Заметки к биографии Нины

Дневниковая заметка 16-24 ноября 2007 о Нине Александровне Чавчавадзе/Грибоедовой. Ранее выложена в ЖЖ.

Просьба, адрес поздравительный карабахцев. Р о з а  р а с ц в е л а  в  р о щ е,
с  е е  п о я в л е н и е м  в с е  ц в е т ы  п о л у ч и л и  н о в у ю  ж и з н ь.

Из «Путевых записок» А.С. Грибоедова


История любви имеет жизненное значение для того, чья она. Для посторонних она в лучшем случае занимательна, в худшем – предмет разбора, возможно, даже насмешек. Или нет?


Если писать о Нине Грибоедовой, нужно постараться избежать опасности скатиться в мелодраму либо улететь в патетику. Соблазн велик. Противовес ему – роман Юрия Тынянова «Смерть Вазир-Мухтара», который, видимо, надолго останется лучшим или самым известным художественным произведением о Грибоедове. В нем история пятимесячного брака, в котором было лишь немногим более трех месяцев совместной жизни, рассказана беспощадно. История самообмана, попытки «устроить свою жизнь» и обрести покой, которая, если бы продлилась, неминуемо обернулась бы провалом, потому что была соединением чужих людей.


«Волоокая девочка, высокая, нерусская – была ли она любовью или расчетом?» (С)
Как будто однажды в этом общении действительно была любовь, и стремление к любимой, и тоска. Но рассказчик исподволь намекает, что дальше наступило бы разочарование: «Нина спала. Лицо ее было желтое, как лицо княгини Саломе. Он был без очков и вдруг увидел это. Он отвел взгляд» (С).


После гибели «Вазир-Мухтара» Нина в романе, еще ничего не знающая, но предчувствующая, тревожная, как будто меняется. Но ее тревоги едва ли не сводятся к пониманию, что муж ее о с т а в и л. «Александр Сергеевич был где-то близко, хитрил, таился, прятался от нее» (С).


Мне обидно за Нину. Почему-то я знаю, что так писать о ней – лучше не надо.
Сказанное выше, естественно, не означает, что Юрий Николаевич Тынянов по неизвестной причине плохо относился к Нине Грибоедовой. Ираклий Андроников вспоминал о нем:


«Вскоре после приезда побывал возле могилы Грибоедова на Мтацминда – на горе Святого Давида, которую Грибоедов называл самою пиитическою принадлежностию Тифлиса. Стоял возле грота. Был молчалив. С волнением перечитывал такую знакомую ему надпись, составленную вдовой – Ниной Александровной Чавчавадзе: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской. Но для чего пережила тебя любовь моя. Незабвенному – его Нина". Когда отошли – сказал: "Молодец! Замуж второй раз не вышла, осталась ему верна. А Наталья переменила фамилию Пушкина – на Ланская. Испытания не выдержала". Впрочем, оправдывал…»(С)


Не поспорить, конечно, дилетантке с великим специалистом. Все же очень подозреваю, что многие дамы принимались и еще примутся за изучение личности и жизненного пути А.С. Грибоедова, движимые благой целью опровергнуть версию Тынянова о его отношении к Нине. Потому что, с точки зрения дам, Настоящий Мужчина должен узнать Настоящую Любовь. Это жизненно необходимо нам, дамам. И язвить я кончаю.


Метод Ю.Н. Тынянова-писателя состоял, как известно, в том, чтобы угадывать. А его рассказу о супругах Грибоедовых как будто есть подтверждение. В самом последнем сохранившемся письме Грибоедова к Макдональду (это, напомню, английский представитель, в доме которого жила Нина в Тавризе), есть строчка: «….Нина, а точнее ее возраст и незнание света, нуждается в большой снисходительности» (С).


Вот мне бы, например, не понравилось, если бы обо мне так написали.


Но, в самом деле, может быть, эта строчка совсем не то означает? Мало ли хлопот занятому человеку в чужой стране на тяжелой должности с женой, которая ему в дочки годится? И разве нет других писем Грибоедова о Нине, и того, знаменитого, повсеместно цитируемого, адресованного не людям, от которых она зависит, а ей самой?


«Бесценный друг мой, жаль мне тебя, грустно без тебя как нельзя больше…Чем далее от тебя, тем хуже…


Скоро и искренно мы с тобой сошлись, и на веки…


Когда я к тебе ворочусь! Знаешь, как мне за тебя страшно….» (С)


«Я враг крикливого пола…Женщина есть мужчина-ребенок…Женщины хороши только для влюбленных…»(С). Язвительность Александра Сергеевича по отношению к женскому полу, возможно, имеет причиной чацкую глубокую обиду и разочарование. Специалисты по Грибоедову нет-нет да обмолвятся, что была какая-то «Софья» (или без кавычек), кто именно – точно не знаем. Потом были другие женщины, среди них самая известная – балерина Катя Телешова (в романе Тынянова настоящая любовь – именно она). Потом, как видно, Грибоедов решил, что уж если женится когда-нибудь, то на такой, чтоб была похожа на жену его друга. Самый близкий друг его, Степан Бегичев, рассказывал, что Грибоедов едва не женился на дочери частного пристава, похожей лицом на жену его, Бегичева. И даже о Нине он написал Булгарину, что она «второй том Леночки», то есть спутницы булгаринской жизни.


«Всю жизнь я был какой-то невезучий.
А ты меня – ждала, ждала, ждала…» (С)


Это цитата из стихов Эльдара Рязанова, думаю, она здесь подходит.


Обычно рассказываемая как приложение к биографии А.С. Грибоедова и неотделимая от нее, история Нины – это, как ни трудно представить это, еще и ее личная история, ее любовь, не допускающая «снисходительного отношения» исследователей. Из-за нее то мне и хочется пожалеть волоокую девочку.


Но говорить о Нине Александровне сложно еще и потому, что получается как-то слишком однообразно. Жило на свете прекрасное создание. И все тут. Этого достаточно.


Вот так я пыталась себе представить Нину, и ничего у меня не получалось, пока я не сфантазировала себе сценку, навеянную, как я подозреваю, фильмом про «Утомленных» и еще какими-то михалковскими воспоминаниями. Человек играет в комнате на пианино, появляется маленькая девочка. Она слушает и смотрит на пианиста так пристально, что он не может не заметить ее. Но едва он к ней обратится, как она тотчас убегает. Стесняется. Наконец, он идет ее искать, находит, притаскивает и сажает с собой за фортепиано. С тех пор она слушается его безропотно и, как только он зовет ее заниматься, всегда безропотно идет за ним…
Где-то когда-то оно уже было, но после этой придумки муж и жена Грибоедовы «ожили» для меня.

Нина Александровна Грибоедова, в девичестве Чавчавадзе, родилась 4 (н.ст.16) ноября 1812 года и была старшей дочерью грузинского князя Александра Герсевановича (или Гарсевановича) Чавчавадзе и супруги его, княгини Саломе, из рода Орбелиани. Родители Нины происходили из знатнейших родов Грузии.


Не лишним здесь будет упоминание, что святая Нино считается просветительницей Грузии, посланницей Богородицы, принесшей сюда слова Христа. Святая Нино проповедовала и исцеляла в том числе в Кахетии, где располагаются имения князя Чавчавадзе Цинандали (в русских источниках иногда называемое «Цинондалы») и Мукузани. В Кахетии она и похоронена. Именно святая Нино, по преданию, указала место, где был позднее возведен храм Свети Цховели во Мцхета – одна из наибольших святынь Грузии. А свою миссию в Иверии она начала в совсем юном возрасте – «отроковицей».


В жизнеописании святой Нино есть следующий эпизод: язычники мучают и убивают христианок, а она скрылась в кустах дикой, еще не распустившейся розы. Нина избегла смерти, но скорбит об участи своих подруг, и предпочла бы не уцелеть, но быть с ними. Явившийся ей ангел говорит: «Не печалься, но подожди немного, ибо и ты будешь взята в Царство Господа славы; это будет тогда, когда окружающая тебя колючая и дикая роза покроется душистыми цветами, подобно розе, посаженной и возделанной в саду». (С)


Дата рождения Нины Чавчавадзе ее тоже отчасти характеризует. По крайней мере, для меня это было открытие. Девушка-«скорпиончик» должна быть натурой беспокойной. Может быть и ангелочек, но такой, внутри которого сидит чертенок, и ангел вынужден постоянно бороться с ним. На этом я остановлюсь, потому что, на мой взгляд, объяснять в человеке ВА-АЩЕ ВСЕ гороскопами и принадлежностью к определенному знаку зодиака – это все-таки пошлость, и потому не годится.
Отец Нины был яркий человек и, стоит сказать, благодарный сын своего народа. Перечислять составляющие его личности – все равно, что складывать разноцветные шелковые ленты в радугу. Сын грузинского посла в России, подготовившего союз двух держав, крестник Екатерины II, лейб-гусар, участник кампании 1812 года, адъютант Барклая де Толли, участник двух заговоров (правда, в отношении второго известно только, что он был посвящен в планы заговорщиков, но вроде бы их не поддержал), полиглот, администратор, главный грузинский поэт-романтик. Ох, как же я жалею, что у меня пока нет украинских переводов его стихов, сделанных Раулем Чалачавой! Услышала как-то по радио – очень хорошо! Вот отрывок из одного стихотворения в русском переводе В.Звягинцевой:


Ты любила меня, и тогда этот мир
Мне сокровищницею казался.
Близ тебя были будни — как праздничный пир,
Так я сладостью дней упивался.

Ты ушла, и с тобою навеки ушло
Всё, что было: и радость, и свет, и тепло. (…)

Ты любила меня, и в ночных небесах
Даже звезды иначе мерцали.
Неизменно весна ликовала в лесах,
Ни фиалки, ни розы не вяли.

Ты ушла, и с тобою навеки ушло
Всё, что было: и радость, и свет, и тепло.

Ты любила меня, и поэтом я был,
Посещаемым верною музой,
И в чеканную форму вливался мой пыл,
Лишь любовь была милой обузой.

Ты ушла, и с тобою навеки ушло
Всё, что было: и радость, и свет, и тепло. (…)


Стихи князя Александра Чавчавадзе при его жизни распространялись в списках и быстро становились народными песнями. Среди них были и переводы из Пушкина – князь, видимо, познакомился с Пушкиным лично, когда с лейб-гвардии Гусарским полком находился в Царском Селе. Князь переводил также Байрона, других прославленных поэтов.


В имении Цинандали у князя Александра был великолепный парк и уникальное в своем роде собрание – «библиотека вин». Кахетинские вина славятся. Когда князь Чавчавадзе жил в Петербурге под полицейским надзором (1834-1837 гг.), к его столу привозили вина из дому, из Грузии.


Фамилию князя Александра по тогдашнему обычаю иногда русифицировали, именуя его то «Чавчавадзевым», то «Чавчавадзевским». Эта забавная традиция – изменять нерусские фамилии, в том числе в официальных документах – дожила в Российской Империи до самого начала ХХ века.

У Нины были две сестры – Екатерина и Софья – и брат Давид. Все младше ее. Сестру Екатерину, впоследствии супругу властителя Мингрелии, княгиню Дадиани, любил великий поэт Николоз Бараташвили, и в его, должно быть, самом известном на русском языке, благодаря переводу Б.Л. Пастернака, стихотворении «Синий цвет» осталась память о ней:


….Он прекрасен без прикрас,
Это цвет любимых глаз,
Это взгляд бездонный твой,
Напоенный синевой.
Это цвет моей мечты,
Это краска высоты,
В этот голубой раствор
Погружен земной простор.

Дети Чавчавадзе воспитывались в доме соседки, вдовой генеральши Прасковьи Николаевны Ахвердовой, деятельной дамы широких интересов, вместе с ее дочерью, пасынком и падчерицей. Современный нам биограф А.С. Грибоедова Е.Н. Цимбаева рассказывает следующий эпизод: в 1818 г. Грибоедов ранен в руку на дуэли с Якубовичем, задержался в Тифлисе по пути к месту своей дипслужбы в Персию, потихоньку выздоравливает, и ему нужно найти в городе хорошее фортепиано, – он ведь пианист – притом в доме, где хозяева приветствовали бы его занятия. Такой инструмент и такой дом оказались у госпожи Ахвердовой, и там же произошло знакомство с семьей князя Чавчавадзе – два семейства тесно дружили, а князь Александр был очень гостеприимен, и, должно быть, два поэта нашли, о чем им поговорить, и беседы даже приносили им радость.


Но К. А. Бороздин, биограф Нины Грибоедовой, лично с нею знакомый, сообщает, что сближение А.С. Грибоедова с семейством Чавчавадзе произошло в 1822 г., когда Грибоедов был переведен из миссии в Персии в Тифлис чиновником по дипломатической части при А.П. Ермолове, знаменитом генерале, российском наместнике на Кавказе. По-видимому, это сведения получены от Нины Александровны, и, должно быть, именно тогда она сама познакомилась с Грибоедовым.


…Вот человек неспокойный, творческий, наверняка «сложный». Он многое умеет, много чего видел и испытал, его познания умножают его скорби. Он требователен к себе и к другим, настроен критически, неудовлетворен жизнью. Он честолюбив и хотел бы совершить многое – но не знает, сможет ли. Есть люди, которых он искренне любит, но много таких, кого он презирает. А это девочка, о которой еще толком ничего не известно, кроме того, что она искренняя, милая и ласковая, очень ласковая – как маленький пастушок на картине Мурильо из Эрмитажа. Она не кокетничает и не «выпендривается», как бы сейчас сказали, а просто смотрит и слушает, и всегда слушается его, и принимает без обид и споров его мнение, когда он сидит с ней за фортепиано и довольно строго учит ее, и стремится «воспитать вкус классической школой»(С). Она ничего не требует, а обладает, кажется, всем, чего ему недостает; в сравнении с ним ей так просто быть счастливой! Много пьес его сочинения она знает на память. С ней хорошо, должно быть, играть в четыре руки…


Это, конечно, не обязательно только Грибоедов и Нина. Может быть, и кто-то еще.


Когда в 1828 году полномочный министр едет через Тифлис в Персию, обеспечивать исполнение Туркманчайского трактата, с великой неохотой и многими дурными предчувствиями, пятнадцатилетняя Нина «Чавчавадзева» уже, по понятиям своей родины, девушка на выданье. На ее руку есть претенденты – родственник Ермолова Сергей и молодой военнослужащий, сын адмирала Николай Сенявин, который просто ужас как влюблен.


Подробность для любителей мистики. 13 июля 1828 года Грибоедов уже выехал из Тифлиса к главнокомандующему Паскевичу, но сперва задержался из-за заразы, а после, 14 июля, был принужден возвратиться в Тифлис, «так как лошади из-за проливных дождей, отъехав 50 верст, не захотели идти дальше» (С). Лично знавшие Грибоедова вспоминали о его суеверии. Такое впечатление, что он должен был вернуться…На второй день после этого он обедал у приятельницы своей, Прасковьи Николаевны Ахвердовой и сидел против Нины Чавчавадзе.


…Он вытащит ее за руку из-за обеденного стола, уведет и объяснится в любви – сам от себя не ожидал такого. Потом он заболеет желтой лихорадкой, и она будет его навещать: «Нина не отходила от моей постели, и я на ней женился» (С). Они будут венчаться спешно и с нарушением некоторых формальностей – жених получил разрешение не от петербургского начальника, министра иностранных дел, а от ближайшего, нового главнокомандующего на Кавказе Ивана Паскевича, который, к слову, его родственник. Во время обряда в Сионском соборе начнется новый приступ лихорадки – жених соберется с силами и выстоит до конца. Но кольцо упало – и добрые души не преминули об этом посудачить. Невесту жалеют за спиной, ожидают, что муж ее не будет верен. Ехидный комментарий грибоедовского бывшего начальника, генерала Ермолова: «Красавица тифлисская вышла замуж. Супруг дипломат и в восторгах любви не пойдет прямою дорогою. По крайней мере доселе не этот был любимый путь» (С).


Потом они вместе отправятся к месту его службы – в чужую землю, где, что ни день, странные имена и одежды. Он встревожен и погружен в заботы – а ей просто верится в счастье. Он еще может раздумывать, сомневаться в себе – а как дальше будет – но рядом с ним ее верность и радостная уверенность. «..Это теперь так светло и отрадно, а впереди как темно! неопределенно!! Всегда ли так будет!» (С) - «Будем век жить, не умрем никогда!» (С) Она весела и ни на что не жалуется, сидит с ним рядом, когда он пишет письма, ревнует его заочно к петербургским знакомым, смотрит ему в глаза – он подшучивает над этой детскостью. Она слушает все, что он расскажет, – а он рассказывает много, и не только о своей жизни и друзьях, но и о том, чем сейчас занят, и что дальше с ними будет там, куда едут. Рассказывает так, чтобы она могла понять. Как она не юна и не малоопытна, до сих пор жившая в заботливой семье и не знавшая ничего больше – она запомнит эти рассказы и воздаст ему должное. Она поймет, какая добросовестность и величайшая самоотдача скрываются за его внешней сдержанностью. Она уже не ребенок – она сама будет матерью, и беременность ее тяжела.


В сентябре 1828 г. по дороге в Персию у местечка Амамлы супруги Грибоедовы посещают могилу героя первой русско-персидской войны (1804-1813 гг.) майора Тифлисского мушкетерского полка Монтрезора. Фамилия по-русски звучит немного смешно, но в переводе – «Мое сокровище». С командой всего 100 человек Монтрезор был послан за провиантом и застигнут неприятелем. «…И, видя, что все заряды вышли у него, бросился на орудие, крепко его обнял и так был изрублен, и – стал Монтрезоровым камнем» (С), Ю.Н. Тынянов, «Смерть Вазир-Мухтара»).


Через несколько дней, проездом через Эривань-Ереван, муж говорит новобрачной жене: «Не оставляй костей моих в Персии, если умру там, похорони меня в Тифлисе, в монастыре св. Давида». Это как будто шутка, но она запомнит его просьбу.


Потом он уедет, оставив ее в городе Тавризе в доме у англичан под присмотром няньки и на попечении родственника-балагура. Это все равно как в тюрьме – на улицу в восточном городе европейской женщине лучше не показываться, местные жители воспринимают это как искушение для своих жен. Да она и нездорова. С англичанкой она подружилась. От мужа приходят письма, ласковые, заботливые, по ним видно, что он нуждается в ней. Ко дню его рождения пришел для нее подарок – чернильница с надписью «Пиши мне чаще, ангел Нина». Письма прекращаются, необъяснимые предчувствия чего-то дурного не покидают ее. Ей говорят: «Александр Сергеевич болен, он просит Вас вернуться домой». Но она поедет, только если он напишет ей сам. Наконец со многими оговорками и недомолвками ее увозят в Тифлис к матери и, как и прежде, держат в неведении, покуда однажды, в отсутствии княгини Саломе, в дом не явится родственница – кажется, это была двоюродная сестра Грибоедова и супруга Паскевича Елизавета – и не проболтается….


Ребенок Нины умер через час после рождения. Его успели окрестить и дали, в честь отца, имя Александр.


В закрытом гробу ей вернули мужа. Вместе с близкими она встречала его у тифлисской городской заставы и, рассказывают, когда завидела первый факел погребального шествия – свет померк для нее.


«Оружие пройдет через твое сердце»(С) – впервые это было сказано не о Нине, но так можно сказать и о ней.


Страшная история – но, действительно, скорее история любви, а не такого брака, когда люди во внешнем спокойствии «притираются» друг к другу. История путешествия, в котором друг друга узнают, вместе преодолевая дорожные невзгоды. Кажется, что эта история должна была произойти и была чем-то необходимым. Не для Нины и Грибоедова даже, а для сторонних – тех, кто хочет узнать, что это были за люди и на что может быть способен человек.


Главным испытанием в пути оказалось расставание. Путники дали друг другу обещание встречи, не зная, когда она наступит. И Нина Александровна будет ожидать этой встречи – возможно, так же, как святая Нино ожидала встречи со своими погибшими подругами в лучшем мире.


После мужа и сына она будет жить для других и творить добро. Заниматься своими сестрами, потом племянниками. Сохранилось ее письмо к госпоже Макдональд, супруге английского представителя в Персии: «То, что я нахожусь в кругу своей семьи, все-таки приносит мне слабое утешение. Никогда забота не сочеталась с такой любовью и постоянством, какими не перестают окружать меня; только моим дорогим родителям обязана я своим возвращением к жизни, и им я хочу посвятить всю себя» (С). Но Нина Александровна посвятила себя не одним своим близким – она стремилась как-нибудь помочь всем, кто обращался к ней. Не располагаю фактами, но думаю, что она не допускала пользоваться своей добротой в недостойных целях и умела распознавать такие просьбы. В Грузии своего времени Нина Александровна была самым известным и авторитетным благотворителем. Отказа от властей ее просьбам о заступничестве не было, и все об этом знали. Соотечественники и приезжие были равно благодарны дочери Чавчавадзе, вдове Грибоедова. Весь Тифлис почитал ее и благоговел перед нею.


Не одной в себе замкнутой скорбью, но и деятельной любовью была эта женщина.


Она могла еще составить хорошую партию. Ее руки, не считая тайных и явных воздыхателей, искали заметные люди – например, гражданский губернатор Грузии Петр Демьянович Завилейский, с которым у ее Александра Сергеевича был план учреждения Закавказской компании для благоустройства края. Завилейский сдружился с князем Чавчавадзе. Тетрадь воспоминаний его племянника, Василия Завилейского, была найдена и опубликована И.Л. Андрониковым. О возможном браке дяди с вдовой Грибоедова племянник пишет: «Это как-то расстроилось…» Заново не выстроилось ни с кем.


Нина Александровна охотно делилась воспоминаниями о муже и, надо думать, у нее был один особенно благодарный слушатель.


Нинина воспитательница и «вторая мать», как говорил Грибоедов, Прасковья Николаевна Ахвердова уехала из Грузии и жила в Петербурге. Девичья фамилия этой дамы была Арсеньева, и она приходилась троюродной сестрой матери М.Ю. Лермонтова. О том, как и когда именно произошло знакомство Лермонтова с князем Александром Чавчавадзе, точных данных нет, но И. Л. Андроников высказал предположение, что было это в Петербурге в 1834-1836 годах у госпожи Ахвердовой. Князь Чавчавадзе, как уже упоминалось, в это время жил в Петербурге под надзором, после неудавшегося заговора в Грузии, о котором он знал, но не донес. Новый российский наместник в Грузии, барон Розен, кстати, докладывал наверх, что, мол, князь Чавчавадзевский «будучи тестем покойного Грибоедова…имел в нем средство усовершенствоваться в правилах вольнодумства» (С). Вначале князя Александра выслали в Тамбов, но вскоре он обратился к бывшему наместнику в Грузии все тому же любимому николаевскому полководцу Паскевичу с просьбой похлопотать перед императором о переводе в Петербург. Генерал-фельдмаршалу Паскевичу-Эриванскому, князю Варшавскому, своему «отцу-командиру», Николай I отказать не мог, и просьба князя Александра была удовлетворена.


В семье Чавчавадзе сложилась хорошая традиция: отец следил за столичным образованием сына. И подобно тому, как прежде сам Александр Чавчавадзе учился в петербургском пансионе в глазах родителя, теперь его сын и брат Нины Давид учился под наблюдением князя Александра. (Давид в 1834 году поступил в лейб-гвардии Уланский полк с одновременным зачислением в Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. В том же году из Школы в лейб-гвардии Гусарский полк, где ранее служил князь Александр Чавчавадзе, выпускался М.Ю. Лермонтов).


Уже упоминавшийся мемуарист Василий Завилейский в Петербурге встречался с князем Чавчавадзе и описал его самого, а также его отношения с сыном:


«…Курит себе сигару да лежит на кушетке, задравши ноги, но всегда в сюртуке и в эполетах. (…) Он был стройный, тонкий в стане и красивый очень мужчина и казался еще молодым, лет 33-х, не больше. Кажется, он шнуровался, но волосы у него были не подкрашенные черные и движения еще молодые. (…) Сын его Давыд, молодой гвардейский уланский юнкер, приходил к нему из школы подпрапорщиков каждую субботу и обедал на другой день с нами, но всегда за другим, маленьким столом, в своем толстом мундире. Почтительность к отцу у него была удивительная: бывало, отец скажет: «Давыд». И он тотчас же отвечает из другой комнаты: «Батоно?» Но в этом ответе по интонации голоса так и звучит: «Батюшка! слушаюсь, что прикажете?» (С)

Предположительно Лермонтов общался со всем семейством Чавчавадзе осенью 1837 года, когда его полк стоял в Грузии. Существует несколько красивых версий того, как в его творчестве отразился облик Нины Грибоедовой. Пожалуй, самое известное предание вот это: перед отъездом Лермонтова Нина подарила ему на память кинжал с девизом, возможно, принадлежавший Грибоедову, и появилось знаменитое стихотворение «Кинжал», которое первоначально называлось «Подарок» (1838).


«Люблю тебя, булатный мой кинжал,
Товарищ светлый и холодный.
Задумчивый грузин на месть тебя ковал,
На грозный бой точил черкес свободный.

Лилейная рука тебя мне поднесла
В знак памяти, в минуту расставанья,
И в первый раз не кровь вдоль по тебе текла,
Но светлая слеза – жемчужина страданья.

И черные глаза, остановясь на мне,
Исполнены таинственной печали,
Как сталь твоя при трепетном огне,
То вдруг тускнели, то сверкали.

Ты дан мне в спутники, любви залог немой,
И страннику в тебе пример не бесполезный:
Да, я не изменюсь и буду тверд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный».


Грузинский исследователь Вано Шадури доказывал, что речь идет о подарке Нины. (Я просмотрела примечания к двум собраниям сочинений Лермонтова у меня дома – ни в одном из них эта версия не упоминается. Видимо, комментаторы то ли место решили сэкономить, то ли сочли ее скорее легендой, нежели научно обоснованной версией. А вот в Сети можно прочесть, и в передаче «Библейский сюжет» о Николозе Бараташвили рассказывалось. Чего нельзя в науке – то порою можно в публицистике, в искусстве и в ЖЖ). Другой исследователь, А. Попов, утверждал, что черты Нины есть в образе княжны Тамары молодой из «Демона».


«Они поют – и бубен свой
Берет невеста молодая.
И вот она, одной рукой
Кружа его над головой,
То вдруг помчится легче птицы,
То остановится, глядит –
И влажный взор ее блестит
Из-под завистливой ресницы;
То черной бровью поведет,
То вдруг наклонится немножко,
И по ковру скользит, плывет
Ее божественная ножка;
И улыбается она,
Веселья детского полна.
Но луч луны, по влаге зыбкой
Слегка играющий порой,
Едва ль сравнится с той улыбкой,
Как жизнь, как молодость, живой».


«Отец, отец, оставь угрозы,
Свою Тамару не брани;
Я плачу: видишь эти слезы,
Уже не первые они.
Напрасно женихи толпою
Спешат сюда из дальних мест…
Немало в Грузии невест;
А мне не быть ничьей женою!.. (…)
На свете нет уж мне веселья…
Святыни миром осеня,
Пусть примет сумрачная келья,
Как гроб, заранее меня…» (С)


А мне приходит на память, что героиню «Маскарада» тоже зовут Нина. Литературоведы отмечают творческую преемственность «Горя от ума» и «Маскарада». А вслед за тем опять вспоминается «тыняновская версия» развития романа Грибоедова и Нины, и делается печально. Я не хочу верить, что разумный человек неминуемо разрушит свое счастье.


В любом случае, первая редакция «Маскарада» была создана в 1835 году – то есть за два года до того времени, когда, как предполагают, его автор близко общался с Ниной Грибоедовой. Таким образом, не более чем совпадение. Или же Ю.Н. Тынянов в своем романе так отразил преемственность между «Горем» и «Маскарадом» и душевное родство их авторов?


…Почему-то разносторонность князя Александра Чавчавадзе, в отличие от разносторонности его зятя Александра Грибоедова, создает у меня несколько комичное впечатление. В чем тут дело? – князь Александр, судя по изложенному выше, не комичен ничуть. Разве что лежание на кушетке с сигарой и в эполетах – но тут он, наверное, так зыркнул бы орлиным взором, что весь комизм бы в горле застрял. Должно быть, меня потешает природная княжеская важность, и сказывается незабвенный образ Стржельчика из «Ханумы», ее пародирующий. А умер князь Александр трагически нелепо. Описания расходятся… В общих чертах: он поехал к новому наместнику, графу Воронцову – у семейства Чавчавадзе стабильно не складывались отношения с наместниками, хотя среди грузин их дом стали считать «обрусевшим». Понесла лошадь, князь ударился головой. Произошло это 5 ноября 1846 года (старый стиль). На следующее утро князь скончался, последнее слово его было: «Ничего».


«Интересно заметить, что князь Александр умер 6 ноября 1846 г. в день полкового лейб-гвардии Гусарского полка праздника святого Павла Исповедника, который отмечался в это утро в далеком Царском Селе». (С) (Александр Марков, автор биографического очерка о князе Александре Чавчавадзе). Спустя шесть месяцев от холеры скончалась княгиня Саломе. Дети Чавчавадзе осиротели.


Новое несчастье постигло семейство в 1854 году. На Цинандали напали отряды Шамиля, разграбили поместье и увезли в Дагестан как заложников семью и домочадцев князя Давида. После 9-месячных переговоров была достигнута договоренность о том, что сын Шамиля, с малолетства бывший при российском дворе, вернется к отцу, а дополнительно сумма выкупа составит 40 тысяч рублей.


Нина Александровна Грибоедова после смерти мужа получала крупную пенсию – 2 тыс. рублей в год. Также небольшую сумму денег она получила как сонаследница Грибоедова вместе с его сестрой Марией. Права на «Горе от ума» были признаны за ними обеими – это были незначительные средства, так как издавать пьесу было запрещено, но с 1831 года ее полностью ставили на профессиональной сцене. Чтобы помочь брату собрать необходимую сумму для выкупа, Нина попросила наместника выдать ей пенсию за пять лет вперед и выручила таким образом для родных 10 тысяч. К. А. Бороздин в своих воспоминаниях о Нине пишет, что она приданое свое давно раздала, а из пенсии «половину, наверное, тоже раздавала» (С), так что роскошную жизнь не вела.


Остальные деньги для выкупа были взяты в долг у императора, и вследствие этого, в 1886 году Цинандали пошло в уплату долга. Но жена и дети Давида вернулись домой. Сын Шамиля тоже вернулся в свою семью, но скоро умер от туберкулеза.


В России Нина Александровна бывала несколько раз. В 1846 году, когда женился ее брат, она целый год прожила в Москве и Петербурге и наконец-то лично познакомилась со своей золовкой, Марией Дурново. Сестра Грибоедова была милая, умная и славная, и с Ниной они замечательно поладили. А в 1856 году вместе с сестрой Екатериной Нина была в Москве на коронации Александра II. (Княгиня Дадиани рано овдовела, и старшая сестра подолгу жила у нее, помогая с детьми ) .


Тогда исполнилась мечта, дорогая сердцу Нины Александровны. 19 сентября 1856 года в Малом театре вместе с сестрой она смотрела «Горе от ума». Спектакль дан был специально для них. Мероприятие организовала по просьбе сестер писательница Евдокия Ростопчина, которая так восхищалась Грибоедовым и любила его главную пьесу, что написала ее продолжение.


По приглашению нового императора сестры почти год прожили в Петербурге и только в мае следующего, 1857 года возвратились в Грузию. Незадолго перед тем в Тифлисе их младшая сестра, баронесса Софья Александровна Николаи, родила дочку, которую в честь тети назвали Ниной.


…В июне 1857 года в Тифлисе вспыхнула эпидемия холеры. Продлилось это недолго. Нина Александровна Грибоедова угасла в течение двух дней – сестры и брат, бывшие в деревне и ожидавшие, что вот-вот она приедет, не застали ее в живых. Нина умерла в 44 года, 25 июня 1857 г.

Выписала несколько словесных портретов Нины в разные годы. Вот описания совсем юной невесты Грибоедова, Нины Чавчавадзе.


«Нина была отменно хороших правил, добра сердцем, прекрасна собой, веселого нрава, кроткая, послушная, но не имела того образования, которое могло бы занять Грибоедова, хотя и в обществе она умела себя вести» (С) (Н.Н. Муравьев)


Напомню, что Николай Муравьев, впоследствии генерал, в Крымскую войну руководивший взятием Карса и потому называемый также Муравьев-Карский – это брат Муравьевых-декабристов, в молодости общавшийся с Грибоедовым на Кавказе. Первым браком он женился на падчерице мадам Ахвердовой, воспитательницы Нины. Любопытно, что Муравьев был недоброжелатель Грибоедова, но Нину, сделавшись в свою очередь наместником на Кавказе, всячески привечал и даже, пока его вторая супруга не приехала в Тифлис, просил быть хозяйкой на его официальных вечерах (это было уже в конце жизни Нины Александровны). Воскресло былое чувство?


«…Она очень любезна, очень красива и прекрасно образованна», «…она необычайно хороша, ее можно назвать красавицей…..очень хорошо воспитана, говорит по-русски и по-французски и занимается музыкой (С) (К. Аделунг).


Второй секретарь русской миссии в Персии Карл Федорович Аделунг писал с дороги своему отцу, историку и библиографу, директору Института восточных языков при министерстве иностранных дел. 30 января (н. ст. 11 февраля) 1829 года Карл Аделунг вместе с Грибоедовым и другими сотрудниками русской миссии погиб в Тегеране.


А это голос Сенявина, бедняги Николая Сенявина, сына адмирала, командовавшего Балтийским флотом. О своей любви к Нине Чавчавадзе Сенявин писал к другу со всей искренностью; разумеется, когда пришло время, письма были безжалостно опубликованы, и страдания влюбленного сделались достоянием литературоведов, изучающих жизнь его победившего соперника:


«…Эта прелесть так привыкла видеть подле себя страдающих, что и меня записала в число, обыкновенное для всех несчастных. Может быть, это благополучие, но каково переносить! Я всегда смеялся над влюбленными, а теперь достоин сам презрения…
Ты не знаешь, я так влюблен, что готов пренебречь целым светом, дабы обладать Ангелом! Все, что в мире есть священного, я не нахожу уже более ни в ком, как в ней одной. Ее одну я обожаю, ее одну только вижу, об ней одной только думаю. И признаюсь, что лишен всякого спокойствия: и днем, и ночью Ангельский образ ее рисуется в моем воображении. Для ее одной я готов лишить себя всего. Ах! с нею одной только может быть блаженство здешнего мира, без ее гибель и мучение. ..
Ах! ежели бы я знал то хотя, что она еще ко всем равнодушна, тогда немедля, хоть по обряду, назвал моею…


Нет, в мире не может существовать такого совершенства! Красота, сердце, чувства, неизъяснимая доброта, как умна-то! Божусь, никто с ней не сравнится!» (С)


Я же говорю – бедняга Сенявин…Он потом хотел посвататься к младшей сестре Нины Кате, будущей княгине Дадиани. Но рано умер, к сожалению…


А вот отрывки из воспоминаний К.А. Бороздина, чиновника для поручений при губернаторе, а затем – окружного начальника в Мингрелии, вхожего в дом княгини Дадиани и познакомившегося с Ниной Александровной Грибоедовой, когда ей было за сорок:


«Казалась далеко моложе своих лет….глаза ее, кажется, никогда не могли состариться: столько было в них выражения доброты, приветливости и ясности душевной…она производила такое впечатление, что лучшего сравнения ее, как то сделал сам Грибоедов, с мадонной Мурильо, нельзя было приискать….То было существо, редко встречающееся на белом свете; она вся преисполнена была любовью».


«…Узнай! давно ее мы ждали!
Ее душа была из тех,
Которых жизнь – одно мгновенье
Невыносимого мученья,
Недосягаемых утех:
(…)
Ценой жестокой искупила
Она сомнения свои…
Она страдала и любила –
И рай открылся для любви!»
(М.Ю. Лермнотов «Демон»).


(Ладно, это не совсем Нина, но пусть тоже будет тут).


Она оказалась с сюрпризом, воспитанная благонравная девочка, которая знала по-французски и играла на фортепиано. О ней можно было когда-то говорить общими фразами, но позже выяснилось, что она из тех, кого называют почтительно: единственная. В ней видели что-то милое легкомыслием, а оказалось – здесь в полной мере проявится самая сущность женского естества. Та самая женственность, которая укрывает, светит, хранит, спасает.


Самое первое, что приходит на память, при мысли о Нине – это, конечно, надгробный памятник Грибоедову, который она поставила, склонившаяся над могилой вечно плачущая женщина. «Зачем пережила тебя любовь моя» – эта строка на составляющие части не делится. Я все-таки спросила себя о ее значении. Ведь не о том плачет жена, что со смертью мужа ее любовь к нему не прекратилась. Она совсем не хочет отделиться от него. Упрек разлуке, настойчивое «не уступлю» звучит в этих словах настолько тихо, что, сперва не расслышав, его можно принять за выражение смирения.


Но друзья дома Чавчавадзе запомнили не вечно плачущую вдову, а прелестную женщину, очаровательную женщину. Нина Грибоедова была приветлива и любезна, она находила удовольствие в приятной беседе, ее не оскорбляла веселость, она не отказывалась шутить.


За ней ухаживали, ее стремились завоевать. Хотелось пытаться.


«…Беседа с нею велась как-то особенно легко и приятно. Она не была ни ханжой, ни скучной моралисткой, ни синим чулком и всегда охотно отзывалась на шутку и веселость в разговоре» (С) (К.А. Бороздин). К потоку отрицаний прибегают, когда хотят выразить совершенство. Также известно, что печаль, если ее выражают п о к а з а т е л ь н о, зачастую воспринимается как неглубокая и неискренняя. А в искренности чувства Нины Александровны к покойному мужу, бок о бок с которым не прожила и полугода, не усомнился никто.

Тоску, терзания, усталость от ожидания, внутреннюю борьбу – оставить в себе. Так, что едва ли их заподозрят. А для других – сделать свою жизнь источником добра. Заглушить в себе зависть к чужому счастью, не упрекать довольных счастливцев своим страданием. Без лицемерия сочетать твердость духа с мягкостью в общении. В глазах современников и потомков воплощать собой скорбь, но не уныние. Все это свидетельства большой внутренней силы. Несомненно, Нина Александровна Грибоедова была парой своему мужу.


И еще. Я писала раньше, что с недавних пор и с чужой подачи вижу сходство между историей Александра и Нины Грибоедовых и сюжетом оперы «Юнона и Авось», как его рассказали Вознесенский-Рыбников-Захаров.


До такой степени, что мне все чаще хочется заменить в спектакле испанский текст грузинским, и надеть на Резанова очки. :-)


Есть мужчина, который не может найти покоя. Ему нужен смысл жизни и нужна свобода. И есть женщина, совсем юная, для которой смысл жизни – любовь к этому вот беспокойному мужчине, и после его смерти тоже.


И к ним обоим – удивляющееся уважение: «Бывает же такое!» Уважение к подтверждению чуда.


Александр Сергеевич Грибоедов успел сказать людям важную вещь, необходимую для их выживания. Что нельзя преследовать «странного» за «странность», и что шельмующая толпа уродлива. Но это оказалось не так-то просто услышать, ведь люди в большинстве чувствуют себя безопаснее и значительнее, нежели в одиночестве. Толпа мстит за свое разоблачение. Исподволь Грибоедову припоминают его гордость, язвительность, резкость в суждениях. Намекают, что в Тегеране он вызывал огонь на себя, и, возможно, остался бы жив, – и не он один – будь его поведение более совместимо с традиционным обликом дипломата молчалинского типа. Даже поэт не может ему простить, что кроме поэта и драматурга он был еще и чиновником.
На уязвления можно возразить и так: его хорошо любила хорошая девушка. Способность вызывать любовь оправдывает в человеке наносное ради истинного. А тут любовь, заставляющая поверить в силу человека, в действительность того, что казалось сказкой… Где уж говорить об унижении?

Нина Александровна Грибоедова умела любить и знала о своем муже ту правду, которая открывается любящим людям. И сумела донести ее до нас. За что, конечно, ей поклон и глубокая благодарность.