Смерть волка

Над пожаром луны облака, словно дым,
Проплывали, как в бездну, потоком сквозным,
За немые просторы черневших лесов.
Шли мы молча по влажной траве на волков.
Мы прошли через вереск, густой и высокий
И безмолвно, как тени, проникли в глубокий
И нетронутый ельник, увидев тотчас
На песке пропечатанный, будто для нас
След звериных когтей в том лесном ареале.

Мы застыли на миг. Лес с равниной молчали.
Ни единого вздоха. Все тихо вокруг,
Только изредка жалобный флюгера звук,
Словно скрип, раздавался в пространстве воздушном,
Когда ветер, казалось, ласкал благодушно
Вековые дубы, что склонились у скал
И в заброшенных башнях кого-то искал.
Самый старший из нас и охотник бывалый,
Изучая повадку и поступь зверей,
К отпечаткам припал, подождав, когда малый
Свет далекой звезды обозначит верней
Свежий след и отметины мощных когтей,
Тихим голосом вымолвил: " Бьюсь об заклад,
Это пара матерых и двое волчат ".
Мы достали клинки, пряча блеск от ружей,
И пошли по следам сквозь заслоны ветвей,
Перестроившись в цепь. Неожиданно трое
Предо мною застыли в темнеющей хвое.
И в стихии ночной, среди черных стволов,
Я увидел огонь двух звериных зрачков,
А поодаль, где вереск блестел под луной
Силуэты волчат, увлеченных игрой.
Так проворно резвились они, как резвятся,
Лишь борзые, что радуют нас тем же танцем,
Что обычно рождается в шумной возне,
Только волки играют всегда в тишине.
Так сложилось когда-то и слыло в веках –
Главный враг – человек чутко дремлет в стенах.

Волк стоял, а за ним обозначилась с тыла
Та волчица, что Ромула с Ремом вскормила,
Словно мраморный идол в серебряной мгле,
Та, которую славят на Римской земле.
Свора брошена в бой. Все запреты забыты.
Видя, что окружён и пути перекрыты,
Волк ступил и присел, упирая в песок
Крючковатые когти, и, сделав рывок,
Мертвой хваткой схватил горло первой собаки,
Что казалась всех яростней в гуще атаки.
Челюсть намертво сжата, хоть пули свистят
И клинков пролетает сгустившийся ряд,
И стучится в нутре по металлу металл,
Волк стальные клыки лишь сильнее сжимал.
Жертва волка мертва. Наконец перед нами
Он отбросил ее и, сверкая зрачками,
Без малейшего страха на нас посмотрел
Кровь залила траву, когда сонмища стрел
Из острейших клинков впились в тело, как жала.
Полумесяцем дула атака смыкала.
А он смотрит, держа несгибаемой стать,
Окровавленный рот продолжая лизать,
И ложится без звука, к земле припадая,
Не желая узнать отчего, умирает.

Я в печальном раздумье затих над прикладом,
Не желая преследовать малые чада
И волчицу, что в стае, уйдя от свинца,
Где-то близко с детьми поджидает отца.
Ей сейчас суждено охранять за двоих
От опасных врагов сыновей, а без них
Я уверен она бы сама в этот час
Не ушла с поля биты, но внутренний глас
Ей велит научить свои чада терпеть
Голодать и скрываться в лесах, чтобы впредь
Презирать участь пса, что всегда враждовал
С первозданным властителем леса и скал.
Я подумал, – увы, как мне стыдно за нас,
Властелинов земли, столь тщедушных подчас, –
Только вы – обитатели диких лесов
Так уходите гордо в иной из миров.
На земле лишь безмолвие так велико,
Остальное - в забвенье приходит легко.
Дикий странник! Тебя разгадал я сейчас
Тронул сердце напутственный взгляд твоих глаз.
Этот взгляд говорил: «Сделай так, чтоб душа
Возвышалась над миром. Дойди не спеша
До высокой ступени, сверши свой полет,
Остальное, - что было, - как прах, отойдет.
Подло ныть о пощаде, позорно всегда.
Я рожденный в лесах, не стонал никогда.
Сотвори то, что выбрано в жизни судьбой,
Чтобы молча, как я, отойти в мир иной».