Наталья Долгорукая

Дневниковая заметка 24 сентября 2007 г. Ранее выложена в ЖЖ.

Старинные русские писательницы: Наталья Долгорукая (1714-1771) 


Биография доброй Натальи Борисовны Долгорукой, урожденной Шереметевой, написана не единожды. Но рассказывать историю ее жизни – значит, так или иначе опираться на ее литературное произведение «Своеручные записки», лишь дополняя их после того, как они завершаются, и комментируя по своим взглядам. Я попробую сосредоточиться не на сюжете, а на форме «Своеручных записок» и поговорить о Наталье Борисовне именно как о писательнице.



«Записки» - очень небольшое по объему произведение. С монитора, набранные крупным шрифтом, их можно прочитать менее чем за час, даже делая остановки для заметок, и несмотря на то, что их старинный русский язык все-таки тяжеловат для сегодняшнего восприятия. Писала их автор, видимо, сразу набело, но не за один раз. Судя по тексту можно предположить как минимум два перерыва, после которых писательница вновь брала перо: один перерыв отмечен словами «после услышите, ежели слабость моего здоровья допустить все мои беды описать», другой, возможно, предшествовал заключительной части повествования, которая начинается словами: «Господи Иисусе Христе, Спасителю мои, прости мое дерзновение, что скажу с Павлом апостолом: беды в горах, беды в вертепах, беды от родных, беды от разбойник, беды и от домашних!» (С) Возможно, были и другие перерывы. Автор жалуется на нездоровье и сразу же предупреждает «не могу много писать» - она ухаживает за больным сыном, у старицы есть монашеские обязанности, кроме того, очевидно, с возрастом препятствует и слабое зрение. Несмотря на это и, возможно, благодаря отсутствию четкого плана, «Записки» - очень насыщенная вещь. (Наталья Борисовна в монастыре, как и дон Мигель де Сервантес в долговой тюрьме, не предполагала, что создаст нечто значительное. Впрочем, если бы ей сказали об этом, она, я уверена, сослалась бы на Бога). Здесь есть и портрет эпохи, и рассуждения, и биография, и «Верую», и объяснение в любви. В «Записках» много действующих лиц, которым автор дает краткие, но яркие характеристики, подчас косвенные: коллективные портреты семейств Шереметевых и Долгоруких, сама Наташа и ее обожаемый муж Иван, Петр Второй, Анна Иоанновна, Бирон, народ на московских улицах, крестьяне в деревне Долгоруких, жители Березова, два командира конвоя, препровождающего Долгоруких в ссылку, гувернантка Наташи «мадам», показавшая себя в бедствиях ее нелицемерным другом. Есть и запоминающиеся, живые пейзажи.


Жанр «Записок» сама автор определяет как «журнал» - в самом широком смысле, «документальная проза». Но здесь также намешано много жанров художественной литературы: есть и жалобный плач – готовились к счастью, а что вышло?, и нравоучительная притча – судьба человека в руках Божиих, а счастье – суета, и исторический роман – что сделалось со страной?, и нравоописательный – лучшие семьи, цвет и слава Отечества, терпят опалу, а выскочка Бирон от природной низости своей возвышается и строит козни по злонравию своему. А характеристика Ивана Долгорукого, завершающая «Записки», по своей стилистике и общему настроению перекликается, вероятно, с житиями святых или похвалами другим праведным людям, которые когда-либо читала Наташа.


Я сказала, что Наталья Борисовна не очень озабочена формой своего повествования. Это видно из того, что, уже практически окончив описание своей дороги в ссылку, она вдруг, видимо, перечитав написанное, чем-то недовольная, возвращается назад, еще раз принимается описывать ее и о б а варианта оставляет в тексте. «Записки», по всей видимости, писались без всяких литературных амбиций – просто как разговор с отсутствующими близкими, старшим сыном и его женой, которые и просили составить «журнал». Поначалу предполагается, что они будут, скорее всего, единственными читателями «журнала». Автор обращает их внимание, что прежде всего стремится быть с ними искренней: «Я так вам пишу, будто я с вами говорю, и для того вам от начала жизнь свою веду». Но, подходя к описанию бедствий, постигших царство – смерти Петра Второго и воцарения Анны Иоанновны, – вспомнив заслуги своего отца, фельдмаршала Шереметева, она как вдруг, осознает, что история ее жизни может быть интересна не одним близким и, словно увидев вокруг себя сразу многих неизвестных ей читателей, обращается к ним – и к нам с вами – как «голос века» и голос одной дочери человеческой:


«Боже мой, какая буря грозная восстала, со всего свету беды совокупились! Господи, дай сил изъяснить мои беды, чтоб я могла их описать для знания желающих и для утешения печальных, чтоб, помня меня, утешались. И я была человек, вся дни жизни своей проводила в бедах и все опробовала: гонение, странствие, нищету, разлучение с милым, все, что только может вынести человек».
Наталью Борисовну не занимает вопрос «как?» она напишет о своей жизни, но вопрос «зачем?», по-видимому, очень для нее важен. Это «зачем?» – главная идея повествования – до конца «Записок» несколько меняется. Сперва, обращаясь к своему сыну, она, как видно, решила написать нечто поучительное, притчу о судьбе и непостоянстве счастья, о покорности Воле Божией. Должно быть, из этих соображений, она предпосылает рассказу о своей жизни подходящую мораль:
«Не всегда бывают счастливы благородно рожденные, по большей части находятся в свете из знатных домов происходящие бедственны, а от подлости рождение происходят в великие люди, знатные чины и богатство получают. На то есть определение Божие.»


(И вспоминается другая мемуаристка, не столь в душе приверженная православию и вовсе не смиренная:


«Счастье не так слепо, как его себе представляют. Часто оно бывает следствием длинного ряда мер, верных и точных, не замеченных толпою и предшествующих событию. А в особенности счастье отдельных личностей бывает следствием их качеств, характера и личного поведения».


«Собственноручные записки императрицы Екатерины II».


История возвышения Екатерины, пускай и не «в подлости» рожденной, могла бы служить иллюстрацией слов Натальи Борисовны.)


К мысли о непостоянстве счастья Наталья Борисовна впоследствии возвращается: «Вот моя обманчивая надежда кончилась! Со мною так случилось, как с сыном царя Давида Нафеаном: лизнул медку, и запришло было умереть. Так и со мною случилось: за 26 дней благополучных, или сказать радушных, 40 лет по сей день стражду; за каждой день по два года придет без малого; еще шесть дней надобно вычесть. Да кто может знать предбудущее? Может быть, и дополниться, когда продолжиться сострадательная жизнь моя».


Постепенно писательница увлекается своим рассказом, припоминает разные подробности как счастливого времени (стоимость обручальных колец), так и многочисленных бедствий (как Долгорукие по дороге сперва в дальнюю деревню развлекались псовой охотой, как она потеряла перстень с жемчугом, как привязывала осетра). Она не только ссылается на Бога, но и обращается непосредственно к Нему. Она смотрит на себя со стороны, оценивает свое поведение и, видимо, считает необходимым сделать вывод, что, хоть и худо ей пришлось, с Божией помощью она вела себя достойно: «Я не хвалюсь своим терпением, но от милости Божьей похвалюсь, что Он мне дал столько силы, что я перенесла и по сие время несу; невозможно бы человеку смертному такие удары понести, когда не свыше сила Господня подкрепляла. Возьмите в рассуждение мое воспитание и нынешнее мое состояние». «Я теперь скажу самую правду, что, будучи во всех бедах, никогда не раскаивалась, для чего я за него пошла, не дала в том безумия Бога; Он тому свидетель, все, любя его, сносила, сколько можно мне было, еще и его подкрепляла». Преданная любовь к Ивану Долгорукому занимает в «Записках» все больше места. Под конец, вероятно, автор решила, что главным в «Записках» должен быть рассказ сыну о его отце и похвала беззаветно любимому мужу – «товарищу» во всех бедах, «сострадальцу». Автор там и здесь подчеркивает, что сама-то она – ничего, что без любви Божией и любви к Ивану ничего бы не выдержала. «Записки» производят впечатление оконченного произведения, но заканчиваются они описанием добродетельного образа жизни Ивана Долгорукого в Березове. «Я все в нем имела: и милостивого мужа, и отца, и учителя, и старателя о спасении моем; он меня учил Богу молится, учил меня к бедным милостивою быть, принуждал милостыню давать, всегда книги читал Святое писание, чтоб я знала Слово Божье, всегда твердил о незлобие, чтоб никому зла не помнила».Наталья Борисовна могла бы написать о своей жизни с детьми после разлуки с Иваном, но она решила остановиться здесь. Со всей очевидностью, она предпочитает хвалить мужа, а не себя.


Так как Наталья Борисовна – одновременно и рассказчица, и персонаж своей повести, любопытно посмотреть, как складываются отношения между автором и этим персонажем.
Начинает писать «журнал» старица Нектария, которая живет во Фроловском монастыре в Киеве. Она не скрывает, что жизнь у нее тяжелая, а мы знаем причину – ее младший, неизлечимо больной сын, находится при ней, и она о нем заботится. Она, однако, так много пережила, что приучила себя к смирению и готова, если Бог пошлет ей и новые испытания, принять их. Над текстом проставлена дата, скорее всего, начала работы – «1767 году, января 12 дня». Стало быть, автор села за «Записки» за 5 дней до своего 53-летия. Старица Нектария – кроткий душой человек и старается жить в согласии с Богом: «То есть мое благополучие, что я во всем согласуюсь с волею Божьей и все текущие беды несу с благодарением». Но вот старицу навестили старший сын Михаил с женой, и после их отъезда она чувствует сильное беспокойство – встреча с близкими и волнения нарушили ее привычный образ жизни. Расставшись с сыном и с невесткой, она тоскует и не знает, чем утешиться. Чтобы найти себе средство от беспокойства, и продолжая беседовать с любимыми людьми (она болеет - приведется ли еще свидеться?), стремясь исполнить их просьбу, она и пишет «журнал».


По мере того, как добрая старица углубляется в воспоминания о кратком счастии и многих невзгодах своей жизни, с ней, кажется, происходит приблизительно то же самое, что с летописцем Пименом из пушкинского «Бориса Годунова»:

«На старости я сызнова живу,
Минувшее проходит предо мною –
Давно ль оно неслось, событий полно,
Волнуяся, как море-окиян? …»

Пимен, конечно, узнал в жизни несравненно больше разнообразных радостей, чем старица Нектария, и пишет он в большей мере историю страны, чем свою личную. Не похоже, чтобы он в бытность свою в миру подвергся бесчестью и таким гонениям, как семья Долгоруких. Тем не менее, по сути со старицей Нектарией делается то же: в ней оживает юная женщина Наташа (ей 15, затем 16 лет), дочь генерал-фельдмаршала, сподвижника Петра Великого, невеста, а затем верная и любящая жена удалого молодца, князя Ивана Долгорукого, добровольная изгнанница и узница, которая последовала за ним, «всех лишась для одного человека». Кроме того, что преданная и любящая – какая это женщина?


Наташа рано осталась сиротою, но мама тщательно занималась ее воспитанием, преумножая ее достоинства. Затем Наташа серьезная девушка, уже сама себя ограничивает в легкомысленных удовольствиях, совершенствует свой разум, но надеется, что счастья на ее век хватит (Насколько Наташа «высокоумна», по-моему, лучше всего говорят ее портреты – взгляните в ее глаза, какое серьезное выражение (илл.1)). На портрете после возвращения из ссылки (илл. 2) глаза - едва ли не иконописные.


Наташа с малолетства имела «склонность к веселию», которого ей почти вовсе не досталось – но по детской непосредственности у нее эта склонность сохраняется и в ссылке. Она не может удержаться, чтобы не посмеяться над нелепыми манерами нового командира их охраны. В ней сочетаются взрослый разум и детская наивность. Она привязчива, тянется душой к младшему брату, к мужу, она же и одинока – перед отправлением в ссылку вблизи нее не оказалось никого, кто помог бы заботой или советом, кроме преданной воспитательницы. Ее с детства учили ходить прямо, не сгибаясь – то же самое относится и к характеру. Очень показательно, что Наташа предлагает бороться за справедливость до последнего – поехать «оправдаться перед государыней», со смелостью, которой удивляется даже ее свекор (тот самый человек, который не останавливался ни перед чем, чтобы стать царским тестем), но проявляет понятную детскую непрактичность в хозяйственных делах: не умеет собраться в дальнюю дорогу, а единственную ценную вещь – золотую табакерку – берет с собой как память о Петре Втором, который ее подарил. Еще одна причина ее непрактичности – надежда. Все же, в дороге, Наташа быстро понимает свою «глупость» и начинает, по мере сил, «в экономию входить».


Хотя она и говорит, что она все время много плакала, не следует думать, что только плакала. Она наблюдательна и с хорошей памятью – не даром она столько увидела и смогла потом рассказать.


И о том, какие красавицы были любимые лошади ее мужа – «когда б я была живописец, не устыдилась бы я их портреты написать».


И о том, как вся семья Долгоруких наблюдала небесное диво – «И когда мы ужинали, то мы все видели, что два месяца взошло: ординарной большой, а другой подле него поменьше, и мы долго на них смотрели и так их оставили, спать пошли».


И какой лес на Севере – «От роду такова высокого и толстого лесу не видала».

Должно быть, в этом она нашла единственное развлечение в бедствиях для своего разума. Неплохо разбирается Наташа также в мелочных амбициях людей, низкопоклонстве, карьеризме. Все это она замечает и осуждает.


Наташа не просто чужда несправедливости – она ее не терпит. Ее страдания – это не одни слезы, но еще и возмущение. «О, Боже мой, какая эта тоска пришла, жалость, сродство, кровь вся закипела от несносности». И вот здесь возникает проблема. Я думаю, что старица Нектария, узнавая в себе Наташу, очень сильно боится, что Наташа была гордой. А с точки зрения монахини гордыня, конечно же, – главный из грехов. Автор «Записок» обеспокоена, как бы ненужная и опасная гордость не воскресла в ней вместе с памятью юности. И следит, чтобы этого не произошло. Одергивает себя: «Я намерена свою беду писать, а не чужие пороки обличать». Старается себя чересчур не идеализировать – признается, что боится не только разбойников, но и грома. Бранит себя: «Отец мой Небесный предвидел во мне, что я поползновенна ко всякому злу, не попустил меня душою погибнуть, всячески меня смирял и все пути мои ко греху пресекал, но я, окаянная и многогрешная, не с благодарением принимала и всячески роптала на Бога, не вменяла себе в милость, но в наказание, но Он, яко Отец милостивый, терпел моему безумию и творил волю Свою во мне». Это самое «высокоумие», которое нашло на нее в юности, и которое в романе В.Пикуля «Слово и дело» стало главной чертой Наташи – она там то и дело повторяет «Высокоумна я» – старица Нектария тоже, кажется мне, осуждает, пусть и не вполне охотно, как проявление греховной гордыни. «Довольно для каждого дня своей заботы» (С) – надо было жить сегодняшним днем, а не откладывать счастье на будущее. Оно может ведь и не прийти…


Этим, по-моему, и объясняется, почему старица Нектария переписала заново свой путь в Березов. Думаю, она решила, что ранее слишком много критиковала других действующих лиц и отступила от Евангельского «Не судите, да не судимы будете». В частности, предыдущий эпизод был как раз – критика в адрес их нового начальника конвоя, который «думал о себе, что он очень великой человек и сколько можно надобно нас жестоко содержать, яко преступников; ему казалось подло с нами и говорить, однако со всею своею спесью ходил к нам обедать. Изобразите это одно, сходственно ли с умным человеком?» Но тотчас же сестра Нектария спохватывается, обращается к Богу и старается все исправить и более, чем прежде, обратить внимание читателей на Божье милосердие. Например, в описание страшного шторма на реке она добавляет деталь, которую ранее забыла упомянуть: «У работников была икона Никола Чудотворца, которую вынесли на палубу и стали молится; тот же час стал ветер утихать и землю перестала рвать. И так нас Бог вынес» .


Интересно отметить также политические взгляды Натальи Борисовны. Она иногда передает неточные сведения, предания – о том, что злодей Бирон на ее дядю сапоги шил, – или же слухи – что Анна не должна была привозить в Россию Бирона. Но Наташа разбирается и в политике, и в тогдашнем устройстве своего государства. Она отлично помнит, что означает – быть дочерью генерал-фельдмаршала Шереметева. По взглядам своим она – аристократка и не любит случайного возвышения из низов, усматривая в том проявление подлости натуры. Но она же – и человек долга. Добродетель и славу своего отца она усматривает прежде всего в том, как он умел служить родной земле. «Наш род любили за верную службу к отечеству, живота своего не щадили, сколько на войнах головы свои положили; за такие их знатные службы были от других отмены, награждены великими чинами, кавалериями; и в чужих государствах многие спокойствии делали, где имя их славно». Было бы неверно счесть, что юная графиня Шереметева не мыслит далее своего сословия. Сжато описывая историю воцарения Анны, она возмущена прежде всего тем, что карьеризм одержал верх над патриотизмом: «недоброжелатели своему отечеству» «всенародное желание уничтожили».


Насколько Наташа восхищена покойным Петром Вторым, настолько же она ненавидит Анну Иоанновну и не скрывает этого. Заметно, что она даже не считает Анну законной государыней – называет ее принцессой крови, которая «никакого следу не имела к короне».


Для Натальи Борисовны главный герой «Записок» - ее муж Иван. В литературе о ней многократно отмечено несоответствие между образом, созданным в «Записках» и отзывами других современников. В первом случае Иван – заботливый и любящий муж, и даже духовный наставник своей жены. Во втором – откровенно беспутный молодец, двинутый на женском поле, не знающий отказа своей прихоти. Более того: якобы именно неумеренная болтливость Ивана в Березове стала причиной новых бед семьи и его гибели.


А между тем Наталья Борисовна пишет: «Я не постыжусь описать его добродетели, потому что я не лгу. Не дай Боже что написать неправедно».


На первый взгляд может показаться, что портрет Ивана в «Записках» - это не настоящий человек, это идеальный ОН, к которому устремлены все помыслы жены. Она ведь и знакома-то с ним до помолвки особенно не была, в чем сама признается. Может быть, она так держится за созданный воображением идеал, что боится увидеть настоящего?


Но в «Записках» встречается и «приземленный» эпизод с участием Ивана – когда он прискакал с охоты, едва не стоившей ему жизни. Или признание Натальи Борисовны, что муж ее был столь же непрактичен, коль и она, так как «он вырос в чужих, жил все при дворе». Сердцу Натали Борисовны драгоценно всякое, связанное с ним, воспоминание.


Думаю, ей было горестно слышать обвинения в том, что это ее любимый Иванушка погубил и себя, и весь клан Долгоруких. Она-то действительно, благодаря своей любви, знала о нем то, чего не могли знать сторонние люди – что он нелицемерен и добр, может быть нежен и заботлив, участлив. Для нее было важно передать сыну великую любовь и уважение к отцу: «Он рожден был в натуре ко всякой добродетели склонной, хотя в роскоши и жил, яко человек, только никому зла не сделал и никого ничем не обидел, разве что нечаянно». К какому периоду жизни Ивана относится это «нечанянно» - к московскому или к ссыльному? Возможно, Наталья Борисовна пишет эти слова именно об их жизни вместе, когда как следует узнала Ивана. Она сумела распознать главное: что в Иване не было склонности к интригам и коварству, а по природе своей он был прям и честен. Скорее, он и погубил-то себя беззаботным простодушием.


Остается только предположить, что Иван Долгорукий, умея быть опорой для своей жены, сам не выдержал тяжести своего положения и не ко времени пошатнулся…
Для меня книга Натальи Борисовны Шереметевой, княгини Долгорукой – это рассказ о том, что любовь к Богу и любовь к человеку, если она настоящая, могут быть одно целое. И еще эта книга вызывает провокационную мысль.


Кто такая «сильная женщина»?


Традиционно представление, что «сильная женщина» – та, которая стремится изменить ситуацию, борется, преодолевает.


Какова же должна быть сила женщины, которая, зная, что сама изменить ситуацию она не может, преодолевает свое горе тем, что любит, надеется и терпит?