Был в грустны думы погружён.

Он думал о дожде, который
Неделю, как тому назад
На погребальную процессию
Пролился щедро. Весь наряд,

Им сделанный для церемонии,
(Какой-то помер бригадир),
Скукожился товарным видом,
Стал непотребен, блёкл и сир.

Он покоробил шляпы, ленты
И сузил мантии в плечах…
Грозили крупные расходы,
Убыток. При таких делах

Он выместить его надумал
Купчихой Трюхиной. Она
Уж год как при смерти. Боялся
Лишь одного: её родня,

Наследники на Разгуляе
Живут и ехать в эту даль
Не захотят иль поленятся.
Конторы ближе есть, а жаль!

Сии раздумья вмиг прервались
Внезапным стуком в дверь. «Кто там?» –
Спросил он. Входит неизвестный,
По виду немец: «Смею фам

Представиться, сосед любесный,
Я Хотлиб Шульц, сапожник. Мой
Дом протиф тех окошек фаших.
Желаю дружбу свесть. Домой

К себе вас ф гости приглашаю,
А также фаших дочерей.
Свою серебряную свадьбу
Я отмечаю, юбилей».

Они тотчас разговорились
И стали чаю попивать,
И о делах своих торговых
Уж по-приятельски болтать.

Шульц говорит: «Идёт торгофля.
Пожаловаться не могу,
Хотя товар не больно ходкий,
Не то, что гроб. Ведь на веку

Прожить и босым можно коли
Припрёт безденежье, а фот
Ф земле лежать сырой негоже…
Без гроба мёртвый не живёт».

«Ну, что же, истинная правда, –
Ему ответил Адриан. –
Однако ж, если денег нету
И дырка там, где был карман,

То, не прогневайся, друг Готлиб,
Посмертный важен гардероб.
Мертвец же нищий просто даром
Берет себе простецкий гроб».

На том расстались, сговорившись
О встрече через пару дней.
И вот гробовщика семейство
Отправилось на юбилей.

     ___________________


Девицы были в жёлтых шляпках,
На ножках красны башмаки,
Сам Адриан в кафтане русском.
Одеты, словом, по-людски.

Квартирка тесная народом
Полным-полна и в основном
Ремесленники и их жёны,
Все немцы лишь. Сплошной Содом!

Из русских - будочник, чухонец
Юрко, один лишь стал в чести.
Хоть из простых, смог благосклонность
Хозяина приобрести.

Лет двадцать пять в броне сермяжной,
С секирою наперевес
Служил Москве он верой, правдой,
И днём, и ночью службу нес.

Пожар двенадцатого года
Юркову будку истребил,
Но, как врага изгнали, тотчас
На то же место водрузил

Он будку серую. Знаком был
Юрко всем немцам слободы
И Адриан, с ним рядом севши,
Решился дружбу завести,

Как с человеком нужным. Мало ль
Случится поиметь нужду.
Стол был отменным, пиво лилось
Рекой. И вот уж в череду

Свою пошли тосты за здравье,
За процветанье, за «цум воль»,
Как немцы говорят, и тут же
Тост за гостей… На рану соль. 

Тосты за каждого, всех разом
И за здоровие Москвы,
Германских городков и часом
За всех трудящихся земли.

И мастеров, и подмастерьев,
И наших «унзере кондлит»,
За тех, кто кормит нас и поит,
Карман и душу веселит.

Сапожник кланялся портному,
А булочник обоим им.
Юрко в поклоне Адриану:
«Ну, а ты кланялся своим

Клиентам? Пил за их здоровье?
Ты мертвецов благодарил?
За свой достаток пол-Московья
На новоселье пригласил?»……

Все разошлись довольно поздно
И в большинстве навеселе.
Был гробовщик и пьян, и мрачен:
«Что в моём смыслят ремесле?

Чему смеются басурмане?
И разве брат я палачу?
Как будто гаер я святошный.
Постойте же, вам отплачу.

Хотел всех звать на новоселье
И пир задать, без дураков.
Теперь хрен вам, а не похмелье.
Я позову лишь мертвецов.

Ей-богу, всех зову на завтра.
Прошу ко мне попировать».
Сказал – отрезал, и в одёже,
Как мёртвый рухнул на кровать…       

Спал долго, коротко ль, не знаю,
Но было на дворе темно,
Как разбудили Адриана,
(Ведь было договорено).

Скончалась Трюхина – купчиха,
Ей нужен траурный убор.
На Разгуляе не дождутся,
Лети туда, как метеор.

Весь день он в хлопотах носился,
То в лавку, то на Разгуляй,
Чтоб свечи, гроб, покров разбейся,
Но в лучшем виде преподай.

А ночью, отпустив повозку,
Он шёл пешком домой. Луна
Светила ярко. Вдруг услышал
Шаги чужие. Тень одна

К воротам дома подкралася,
В калитку шмыгнула. «Ба, вор!
Добро моё украсть собрался,
Проверить, крепок ли запор?

А может к дочкам моим, дурам,
Любовники вострили путь?
Не кликнуть ли городового
Иль будочника? Просто жуть.

А вот ещё тень». Адриану
Лицо знакомо. Второпях
Не разглядеть. «Вы по какому?
Вы что ж ко мне?» И вмиг зачах

Душой и сердцем. Это были
Его клиенты, визави.
«К себе ступай, не церемонься,
Гостям дорогу укажи».

Тут его ноги подкосились.
Дом полон был, сплошь мертвецы.
Луна сквозь окна освещала
Их лица жёлтые. Слепцы

С глазницами без глаз пустыми,
Ввалились рты, носы. Узнал
Он в тот же миг своих клиентов.
И бригадир, что в дождь попал,

Сказал: «Что ж, Прохоров, явились
По приглашенью твоему.
Поднялись все, кто мог подняться
И доползти и, посему,

Готовь свои нам угощенья.
Хотим гулять и пировать».
Тут маленький скелет продрался
Вперёд с желанием обнять

Гробовщика: «Что, не узнал ты
Меня? Я первый твой клиент.
Мне гроб сосновый, как дубовый
Продал тому уж двадцать лет.

Курилкин Пётр Петрович, вспомнил?
Отставный гвардии сержант».
Раскрыл костлявые объятья.
Но хорошо, хоть не гигант.

Собравшись напоследок с силой,
Наш Адриан его толкнул.
Скелет упал и развалился
На части мелкие. Вмиг гул

Неодобрения поднялся,
Негодованья ропот. Все
Вступилися за честь сержанта,
Бранясь площадно. Быть грозе.

На счастье, тут он чувств лишился,
На кости ветхие упал…
Когда ж глаза открыл, то сразу
Свою работницу узнал.

Светило солнце жарким светом,
Уж раздувался самовар.
Всё происшедшее с ним было
Один сплошной ночной кошмар.

Спросил прислугу: «Где Курилкин
И бригадир? Где все они?
И где от Трюхиной посыльный,
Покойницы? Давно ушли?»

«Покойницы? Да она что же?
Ужель купчиха померла?
Ты, батюшка, весь день у немца
Пропировал. Таки дела.

А воротился сильно пьяным,
Да завалился на постель
И спал без ног до сего часа,
Пока не выветрился хмель».

«Ой ли! - тут Адриан воскликнул. -
Урок хороший, в меру пей!
Ставь самовар, хочу я чаю.
Зови скорее дочерей».