Чудо как несвобода

Дневниковая заметка 19 ноября 2021. Ранее выложена в ЖЖ и на Вордпрессе.

Чудо как несвобода

Посмотрела шекспировскую «Бурю» в постановке Джорджо Стрелера. Cпектакль сперва кажется затянутым, но очень красивый: из-за того, что главное в постановке — пластическое решение. (Красиво даже тогда, когда беднягу Калибана — видимо, из-за злоупотребления горячительным — тошнит. Это показано только движением).


Один художественный прием достоин особого упоминания.


Актриса, играющая Ариэля, конечно, летает, и для этого используется трос, на котором Ариэля поднимают и опускают над сценой. Ариэль не все время летает, но иногда он должен летать. И понятно, что трос не должен привлекать к себе зрительского внимания.


Но, когда в начале пьесы Ариэль просит у Просперо возвратить ему свободу и на время ссорится с ним, Ариэль хватается руками за прикрепленный к спине трос,  — при этом показывая его зрителю, который до сих пор старался троса не замечать, принимая условность как данность, — и пытается от него освободиться. При этом трос  как будто служит цепью, которая лишает героя свободы.


Получается интересный образ: Ариэль — это чудесный персонаж, но чудо ему не в радость. Он показывает зрителю, что чудо искусственное, и он хотел бы от него избавиться.


Когда в конце спектакля Просперо отпускает отслужившего Ариэля, он отсоединяет трос — конечно, в тот момент, когда Ариэль не летит, а стоит. Улететь Ариэль уже не может и радостно убегает. Куда? В зрительный зал. Чудо исчезает, но вместе с ним и иллюзия исчезает, — переходит в реальность.


Происходит это прямо перед тем, как Просперо, отрекшийся от своего волшебства, обратится к залу и попросит отпустить уже его, как он отпустил Ариэля. То есть он повторяет то же, что только что сделал Ариэль, — отказывается от чуда ради свободы.


Когда Просперо отрекается от волшебства, чтобы снова сделаться герцогом, всегда жаль. Это конец сказки ради торжества обыденности, пускай и счастливой обыденности. Но это сожаление со стороны зрителя. А со стороны персонажа — то, что ему необходимо. И, если персонажи спектакля напоминают зрителю, что остров — это их несвобода, они в ней несчастливы и хотят вырваться, такое напоминание должно, как видно, примирить зрителя с окончанием волшебства.


А можно, наверное, прочесть и так: творчество, пока оно возможно, — это несвобода. И тот, кто ему принадлежит, знает это. Он, может быть, хотел бы предпочесть свободу, но что с ним будет тогда? О Просперо и Ариэле известно, что они на свободе будут счастливы, но это потому, что зрителю об этом сообщили. А тот, кто откажется от творчества ради свободы — от него — может не получить ничего лучше. Поэтому он согласен на эту несвободу, и то, что для зрителя — удовольствие, для него может быть страданием. Но при этом он знает, что он — на службе чуда.