Сонеты к Орфею - часть вторая

I
Ты, - невидимый стих, - дыханье,
Что привычно ласкает слух
Ритма жизни мое осязанье,
Мирового пространства дух.

Ты - волна, для которой я
Все растущее море,
Мера духа в песках бытия,
В бесконечном просторе.

Сколько видов прошло в том просторе едином
Сквозь меня. Был мне ветер иной
Верным сыном.

Воздух, душу постигни, познай меня снова!
Будешь лубом, корой и листвой
Для звучащего слова.

II
Так же, как мастер в пылу озаренья
Правит существенный штрих на холсте,
Зеркало прячет за грань отраженья
Проблеск улыбки в святой красоте

Девичьих ликов при утреннем свете
Или свечах, когда образ нежней.
Миги уходят... А грани в ответе
Только за зримую сущность вещей.

Так и глаза, что уводят куда-то,
Видя, как жар пожирает в камине
Миги из жизни на нашем пути.

Кто на земле осознает утраты?
Может лишь тот, кто имеет и ныне
Громко поющее сердце в груди?

III
О, зеркала! Что таится за вами,
Что за поверхностью ваших окон,
Распознающие между мирами
Разнопространные миги времен.

Словно в хранилища зал проникает
Лес, нарядивший зеркальную даль,
В твердую суть проходя, засверкает
Люстры шестнадцатипалой хрусталь.

Правя картину неповторимо,
Кто-то в нее неизбежно войдет
И не задержится, шествуя мимо,

Но лишь красавицу, словно магнит,
Холст остановит. И каждый поймет:
Смотрит нарцисс из-за скобок ланит.

IV
О, зверь, которого в природе нет,
Хотя и взор его в сиянии лучей,
Осанку, стать и пропечатавшийся след
Они любили, прославляя все сильней.

Да, нет его. Но так он был любим,
Земным пространством наделенный зверь,
В их помыслах был столь по нраву им,
Что стала явью плоть его теперь.

Увы, зерна в лесных просторах не узрев,
Он все законы алчности постиг,
Налившись силою. И вырос, затвердев,

Красивый рог во лбу, пленяя белизной.
Тогда он в зеркальце серебряном возник
В руках у девушки, и в ней самой.1)
_____________________________________________
1)Сюжет возник как образ единорога, отражённого в зеркальце в руках
прекрасной девы в одном из гобеленов в музее Клюни.

V
Утром лепесточки раскрывая,
Глубже дышит анемоны цвет,
Непоколебимо добывая
В лоно простирающийся свет.

Трудится артерия и льется
В сердце ясноокого венца
Непрерывно тающее солнце,
Льется в цветоложе без конца.

И, смежить уже не в силах очи,
Как безумная, она все смотрит в нас,
Всем мирам открытая до ночи.

Длимся мы, насилием гонимы,
Но когда, в какой судьбе хоть раз
Будем мы открыты и терпимы?

VI
Царственность розы не выразил миру когда-то
Чаши бутона простой силуэт,
Тот, что обрел в этом мире, цветами богатом,
Неисчерпаемость царственных черт.

Платье на платье. Они обнимают, как вежды,
Нежное лоно, что скрылось в цветке.
Нет никакого намека на образ одежды
В каждом отдельном твоем лепестке.

Дух твой дошел сквозь века до сердец,
Сладость имен своих распространяя,
Славу тебе обретя, наконец.

Мы лишь гадаем, - для славы названия нет.
И только память о прошлом взывает
К светлому часу, который прольется на свет.

VII
Вас лелея, цветы, только узы родства обнажат
Эти нежные девичьи руки.
Вас, цветы, что на глади стола распластавшись таят
Боль от сладостной муки,

В ожиданье воды, что грядущую смерть остудит,
Пусть, от жарких горстей воспряв,
Что, собрав со стола их, невольно разбудят
Нежных токов чувствительный сплав,

Пусть, насколько возможно, цветы оживут
В предвкушении близком кувшина,
Где они, сохраняя тепло, с облегченьем вздохнут,

Ведь оно, словно исповедь для отпущенья
Рокового греха, лишь причина,
Может быть, лишь напутствие им для цветенья.

VIII
Как вас мало, друзей из далекого детства
Из садов, доживавших в среде городской.
Как мы робко душе обретали наследство,
Словно кроткие агнцы, не споря с судьбой,

Как общались, безмолвствуя. Радость кричала,
Но никто нас не слышал. Терялся наш след
Растворившись в толпе, что порою устало
Шла куда-то в пустой лабиринт длинных лет.

Перед нами катились чужие составы и мимо
Проплывали дома. И, кто знает о том,
Что тогда во вселенной действительно было.

Ничего. Лишь мячи, что в полете застыли.
Нет детей. Лишь один возникает незримо,
Лишь один все стоит под летящим мячом.

IX
Славят вас, судьи, сегодня за то, что ушли вы
От пыток и долго не держите в кандалах.
Но, увы, милосердие вас обошло молчаливо,
Ибо в сердце жестоком лишь страх.

Что рождалось веками - уносится вспять. Эшафоты,
Как игрушку, отбросило время назад.
О, по-иному приходит, не видя преград,
Милость божья, для тех 0зарив горизонты,

В чьих открытых сердцах лишь раскаянье.
Пронизавшая светом лучей все вокруг,
Эта милость - как бриз, как для судна дыханье,

Сокровенная исповедь, тайна природы,
Что внутри нас - ребенок, восставший из мук,
В постоянном стремлении к миру свободы.

X
Сведет на нет все достижения порой
Машина, - в ней не дух, а послушанье,
С которым не живой, не трепетной рукой
Она каменья обработает для зданья.

Фабричной смазкою скользит, не замечая
Того, что точностью порой пренебрегают.
Стремясь лишь к лучшему и в существо вникая,
Она и помнит, и творит, и разрушает.

Но, к счастью, наше бытие, как волшебство.
Оно из сотен весей приходило,
Игрою чистых сил пленяя естество.

Пусть льется музыка из трепетных камней,
Что из несказанного суть свою явила,
Рождая храм божественный верней.

XI
Человек даже смерть подчиняет, как некий оброк
Пополняя в охоте и властвуя под небосводом.
Часть от паруса, - нет, - не капкан, не силок, -
Лоскуток зависает над карстовым ходом.

Он опустится тихо к пещере, как символ друзей,
Кто-то взявшись за край лоскуточка, тряхнет им на
славу,
И вспорхнет стайка белых, как снег, голубей
Из пещеры на свет...
Но и это - по праву.

Сожаленье, намек состраданья, - едва ли.
Щит охотника - зренье и бдительный слух, -
То, чем с детства природа его наделяет.

Смерть - лишь спутник, блуждающий образ печали.
Чист и радостен дух,
Тот, что нас осеняет.

XII
Жди превращенья. Взгляни в это пламя живое
И проникнись огнем, изменяющим облик и суть.
Дух созидающий любит, вникая в земное,
Череды превращений изменчивый путь.

Что замкнулось в покое - забудется впредь,
Если воля, застыв на глазах, коченеет.
Только твердость разрушит застывшую твердь,
Словно молот нависший, ее одолеет.

Лишь излившись ключом, что так радостно бьет,
Ты, быть может, постигнешь и тайну творенья,
Что, начавшись с конца, забывает о сути начал.

Счастье рядом с почившей разлукой взойдет.
Дафна, в лавре покой обретя и смиренье,
Пожелает сама, чтобы ветром счастливым ты стал.

XIII
Будь всегда впереди. Пусть отстанет разлука,
Как зима, что когда-то придет, -
Ведь любая из зим к нам приходит без стука,
Когда сердце больное не ждет.

Будь и впредь в Эвридике почившим навеки,
Но поющим восстань. Не грусти о былом.
Благодатен и след, когда жив в человеке
Нежный звон над разбитым стеклом.

Будь в пространстве своих непреложных деяний,
Где бессчетны порывы, как звон колебаний.
Этот шанс, словно прибыль свою приумножь.

Все учти с прилежанием глухонемого,
Лишь прибавь и сложи, все что сложится, снова
И, полученной суммы число, уничтожь.

XIV
Неразлучны с землею цветы по призванью,
Им досталась от нас их земная судьба.
И, как знать, не о нас ли в часы увяданья
Их печаль и, быть может, мольба?

Все стремится на взлет, сбросив груз тяготенья.
Ну а мы, восхищенные властью своей,
Только давим на все, предавая забвенью
Прирожденное детство вещей.

Если в лучший из снов погрузиться с цветами
Из зеленых лугов, о, как станет легко
Из глубин их восстать или, все же, со снами

Новой жизни остаться, забыв про иную...
С вольным ветром цветы разнесут далеко
По лугам весть о новом собрате благую.

XV
О, вы, животворящие струю,
Уста, отверстые на мраморе лица,
Уста источника, что льется без конца,
От акведука простирая нить свою,

Стекая вниз по Апенинским косогорам,
Течет, минуя стон могильных плит,
И, бесконечным обрастая разговором,
По почерневшей бороде бежит

В сосуд, что связан с маской воедино.
В него журчанье льется непрерывно,
Как в ухо, знающее суть земных глубин.

Журчанью внемлет дремлющий простор,
И прерывает бесконечный разговор
Лишь подведенный под струю кувшин.

XVI
Бог все время нами раздираем,
Он, спасая, лечит от невзгод.
Мы все время алчем, мы желаем,
Он же лишь безмолвно раздает.

Наши подношения священны
В этом мире жертвенном творца,
Где противовесом неизменно
Предстает величие конца.

Лишь мертвец изопьет
Из ключа в минуту причащенья,
Если молча бог ему кивнет.

Мы едва лишь слышим ключ. И нас влечет,
Как ягнят, инстинкт самозабвенья,
Если колокольчик не спугнет.

XVII
Где, в каких неизменно блаженных садах,
упоенных росой,
На каких же деревьях, соцветиях с нежной листвой
Вызревают для нас неземные плоды утешенья?
Может быть, на протоптанном луге лишь в них ты
постигнешь забвенье

И, на бедность свою, их себе обретешь, -
каждый раз
Удивляясь изысканной сочности плода,
Видя глянец, не тронутый птицами, словно для нас
Сохранила его безупречно красивым природа.

И от червя для нас его ангел-хранитель стерег.
И лишь только садовник медлительный плода, увы,
не сберег,
Ну, а мы - то и дело, что рвем его без сожаленья.

Благодушному лету способны мы, разве, предстать
В виде призрачных теней. Но этим ему помешать
Мы не сможем, вторгаясь в его неземные владенья.

XVIII
О, танцовщица, ты воплощенье
Сути навек уходящей, судьбы поворот.
Плоть круговращенья, древа движенье, -
Все, что для вечности взял этот год.

Древо жизни, объятое буйным расцветом,
Когда цепко вершины срослись с тишиной.
Разве ты не было солнцем, не было летом,
Разве это тепло не добыто тобой?

Все плодоносит еще это древо экстаза.
Не его ли плоды, в вещем сне обретя обороты,
Превратились в кувшин, в эту зрелую вазу?

Той картины рисунок ушел с поля зренья
Когда темных бровей пролеты
Наложили свой штрих на поверхность вращенья.

XIX
Где-то в банке известном почтенное злато,
Тесно причастное тысячам, дело вершит.
Но только нищий свой грош безымянный хранит,
Что, словно в угол пылящийся, брошен когда-то.

В магазинах с товарами деньги, как дома, рядятся
То в шелка, то в меха, то в гвоздики подчас.
Он, всегда молчаливый, лишь видит где
деньги таятся,
Как, прикрывшись товарами, дремлют сейчас.

Только ночью сомкнется рука, что обычно берет
Подаянье и утром опять протянуться готова, -
Ей давно не противится сломленный дух.

Удивленно похвалит судьбу он, увидев доход.
Что постиг, то воспел. Воспевающим – слово.
Только божьему – слух.

XX
Где-то в межзвёздном пространстве, за дальней
звездой,
Учат земному.
Так по-своему видят – дитя, этот ближний, иной,
Так по-другому.

Участь, - судьба, невзирая на общие пяди корней,
Разъединяет.
Между девой и мужем всю суть разобщенья верней
Жизнь постигает.

Круг не смыкается. Праздничный стол украшая,
Эти рыбы не выдадут тайну морского простора,
Что безмолвен века.

Рыбы немы... Но, быть может, свой мир познавая,
Мы используем где-то лишь их немоту разговора,
Суть языка.

XXI
Сердце, воспой же сады, что пленяли не раз
Той чистотой, что хранится в них, как под стеклом.
Эти розы родил Исфаган, а, быть может, - Шираз,
Эти капли росы, - все, что было когда-то
лишь сном.

Расскажи, как ты льнуло к садам, как коснулось
Нежных уст ветерка, что повеял тогда.
Эти ветви смоковницы также к тебе потянулись,
Принося эту сочную зрелость плода.

Не умирай! Как мираж из былого восстань.
Пусть в мечтах созревает решение: быть!
Ниткой шелковой пряди войди в эту ткань.

И, не важно, где впишешься в тонкий узор:
Этих сказочно дивных садов не забыть,
Не забыть этот сказочно дивный ковер.

XXII
Несмотря на судьбу, многокрасочность быта
Затянула нас, радуя в парках ключами.
Исполины из каменных глыб монолита
Подпирают пролеты порталов плечами.

Медный колокол! Сердцебиением звона
Ты расточаешься, вторя бегущим векам.
И колонна в Карнаке, как память, - колонна,
В перекличке веков пережившая храм.

Полнозвучие пульс не всегда обретет,
Если в ночь из безликого дня перейдет,
В ночь, слепящую нас скоростными огнями.

Исчезает газон, не оставив следа.
Виражируя в воздухе, крылья с земли иногда
Управляются тщетно. Но, все же, - мечтами.

ХХIII
Позови меня, когда уходит
Час, что умоляюще стучит
И, как пес, со следа не отходит
Быстрой спутницы, что все равно сбежит,

Лишь покажется нам, что поймали время...
Но, порой, все более твое
То, что ускользнуло, словно бремя
Сладостной свободы, в бытие.

Робко ищем для себя опоры,
Молоды для старости и скоры,
И стары мы для не бывших дел.

Все же, справедливость утверждая,
Мы в игре опасной озаряем
Ход событий, если он созрел.

XXIV
О, этот радостный миг разрыхления глины!
Шли без помощи первопроходцы всегда,
Но у счастливых заливов росли города,
Маслом и свежей водой заполнялись кувшины.

Боги! Мы отражали вас в смелых проектах,
Но они разрушались ворчливой судьбой.
Вы бессмертны. И помня о ваших заветах,
Каждому внемлем мы верой своей и душой.

Тысячелетье проходит. С ним лучшие годы уйдут.
Наши предки о будущем грезят как раз,
Веря нашим потомкам, что нас, в свой черед,
превзойдут.

И только смерть молчаливая знает, что мы
Заполучим свой выигрыш главный тотчас,
Если нас она жизни предложит взаймы.

XXV
Слышишь, как первые грабли уже,
В мерном созвучье с порой предвесенней,
Тихо скользят по забытой меже
Зрелой земли. И, подчас, незабвенней

Кажется то, что забыто давно.
Кажется новым, что было когда-то,
То, что природой навеки дано
И неизбежно тобою объято.

Пусть даже старые листья дубов
Вечер обманут весенним отливом,
Но непреложны приметы веков, -

И этот куст, и навоз, что чернеет,
Сложенный кучами в ряд бережливо.
Пусть каждый час все вокруг молодеет.

XXVI
Захватил нас когда-то крик...
Птичий крик, только раз прозвучавший,
Только с криком детей растерявший,
Всю надрывность, с которой возник.

Крики случая. Меру пространства
Между ними пусть память хранит.
Не нарушив предел постоянства,
Клин с пронзительным криком летит.

Горе нам, где мы? Над нивой вольней, -
Как бумажные змеи, летим, вознесясь,
Споря с ветром ревущим и с ветром смеясь.

Внемли крику хмельному, Орфей!
Он, как воды, что, живо струясь,
Носят лиру кружась с головою твоей.

XXVII
Существует ли время тлетворное,
Что и крепость в горах победит?
Сердце гор, лишь к богам обращенное,
Может быть, демиург сокрушит?

Не пугливы ли мы, словно стая,
Как нам жребий судьбы повелел?
Корни детства, в тиши прорастая,
Предвещали такой же удел

Нам и в будущем? Ах, как всё тленно.
Преходящего суть неизменно,
Словно дым исчезает, как сон.

Так и мы. Бесконечно гонимы,
В чрево Вечности канем незримо,
Но лишь к богу наш путь устремлен.

XXVIII
Вернись, приди, попробуй вновь вписаться
В природу дремлющую хоть на миг,
Внеси последний штрих в созвездье танца,
Он оживит ее, как трепетный родник,

Как ключ животрепещущий. Природа
По-прежнему и чтит, и слушает Орфея.
И ты, почти дитя, вписавшись в суть восхода,
По древу слуха шла, благоговея,

Улавливая с ним поющий звук,
И, зная место, где звучала лира,
Искала пульс и центр сердцебиенья.

Для лиры все отточены движенья,
В надежде, что придя на праздник мира,
Созвучьем танца насладится друг.

XXIX
Неизменный друг просторов вольных,
Окунись в дыхание полей
И со срубов колоколен темных
Влей свой голос в мерный гул зыбей.

Скорбный опыт - лишь напоминанье
В этих превращеньях о былом.
Будь попутным ветром на прощанье,
А кому-то - пищей и вином.

Будь терпим к превратностям любым,
Обновляя, но, отнюдь, не руша
Всё, что нам отпущено сполна.

Но и позабытый всем земным,
Ты волне крутой шепни: «Я суша!»,
Ну а тихой суше – «Я волна!».