Хармид - фрагмент-2

Хармид, сбежав с крутого косогора,
Достиг пещеры, где звучал как раз
Храп Козлоногого. Но очень скоро
Вновь по траве, что радовала глаз,
Помчался резво, словно оленёнок
К оливковой аллее, разыскал, чуть не с пелёнок

Знакомый ручеёк, где не однажды
Ловил с друзьями он живую снедь,
Преследуя поганок. Здесь же каждый
Мог на форель закинуть свою сеть,
Что серебрилась на речном пороге.
Он лёг у камыша во власти сладостной тревоги

И руку вяло опустил в прохладный
У берега зелёного поток.
Дыханье утра теребило жадно
Виток волос, лаская глянец щёк,
А он смотрел на воды безмятежно,
С улыбкою таинственной или, быть может, нежной.

Пастух в хламиде грубошёрстной длинным
Крюком открыл плетённый хлев, и дым,
Блистая, заиграл оттенком синим,
И вился струйкой над овсом седым.
Помчалась жёлтая собака с лаем
На скот, что повалил гуртом и был неуправляем.

Когда косилка легкая старалась,
Забравшись в луг, подёрнутый росой,
И овцы блеяли, туманною казалась
Нетронутая пустошь за рекой,
Нашли героя дровосеки спящим.
Он был красив и им казался чудом настоящим.

Один из них сказал: «его украли
Наяды у Геракла. Каждый раз
С одной из них он делит ложе. Звали
Его, как будто, именем Гилас.»
«Да это же нарцисс», - сказал другой-
«Себя лишь любит он, любуясь своею же красой».

Но молвил третий, подойдя, - «похоже,
Пред нами Дионис так сладко спит.
Он поохотился и выбрал это ложе,
Уставший от ватаги Бассарид.
Но горе, если он взглянет, - чреваты
Гневливостью сердца богов для тех, кто видел их когда-то».

И в тот же миг, не смея оглянуться,
Они ушли, поведав всем о том,
Как довелось им невзначай столкнуться
Средь камышей с опасным божеством.
и в этот день деревья уцелели,
А в те края, где рос камыш, с опаскою глядели –

Никто не смел приблизиться к границам
Пространства за условною чертой.
Лишь пастушку случилось появиться
С обратной стороны. Он всей душой
С налёту поприветствовал собрата,
Но, не услышав отклика, помчался вновь куда-то.

И девочка, не знавшая секрета
Любви, увидев белизну руки
И взор игривый, не нашла ответа, -
В плену восторга или же тоски
Ушла она, почувствовав волненье,
Познав, как девственность дразнит невинное виденье.

Из города порою доносились
И гул, и смех пронзительный парней,
Что шумною ватагою резвились
На свежем воздухе. И слышался нежней
Звон колокольчика, что раздавался
У мшистого ручья и в блеяньи овец терялся.

Назойливый комар у ив тенистых
Во всю плясал. Кузнечик стрекотал
И водяная крыса маслянистой
Блистала шкуркой. В зарослях скакал
Пугливый зяблик – леса истый житель
И черепаха медленно ползла в свою обитель.

По полю слабым ветром разносились
В покрове шелковистом семена,
Коса среди густой травы трудилась,
Но окружающая жизнь была видна
Как сквозь вуаль завесы серебристой,
За ней, казалось, тёмный линь скакал из глади чистой

Как стрекоза. Ничто не привлекало
Героя нашего, хоть рядом с ним
Похоже, коноплянка замышляла
Спеть серенаду жителям лесным.
Ах! Был он слеп и глух он был отныне, –
Ведь он ласкал Паллады грудь, лелеял торс Богини!

Но лишь пастух собрал овец к скалистой
Дороге, зазывая их свистком,
И скопище жуков гряды ершистой
Обеспокоилось как будто бы дождём,
Лишь журавлей ватага пролетела,
Как тень пугливая, и дождевые капли смело

Забарабанили сильнее града
По листьям фиги, встал он и пошёл.
Минуя ферму и ограду сада,
К причалу подойдя, на борт взошёл
И занял место на корме высокой,
И вскоре судно отошло, когда залив широкий

Дорожкой длинной девять солнц покрыли,
Раззолотив её, и девять бледных лун
Свои молитвы к звёздам обратили,
Их исповедникам, или под звуки струн
Сатурниям все тайны передали,
Что в полдень через брызги пены полетят едва ли.

Сова большая с жёлтыми глазами
Сев в судно, заходившее тотчас
Скрипевшим остовом и старыми снастями,
Вопила, крыльями взмахнув не раз.
И Марс со страха вниз сбежал, и слепо
Рассёк седую тьму мечом лишь Орион свирепый.

И спряталась луна за облаками.
Взойдя из пен морских, рогатый шлем
Нёс красное перо. Копьё с семью локтями
И медный щит взошли затем,
А с ними в своём красочном уборе
Взошла Афина, зашагав по зыбким волнам моря.

И видя зубчатые очертанья
И её ноги в пенной пелене,
Ступавшие по спрятавшимся камням,
Бывалый лоцман крикнул, как во сне
Взирая на валы, что нарастали,
Чтоб кормчий не зевал, чтоб паруса по ветру встали.

А он, столь опрометчиво наивный,
Супруг, познавший сокровенность тайн,
Поклонник идолов, любовник дивный
Взглянувший в глаз бездонный океан,
От радости ликуя громогласно
Воскликнул: «Я плыву» и прыгнул в ток воды опасный.

И яркая звезда с небес упала,
В галактике круженье прекратив.
Паллада явно местью воспылала,
В Афины колесницу устремив.
Лишь ряд воздушных пузырей взвивался,
Когда влюблённый юноша под воду погружался.

И мачта задрожала, лишь оттуда
Сова взлетела, прокричав вослед
Гневливой Королеве. Видя чудо,
Поставить парус, опасаясь бед,
Велел команде лоцман. Судно мчалось
И в сильный шторм стремительною  ласточкой врезалось.
 
Никто не смел промолвиться про диво,
Узрев в Хармиде средоточье зла.
В низовье Симплегадского пролива
Галера лишь обыскана была
Таможней городской. А в день базарный
Был продан весь коричневый товар её гончарный.

II
Тритон благовоспитанный обратно
На землю Греции его понёс.
И Аравийским снадобьем приятно
Красавца умащал и прядь волос
Расчёсывал, лаская, рой русалок,
Пел колыбельную ему, чтоб сон его был сладок.

Когда Афинский берег показался,
Лавина вод, огромный пенный вал
С утопленником в море возвышался.
Сжимая грудь, его он приподнял,
Встал на дыбы в своём порыве смелом
И рухнул белогривый конь на берег вместе с телом.

Там, где Колон подходит к морю близко
Лежит лужайка, где пленяют Свет
И фавн, и кролик, когда пчёлы низко
Слетают с гор, покинув свой Гимет,
Где тишину долины нарушает
Лишь пастушок рожком своим, что на заре играет.

На чудо из глухого лабиринта
Стволов и диких зарослей глядит,
Сражённый красотою гиацинта,
Охотник и, не двигаясь, стоит,
Готовый диск взметнуть в одно мгновенье,
Но лишь уходит, сохранив в душе благоговенье.

Сюда на берег, мячиком играя,
Дриады ходят, разгоняя сон.
Здесь обитает Пан, их охраняя:
Готов за голый пояс Посейдон
Всегда рукою синей ухватиться,
Чтобы с любою из дриад любовью насладиться.

Обвешана ракитником цветистым
Скалистая пещера. Гладкий пляж
Усеян здесь песком мелкозернистым,
Куда волна привносит свой багаж -
Узор, чем о себе напоминает,
Боясь забытой быть зелёным другом-мхом, когда сбегает.

И всё ж настолько мало занимает
Лужайка места, столь невелика,
Что бабочка, порхая, успевает
К полудню мёд от каждого цветка
Украсть, не насыщаясь. И не трудно
Понять, что лишь всего за час, чтобы украсить судно

Матрос их соберёт, оставив голой
Лужайку первозданной красоты.
Не столько безмятежностью весёлой,
Как строгой нежностью наполнены цветы.
Колышась серебристым изваяньем,
Пленяет каждого нарцисс своим очарованьем.

Сюда внесла волна седая тело,
На девственную плоть земли. Она
Счастливая рабыня, лишь хотела
Любовницею быть, не зная сна,
Чтоб вновь и вновь, сбегая, возвращаться
К остывшим членам, что могли когда то распаляться.

Но искры пламени во чреве погасились
И жгучий холод лилии сковал, –
Две лилии, что на груди теснились,
Когда ещё он по лесу скакал.
Два контрастирующих цвета, - красный с белым
Перекликались на одре заиндевелом.

Когда лесные нимфы на рассвете
Пошли через лощину на песок,
Хармида бледного сатир заметил
И закричал. Дриады наутёк
Пустились, - Посейдона испугались
И, как лучи, рассеявшись, по лесу разбежались.

Но среди них одна к нему взывала,
Томима жаждою и мукой естества,
Мечтавшая, чтоб грудь её терзала
Земная плоть морского божества.
И пусть лукавит он, но, чтобы сила
Его земных красот глухую крепость победила,

Любовною игрой её пленяя.
Она, не мешкая, с ним рядом возлегла,
Его густыми прядями играя,
Лобзая жадными устами, привлекла
К себе его, боясь, что не проснётся,
Или проснётся, но сбежит и больше не вернётся.

Затем сидела долго и смеялась
Со стороны игрушку оглядев,
Прижав к груди десницу – восторгалась,
То пела, то хвалила нараспев,
То хмурилась душе неукротимой,
Не зная, как он счастлив был, увлекшись Прозерпиной,

Не зная о кощунстве губ коварных.
Но, помечтав, решила: «Сон пройдёт,
Проснётся он, когда лучей янтарных
Багровый щит светило вознесёт
Над крепостью Коринфа. Непременно
Пройдёт как сон его игра, - любить самозабвенно

Он станет лишь на дне морском, в пучине,
Где ни один рыбак нас не найдёт.
И затрубит Тритон, трудясь отныне
Над ложем свадебным, что обнесёт
Гирляндами по изумрудам ног,
Создав с периною из пен коралловый чертог.

Мы водрузимся в нём на трон жемчужный
Где сводом станет синяя волна,
А стражами у ног завьётся дружно
Клубок змеиный, что блеснёт со дна
Алмазной чешуёй и аметистом.
И засверкает за порталом косяком искристым

Кефаль с рубиновыми плавниками
И золотыми бликами в глазах.
А в глубине предстанут за мальками
Дельфины, задремавшие в камнях,
Что и таинственнее, и нежнее
Покажутся среди зелёных зарослей Протея.

И задрожат опалом анемоны,
И вспыхнут фиолетовым огнём
Края их лепестков, и за кордоны
Судов-развалин хлынут косяком
Жёлто-коричневые рыбки, - стоит
Лишь зашагать, - и рой янтарных бусин снизу взмоет».

Но лишь Светило – божество раздора,
Махнув крылом, зашло в свой медный дом
И звёзд неописуемая свора
По лугу неба разбрелась гуртом,
Она разволновалась не на шутку, -
Зачем же так немы уста, зачем же столь не чутки?

И застонала: «Встань! Уже омыла
Луна мои деревья серебром,
От дюны веет холодом постыло.
Молчат лягушки. Тишина кругом,
Лишь крик мышей летучих раздаётся
И горностай коричневый в траве ещё крадётся.

Хоть ты и бог, не будь же столь наивным
Недаром шепчут камыши о том,
Как забавлял всю ночь на ложе дивном
Дриаду юноша прекрасный и потом, -
Лишь сделал дело – милую оставил,
Взлетев на крыльях золотых, и к солнцу путь направил.

Очнись! Ведь даже лавры всё дрожат – лишь вспомнят,
Как Аполлон с лобзаньем приставал,
И ели на холме у моря гложут
Воспоминания о том, как бушевал,
Бесчинствовал разнузданный Борей.
При мне глядел на них, смеясь, Гермес из тополей.

Я нравлюсь и ревнивицам наядам.
А по утрам румяный пастушок
Мне носит яблоки, одаривая взглядом,
Хранящим чувства трепетный исток.
Снискав признанье нимф долготерпеньем,
Вчера голубку он принёс с цветастым опереньем

И с розовыми ножками с платана.
Украл ещё и семь яиц с гнезда
Жестокий пастушок, лишь утром рано
Её возлюбленный, считая, что еда
Из ягод можжевельника отменна,
Взлетел за ним, чтоб угодить любимой непременно.

Оса не вьется так у винограда,
Как этот пастушок у моих губ.
Он был бы, сохраняя нежность взгляда,
Любой Дриаде несомненно люб,
Когда бы не присяга Артемиде.
Даны уста ему, чтоб целоваться в лучшем виде.

Холмы тугих бровей на серебристом
Челе, как восходящая луна,
Как Финикийский полдень с шелковистым
Пушком у розоватых щёк, сполна
Украсят мужа и пленят скорее, -
Нет в роще миртовой достойнее для Кифереи.

Он и богат кудрявыми стадами
Овец, что блеют, выйдя на луга
Пастись среди раздолья, и складами
Хранящегося в кубках творога
И мёда с клеверных полей, что розовели,
К тому ж он может поиграть душевно на свирели.

И, всё ж, так пылко не его люблю я.
Хранила долго я любовь свою
В предчувствии того, кто, завоюя,
Похитит девственность поблекшую мою.
Ты – тот цветок, что в стужу вносит лето,
Звезда из голубых небес на зеркале планеты.

Я знала, ты придёшь, когда пробьётся
В сухую древесину сок весны
И, словно взрывом, быстро отзовётся
В коре на ветках, что оголены,
Ростков неумолимое цветенье,
Дразнящих полночь при луне, когда услышав пенье

Восторженных дроздов метнулась белка,
Зернохранилище своё забыв,
И хвост кукушки пробежал по мелким
Отросткам, словно током их пронзив.
Пульсируя в прожилочках стеблей
Вино бродило молодое сквозь девственность мою сильней.

А вечером олени положили
Прохладные носы на сгиб ветвей
И чёрный дрозд на связке сухожилий
Сложил гнездо избраннице своей.
Порой крапивник песней наслаждался
На тонком прутике, что от восторга прогибался.

Аттический пастух искал свиданья
В моей тени, где Амариллис спит,
И Дафнис, что в пылу очарованья
За робкой девою, боясь, что убежит,
Вокруг ствола гонялся, обдавая
Её дыханием своим. И дева, ускользая

Была опьянена ловушкой чудной.
Приди сюда, где красота царит,
Где вьётся зелень гроздью изумрудной,
Где мирт Пафосский ложе освятит,
Где совершаются любви обряды,
В той самой глубине, в тиши, в святилище прохлады,

Где дрозд поёт, на пастбище пасётся
Пчела и лилии плывут по глади вод,
И стрекоза в судёнышке несётся
Раззолочённом. Время нас не ждёт.
Свой берег, зацелованный волною,
Хоть он красив, оставь и следуй же, иди за мною.

Здесь королева Кипра обнимала
Любовника. И в дымной полосе
Из газовой одежды ускользала
Луна, чтобы предстать во всей красе
Эндимиону. Не страшись Диану,
Не забредёт она пантерой в тайную поляну.

Но, если хочешь, вместе возвратимся
Назад с тобою к трепетной волне,
В хранилище Нептуна погрузимся,
Где фиолетовые монстры в глубине
Гуляют в логовище океана,
Чтоб наблюдать игру их, постигая чудо тайны.