Парижские картины. Лебедь

Всё, Андромаха, о тебе грущу. С тоскою
Смотрю, как в зеркало, в тот самый ручеёк,
Что окроплялся драгоценною слезою,
В тот лживый Симоэнт2), что в памяти сберёг

Неугасимое величье вдовьей боли.
Я Карусель пересекая, долго шёл.
Париж не тот, увы, он в новом ореоле,
А в сердце всё ещё тот старый город цвёл.

Следы строителей – рабочие бараки
Своеобразный создавали колорит.
В траве валялись блоки, капители, баки,
Среди зелёных луж гнездилась груда плит.

На этом месте был зверинец. Утром ранним
Когда уже проснулся город трудовой,
И пыль из-под метлы потоком ураганным
В спокойном воздухе неслась по мостовой,

Я видел лебедя, что вырвался из плена
Железной клетки в пересохший ручеёк.
Он скрёбся лапой перепончатой отменно
В застывший ил, но жажду утолить не мог.

Песком и грязью перепачкав оперенье,
В мечтах об озере и выбившись из сил, –
«Где гром? Где молнии?» – дождя в изнеможенье,
Махая крыльями, у неба он просил.

Как персонаж в строках Овидия, в надежде
На милость, в синеву небес вперяя взор,
Он, шею вытянув, в конвульсиях, как прежде,
Казалось, Господу бросал немой укор.

II
Париж не тот. Но грусть о нём неизлечима.
Возникшие дворцы, в лесах иной фасад,
Кварталы старые, открывшиеся зримо,
Уводят в прошлое, о прошлом говорят.

Но и у Лувра возникает та картина:
Тот образ лебедя, та жалкая возня…
Своим величием – как ссыльный на чужбине,
Нелепый и смешной, преследует меня.

И образ Андромахи в памяти хранится…
Супруга Гектора, теперь, увы, вдова,
Ты слёзы проливала над пустой гробницей,
Жестокость злого Пирра вынося едва.

Я помню негритянку в виде истощённом,
Что шлёпала по грязи голою стопой,
Мечтая о кокосе, в Африке взращённом,
Когда туман вставал огромною стеной.

И тех, кто веру потерял, неотвратимо
Утратив всё, что не вернётся в сень мечты,
Кто слёзы лил и волком выл неудержимо,
Сирот, что гибнут, как от засухи цветы.

О славных моряках, на островах забытых
Мне память в рог трубит, о множестве иных,
Изгнанниках судьбы и смертниках зарытых,
Убогих страждущих и пленниках живых.