Хармид - фрагмент-1

I
С Сицилией простившись, отплывала
Галера груженная фигой и вином.
А юный грек следил во тьме за валом,
Что, подходя, обрызгивал дождём
Его каштановую прядь, как, споря
С ветрами, пенилось в ночи и бушевало море.

Лишь на рассвете солнце озарило
Копьё, что нитью золотой взошло
В синь неба. И расправились ветрила,
И заскрипело дружное весло.
Царил норд-вест, а он с благоговеньем
Следил за кормчим и гребцов заслушивался пеньем.

Но вот холмы Коринфа заалели
И якорь опустился на песок.
В венке олив, что на челе блестели,
Сошёл с галеры он на твердь дорог.
Всё облаченье – времени наследье –
Туника лишь, сандалии, окованные медью

И знатная, но в пятнах рыбы, тога.
Её он в Сиракузах покупал.
Простой покрой и очерк её строгий
Орнамент финикийский украшал.
Через толпу торговцев пробиваясь,
Он вышел в серебристый лес, когда, не унимаясь,

День красил свод в багрянец золотой,
Взошёл на холм и в храм вошёл в наитьи
Внезапном и, невидимый толпой
Священников, устроился в укрытье,
И увидал, как первенца ягнёнка
Заклали, и как соль, потрескивающую звонко,

Робея, сыпал в жертвенное пламя
Смиренный деревенский пастушок,
На крюк повесив посох в стенке храма.
Тот посох скот на ферме уберёг
От волка, что грозил им не однажды.
Девичий хор чистоголосый зазвучал и каждый

Поставил к алтарю свой дар с почтеньем:
С молочной пеной кубок, для борцов
Из кожи коврик, холст с изображеньем
Преследовавшей жертву своры псов
И, в сотах, капающий, то и дело,
В сиянье золотистом мёд, и борова клык белый.

У Артемиды отнятый ревнивой,
Он в дар Афине был доставлен в храм
С богатой шкурой серны боязливой,
Скакавшей лишь недавно по горам.
Глашатай прокричал и длинным рядом
Все потянулись к выходу, довольные обрядом.

Священник старый стал гасить лампады.
В одной из келий всё ещё пылал
Рубиновый огонь, а за оградой
Звук лиры постепенно затихал
С толпою, уходившей по дороге,
Когда закрыл ворота медные привратник строгий.

А юноша застыл. Оцепеневший
Он, затаив дыхание, внимал,
Как лёгкий бриз, в святыню залетевший,
Живые лепестки венков трепал,
И слушал капель стук об пол, залитый
Вином. Взглянула полная луна на свод открытый

И серый мрамор серебром покрыла.
Ступил безумный юноша вперёд,
Из кедра дверь резную отворила
Его рука. Шафрановый налёт
Был на смотревшем с ужасом грифоне
И на взметнувшемся копье на тёмно-красном фоне.

Вцепившись яростно в главу горгоны,
Живые змеи вились без конца
Побегами огней. Ошеломлённо
Сверлили тьму зеницы из свинца.
Из губ бескровных холодом зияла
Немая пасть. Меж тем, сова пронзительно кричала.

Когда рыбак зажёг лампаду в море
Задолго до зари и на тунцов
Закинул сеть, заржали в медном хоре
Морские кони и стена валов
Раскрыла шторы ночи в полукруге.
Встав на колени на корме, взмолился он в испуге.

Так пылкие любовники встречались,
Когда из страсти их союз возник.
Но их деянья страхом омрачались,-
Им слышался Дианы грозный крик.
Чернобородых стражников отряды,
Подняв щиты на парапет, грозили из засады.

Храм закипал. И страхов наважденье
Трясло двенадцать мраморных богов.
Тревоги клич звучал среди смятенья
И Посейдон с трезубцем был готов
К смертельной схватке. Кони захрапели
И с барельефа, чуя бой, встать на дыбы успели.

Готовый к смерти от благоговенья,
Смотрел он лишь на мраморную бровь,
На девственную чистоту творенья,
Безжалостно волнующую кровь.
Никто не смел так дерзко упиваться
Красой богинь, в чём только принц из Трои мог сознаться.

Вдруг всё затихло. В храме жутко стало.
Готовый страх подкравшийся пресечь,
Он прядь волос, что гроздьями свисала,
Убрал со лба, отбросив тогу с плеч,
Шагнул к Афине, в нежно бледный мрамор
Вникая взором, и, губой коснувшись шеи, замер.

Помедлив, вскрыл кирасу и, волнуясь,
Он, сняв хитон, ей груди обнажил,
И, жадному инстинкту повинуясь,
Хранящий тайну, пеплос распустил,
И бёдра снежной белизны открылись…
Нет! Никому ещё они так явно и не снились!

Оцепеневший, всё вникал он жадно
В ложбину узкую, не отрывая взор.
Ах, как безумна страсть, как беспощадна!
Его уста, немые до сих пор,
Те, что из нежных уст нектар впитали,
Лобзая грудь её, о чём-то ласково шептали.

Кому под стать такое испытанье?
Ложились тихо дерзкие слова
На груди, полные немого ожиданья,
Всю ночь по мрамору скользила голова,-
Ей этот мрамор пламенным казался,
Когда горячим сердцем он ко льду груди прижался.

Казалось, копья нумидийцев впились
В его, до боли возбуждённый, мозг,
Тугие нервы в струны превратились.
Когда он пульс стучавший превозмог-
Они рождали сладкое мученье.
Но был предел, когда настало жаворонка пенье.

Блистая кристаллической оправой,
Луна, как призрак, в мареве плыла
И звёзды, что сияли величаво,
Сейчас потускли. И заря была
Едва заметна. Но когда раскинул
Крыла рассвет – наш юноша святилище покинул.