О Вешних водах

Дневниковая заметка 7 мая 2007 г. Ранее выложена в ЖЖ.


О "Вешних водах"
 
Я желал бы встретить себя самого
Лет двадцать тому назад,
Чтобы узнать, где его носит теперь. (С)

А.Макаревич

Через много лет после лицея взялась читать Тургенева, «Вешние воды». Сюжет знала и раньше, по краткому пересказу в очень старом учебнике русской литературы. Взяла его теперь ради стиля, а также желая заполнить постыдную брешь в своем общем развитии.

Напомню, что «Вешние воды» - это история любви и измены «русского за границей»: главный герой, Санин, внезапно влюбляется в прекрасную юную итальянку Джемму, живущую с семьей во Франкфурте, и столь же внезапно изменяет ей с очень нехорошей барыней Марьей Николавной Полозовой. Оказывается, что любовь к Джемме была главным событием его жизни, а связь с Полозовой – поворотом к «безрадостному существованию».

Завязку истории Тургенев не придумал: «Как там Санина, так Тургенева, еще молодого человека, возвращавшегося из Италии домой, во Франкфурте-на-Майне, в кондитерской, испуганная красивая девушка просила оказать помощь ее брату, упавшему в глубокий обморок. Только это была не итальянская, а еврейская семья, и у заболевшего были две сестры, а не одна. Тургенев поборол тогда свое вспыхнувшее увлечение девушкой скорым отъездом» (воспоминания немецкого профессора Фридлендера, «Вестник Европы», 1906, №10, стр. 830-831).

Я должна сказать, что, хотя Джемма и прекрасна, а вся ее семья очень мила, я как-то не верю в искренность чувства Санина к ней. Для меня его измена не была сюрпризом: увлекся одной, теперь переметнулся к другой. Приходится верить автору: чувство вспыхнуло скоро, под влиянием неожиданных обстоятельств, но оно – настоящее, потому что как же по-другому? Тургенев говорит: “Первая любовь-та же революция». Это кажется вам странным потому, что не свое. Но может ли быть иначе?

Возможно, вся эта прекрасная любовь изображена слишком…«литературно», в отличие от грубо-пряной бытовухи в истории обольщения товарища Санина. Может быть, мне это кажется потому, что читатель с самого начала знает: ему расскажут воспоминание юности и, по сравнению с последующей разбитой и мрачной жизнью, оно – на сияющей высоте. К нему автор прикасается очень бережно и нежно, как бы радуясь солнцу в каплях воды.

Имя «Джемма» означает «драгоценный камень». Но у меня оно стойко ассоциируется с «джемом» (и это подходит, потому что ее мама – хозяйка кондитерской).

Зато куда более моего внимания привлекла барыня-мадама Полозова, Марья Николаевна. Покуда она сам не сказала, что ей 22 года, я была уверена, что ей много больше – уж очень она, как говорится, «зрелая». Она разворачивается перед глазами читателя и заслоняет далекий нежный образ Джемы своей мощной плотью подобно тому, как она затмевает его перед Саниным. «Госпожа Полозова – это воплощение княгини Трубецкой, которую я хорошо знал. В свое время она наделала много шуму в Париже; там ее еще помнят» (рассказ Тургенева передает И.Павловский в своих воспоминаниях). M-me Полозова более шумная, чем Джемма, и больше говорит. Думаю, что мое пристальное внимание к ней - следствие интриги: «Должна же она отбить этого Санина…Что она придумает?» Она не только много говорит, но и заглушает все вокруг себя и подавляет собою. Все главы о ней – ее развернутый монолог, обращенный к Санину. Наиболее ловко рассчитанный ею момент в истории соблазнения: во время скачки она бьет на жалость к себе.

Любопытно еще, что фигура барыни Полозовой – это образное (что называется, «персонифицированное») осуждение «вульгарного либерализма». Она заманивает в рабство обещанием абсолютной свободы. Начинает с заявлений о том, как она уважает права личности, а заканчивает тем, что полностью растаптывает и от этого получает удовольствие.

«Знаете что: на меня цепей наложить нельзя, но ведь и я не накладываю цепей. Я люблю свободу и не признаю обязанностей – не для себя одной». (С)

«Я еду туда, где будешь ты, - и буду с тобой, пока ты меня не прогонишь, - отвечал он с отчаянием и припал к рукам своей властительницы. Она высвободила их, положила их ему на голову – всеми десятью пальцами схватила его волосы. Она медленно перебирала и крутила эти безответные волосы, сама вся выпрямилась, на губах змеилось торжество – а глаза, широкие и светлые до белизны, выражали одну безжалостную тупость и сытость победы. У ястреба, который когтит пойманную птицу, такие бывают глаза». (С)

К торжеству коварства очень подходит это слово «змеилось».

(Термин «вульгарный либерализм» – моего собственного изобретения, если только я не забыла, что где-то видела его раньше. Интересно встретить такое у Тургенева, который считается «главным «западником» среди русских писателей. Значит, он понимал, что возможно такое истолкование, и отличал его от подлинного уважения личной свободы.)

Намеренно рыхлый муж Полозовой меня все время раздражал.

Самый любимый персонаж – Панталеоне, бывший оперный баритон, друг семьи Джемы. Его прототип жил как раз в семье княгини Трубецкой, т.е. Полозовой. Тургенев его переместил в семью героини. Легко угадать, что имя переделано из Панталоне. Он как будто слишком театральный, комический, придуманный сюда как причудливая и потешная фигура. А между тем он воспринимает серьезно такие вещи, которые другим представляются условностью. Этому может быть объяснение: дуэль, отстаивание чести с оружием – это «ритуал», «игра», но для Панаталеоне, человека театра – это более серьезно, и, может быть, более «естественно», чем для других. Мне даже кажется, что в этом персонаже есть что-то необходимое.

Мне пришло в голову, что по «Вешним водам» можно было бы поставить спектакль в театре марионеток – ведь поставили же в Киеве так «Вишневый сад» и получилось интересно.

А что касается «уничтожающей характеристики» (С), данной И.С. Тургеневым немецкому театру, где Полозова встречается с Саниным (в нем вообще все плохо), не могу согласиться, что она так уж убедительна. Изругать или просто уверенно заявить «мне не нравится» – еще не значит одолжить свои глаза остальному человечеству. Скорее это – не более, чем свидетельство собственной убежденности автора; упрямого собеседника оно может легко побудить к спору, так как категоричность в оценке очень часто вызывает бессознательное отторжение.

«Вешние воды» напомнили мне (как же, без очередной сравнилки не обойтись!) читанного ранее «Игрока» Ф.М. Достоевского. Там, припоминаю, учитель Алексей Иванович (получается «Алексей Учитель») оставляет в стесненном положении хорошую и принципиальную, но нервную, русскую девушку Полину (по-моему, она сама его отвергает). И едет прожигать жизнь вместе с французской авантюристкой Бланш, которую глубоко презирал с самого начала романа. Оба героя (Алексей Иванович и Санин) совершают поворот в своей жизни находясь в крайне смятенных чувствах и действуя как бы бессознательно. То и другое – история о «русских за границей». Тургенев сделал так, что Полозова очень щеголяет совей «русскостью». Это заметно даже по ее речи:

«Нравятся мне одни русские песни – и то в деревне и то весной – с пляской, знаете… Красные кумачи, поднизи, на выгоне молоденькая травка, дымком попахивает…чудесно!»

«Предрассудков и у меня нет. Я сама дочь мужика».

«Вы какой губернии?

- Тульской.

- Ну, так мы однокорытники. Мой отец…Ведь вам известно, кто был мой отец?

- Он в Туле родился…Туляк был. Ну хорошо…(Это «хорошо» Марья Николаевна уже с намерением выговорила совсем по-мещанскому – вот так: «хершОо».)(С)

В «Игроке» Бланш и ее соотечественник де Грие – это способ для Достоевского ввернуть шпильку французам, показать, что он видит неприглядного в галльском национальном характере, так как роман «Игрок» - это и картина «русские за границей», и размышление о судьбе России среди других народов, о ее месте в международных отношениях.

Я вначале думала даже, что Достоевский подсознательно полемизирует в «Игроке» с Тургеневым, потому что «Игрока», как известно, он сочинял в тяжелых обстоятельствах в очень сжатые сроки. Мог взять чужой сюжет, но изменить образы и идею сменить на противоположную. Догадка оказалась неверна: как раз наоборот, «Игрок» старше «Вешних вод». Он – 1866 года. «Вешние воды» вышли в 1872 году («Вестник Европы», №1), читателям понравились, а критикам – нет. Сам И.С. Тургенев очень любил «Вешние воды», как и «Первую любовь», может быть, в первую очередь из-за того, что они – автобиографичны.

Изображение герра Клюбера, отставленного жениха Джеммы, заставило вспомнить такое же обидное изображение Тургенева Достоевским в романе «Бесы» (никак не могла вспомнить, как зовут того придуманного писателя…Кармазинов). Оба автора (Тургенев так же, как и Достоевский) нападают здесь на самолюбование. Достоевский говорит о Кармазинове: «Но по крайней мере все мелкие вещицы его костюма: запоночки, воротнички, пуговки, черепаховый лорнет на черной тоненькой ленточке, перстенек непременно были такие же, как и у людей безукоризненно хорошего тона»(С). А у тургеневского Клюбера «каждый ноготь был в своем роде совершенство!» (С).

Подошла к «голосу автора в повести». Рассказ ведется от третьего лица, но, так как история – автобиографическая, догадываешься, что автор смотрит со стороны на самого себя. Временами автор отождествляет себя с Саниным, а временами – противопоставляет себя ему. Тогда он смотрит на своего персонажа осуждающе и высокомерно. Даже когда хочет похвалить, хвалит снисходительно, как по шее треплет: «Уж коли пошло дело на сравнения, он скорее напоминал молодую, кудрявую, недавно привитую яблоню в наших черноземных садах, - или, еще лучше: выхоленного, гладкого, толстоногого, нежного трехлетка бывших «господских» конских заводов, которого только что начали подганивать на корде…Те, которые сталкивались с Саниным впоследствии, когда жизнь порядком его поломала и молодой, наигранный жирок давно с него соскочил, - видели в нем уже совсем иного человека» (С). О многом говорит слово «жирок».

Когда дело приближается к истории с Полозовой, Тургенев отмечает этапы санинской измены вздохами сожаления, в которых чувствуется упрек и какая-то печальная осуждающая уверенность – мол, чего еще было ждать от такого: «Слабые люди никогда сами не кончают – все ждут конца» (С). «Слабые люди, говоря с самим собою, охотно употребляют энергические выражения» (С).

Я не могу понять, всегда ли справедливы упреки Тургенева в любовании собою. Никогда он не бывает так жесток и осудителен к себе, как в те моменты, когда кажется, что он краем глаза поглядывает в зрительный зал. Можно, конечно, судить и наоборот – это дело читателя.

Учитель Алексей Иванович у Достоевского – конченый человек, который по инерции надеется. Когда он говорит «Завтра все решится» – ясно, что ничего не решится. Санину Тургенев дает хоть и малоутешительный, но выход: он осознал, что жизнь его загублена, вспомнил, из-за чего, написал Джемме, та его простила, он нашел в себе силы начать новую жизнь. Он поедет в Америку – можно догадаться, что он будет жить вблизи семьи Джеммы так, как Тургенев близ Полины Виардо.

Домыслить, что Джеммин муж умрет и Санин будет с нею – это в жизни может быть, а в литературе изругали бы как мелодраматическую пошлость. Как бы то ни было, «Вешние воды» оканчиваются пробуждением надежды.