Роберт Геррик. Н-382. На Бена Джонсона. Эпиграмма

Роберт Геррик
(Н-382). На Бена Джонсона. Эпиграмма

Великий Джонсон умер, мир в печали:
Сандалии, котурны пыльны стали,
И слава сцены прежняя, увы,
Теперь подобье плачущей вдовы.
В театрах мерзко; позитуры скверны,
Актёры в пьесах жалки и манерны;
Кричат, краснеют, пыжатся, вспотев,
Не в силах передать словами гнев;
Огня страстей, порывов гениальных
Давно не видно в залах театральных;
Их стен и крыш не сотрясает гром
Восторженных оваций – всё в былом.
Искусство ныне потому в загоне,
Что дикое невежество на троне:
"Алхимик" твой, что лучше лучших пьес,
Освистан был толпой тупых повес.
Чёрт с ними! Светлый ум во тьме кромешной
Уснул, покуда длится век сей грешный, -
До тех благих и радостных времён,
Когда с тобой от сна восстанет он.


Robert Herrick
382. Upon M. Ben. Jonson. Epig.

After the rare arch-poet, Jonson, died,
The sock grew loathsome, and the buskin’s pride,
Together with the stage’s glory, stood
Each like a poor and pitied widowhood.
The cirque profan’d was, and all postures rack’d;
For men did strut, and stride, and stare, not act.
Then temper flew from words, and men did squeak,
Look red, and blow, and bluster, but not speak;
No holy rage or frantic fires did stir
Or flash about the spacious theatre.
No clap of hands, or shout, or praise’s proof
Did crack the play-house sides, or cleave her roof.
Artless the scene was, and that monstrous sin
Of deep and arrant ignorance came in:
Such ignorance as theirs was who once hiss’d
At thy unequall’d play, the Alchemist;
Oh, fie upon ’em! Lastly, too, all wit
In utter darkness did, and still will sit,
Sleeping the luckless age out, till that she
Her resurrection has again with thee.