Два путешествия к Данте в его мир

О двух биографиях Данте Алигьери: И.Н. Голенищев-Кутузов. Данте. М: Молодая гвардия, 1967. (серия ЖЗЛ);
Э. Н. Уилсон. Влюбленный Данте (A.N. Wilson. Dante in Love. London: Atlantic Books, 2011).

Представим еще раз ситуацию, которая повторяется часто. Писатель для своих современников пишет биографию другого писателя, который жил раньше – может быть, десятилетия, а может быть, и века назад. С тех пор мир изменился, может быть – признается, что изменился очень значительно. Но произведения героя книги считаются до сих пор современными. Автор биографии верит в это и готов убеждать в их длящейся современности читателей, даже если среди них будут те, кто станет сопротивляться. (Впрочем, если читатель открыл эту биографию человека из прошлого, он, наверное, готов позволить себя убедить). И убеждение должно происходить при том, что сам биограф не может отрицать временного расстояния, изменений в общественной жизни. Но все же готов искать способ расстояние преодолеть и на неустаревании хоть части прошлого настоять. Так или иначе, биограф предстает одновременно как писатель и как читатель, беседующий с другими читателями (может быть, потенциальными) произведений героя своей книги.


Если речь идет о биографиях Данте Алигьери, для биографов, наверное, большой соблазн почувствовать себя Вергилием… с той разницей, что показывать он должен не загробный мир – Данте, а мир Данте – своим читателям. И на протяжении своего рассказа он должен быть единственным проводником (если только пишет без соавторов).


Об авторах двух сравниваемых биографий


Илья Николаевич Голенищев-Кутузов (1904-1969) – известный русский литературовед, поэт и переводчик, с начала 1920-х годов живший за границей – в Болгарии, Италии, Франции, Югославии, Венгрии. Борец с фашизмом, узник концлагеря, был осужден также в Югославии в 1951 г., в ходе публичного показательного процесса, произошедшего вследствие обострения отношений между Югославией и СССР. В 1954 г. был освобожден и в 1955 г. вернулся в СССР (все это – если очень кратко пересказывать). Как ученый исследовал творчество Данте, латинскую литературу Средних веков, взаимосвязи культур Восточной и Западной Европы.


Эндрю Норман Уилсон (р. 1950) – известный английский писатель, который учился на священника, но все же быть им раздумал. Автор романов и многих биографий очень разных людей. Кроме Данте, еще - Христа, апостола Павла, королев Виктории, Елизаветы II, Дарвина, Диккенса, Гитлера и Льва Толстого. Это лишь несколько примеров. Первым браком был женат на известной даме-шекспироведе Кэтрин Данкан-Джонс, ныне покойной, которая родила ему двух дочерей. Супруги развелись, но Э.Н. Уилсон выражает бывшей супруге К. Данкан-Джонс, среди прочих, благодарность за помощь в работе над этой книгой о Данте.


То есть, И.Н. Голенищев-Кутузов – профессиональный дантолог, живший в Италии и кое-что из ада испытавший при жизни на себе. Э.Н. Уилсон очень скоро признается читателям, что он – не профессиональный исследователь Данте, но увлечен им с юности – со времени визита во Флоренцию подростком. Раз увлечен, значит долго и много читает и произведения самого Данте, и литературу о нем. Даже младшую дочь его от первого брака зовут Беатрис, то есть Беатриче. В случае книги И.Н. Голенищева-Кутузова читатель должен быть готов довериться профессионалу, еще и также поэту, который почти все время – за сценой своего повествования. На сцене появляется лишь тогда, когда однажды говорит: “Я не знаю”. (Не знает И.Н. Голенищев-Кутузов, чем Данте понравился веселый Форезе Донати, родственник его жены и сатирический поэт). В случае с Э.Н. Уилсоном приглашают довериться другому читателю, рассказывающему, что он прочел, но эрудированному и глубоко неравнодушному к предмету рассказа. Его книга – монолог читателя Данте, и этот читатель-рассказчик сам превращается в ее персонаж. Он рассказывает о своих впечатлениях от чтения и дает советы.


Об ожидаемом читателе


У двух книг вполне может быть один и тот же читатель – например, мой случай – но два автора представляют себе своего читателя не совсем одинаково. Для читателя книги И.Н. Голенищева-Кутузова не так давно были две мировые войны (по крайней мере, вторая). Как бы то ни было, ценность мира этому читателю объяснять не надо. От этого читателя ожидается, что он принимает в качестве основы общественных перемен, чье могущество он себе представляет, экономическое развитие и классовую борьбу – например, в итальянских городах позднего Средневековья. Но рассказ в книге идет так, что видно: к экономике и классовым противоречиям всего сводить нельзя. Eсть еще и развитие культуры, которое неминуемо займет значительное место в рассказе о поэте и других поэтах – участниках его жизни, его чтении, его компании.


Э.Н. Уилсон в самом начале своей книги непосредственно определяет того, кто, как он думает, ее открыл: это “умный читатель по общим вопросам в начале двадцать первого века – то есть, вы“©. Приятно, конечно же, когда автор сразу же объявляет читателю, что считает его умным; в случае обеих этих книг “умный” читатель – это любознательный, не возражающий, чтоб его учили, не боящийся сложного чтения и большого потока информации. Начало двадцать первого века обязывает: читатель должен чувствовать себя на высоте. Возможно, он весьма эрудирован, но необязательно обладает всеми знаниями, каких ожидает от него Данте для понимания “Комедии”. Э.Н. Уилсон также обращает внимание на то, что Данте жил в эпоху значительных экономических перемен, а также – технологического развития, которое “всегда несет с собой великие социальные и интеллектуальные изменения”, во времена становления национальных государств и открытия для себя просвещенными людьми, говорящими по-латыни, арабской учености и греческой философии “впервые за столетия”©. В общем, краткое описание им эпохи Данте – конца XIII – начала XIV вв. в Западной Европе – подчеркивает скорее многообразие черт эпохи и составляющих исторического развития. Нужно назвать множество перемен, которыми мир Данте насыщен.


  В биографии Данте обязательно будут и поэзия, и политика. Но описание политических событий будет зависеть еще и от того, как автор представляет себе своего читателя, считает ли, что читатель готов принять предложенную ему автором методологию (если она предложена). О борьбе гвельфов и гибеллинов И.Н. Голенищев-Кутузов пишет так: “Борьба гвельфов и гибеллинов, в сущности, сводилась к тому, что окрепшие итальянские города-коммуны не желали быть подвластными императорам священной Римской империи, в состав которой входила Италия, предпочитая протекторат папы. Они нередко признавали верховными резидентами своих городов королей и принцев французской крови, которых им рекомендовал папа, стремясь, впрочем, обрести автономию под эгидой святого отца. За этой политикой — не всегда дальновидной, исходившей нередко из узкоместных потребностей и менявшейся в зависимости от обстоятельств — стояли экономические и торговые интересы городов и городского патрициата”©. Борьба как часть болезненного, но прогресса. Дело в самоопределении итальянских городов и во власти внутри них. Э.Н. Уилсон предпочитает увидеть сходство борьбы гвельфов и гибеллинов с мафиозными разборками – может, и более примитивно сказано, но большое расстояние во времени между эпохой Данте и началом двадцать первого века сокращается. Читателю понятнее, он может даже хоть и невесело, но улыбнуться.


Взгляд биографов на героя книги


Своего героя И.Н. Голенищев-Кутузов представляет читателю как “величайшего поэта Италии”©. Ниже добавляются другие характеристики: Данте – гордый человек, признающий свою гордость, великий утопист – когда речь заходит о его вкладе в разработку проблемы “вечного мира”, “поэт и геометр” – когда речь идет о cтихах, о построении “Комедии”, особенно – “Рая”. Э.Н. Уилсон в первых строках книги, объясняя, почему она была написана, представляет читателю своего героя так, что Данте, наверное, очень понравилось бы начало, но не продолжение: “Данте – величайший поэт Средних веков. Можно утверждать, что он был величайшим из европейских поэтов любого времени или места. Но для многих, может быть, почти всех (неитальянских) читателей он также остается нечитанным”©. Это как же может величайший поэт быть нечитан, и как о мало читаемом авторе может быть известно, что он – величайший? И Данте всегда читают те, кому он по разным причинам нужен. Нет, выясняется, что автор имеет в виду: что читатели часто принимают величие на веру, а насладиться чтением, как оно заслуживает, не умеют. В конце книги Э.Н. Уилсон, напротив, рассказывает о тех из других значительных писателей и деятелей в прочих сферах, кто читал Данте, как его понимали и как был сделан его вклад в мировую культуру (включая политическую мысль). Цель книги Э.Н. Уилсона – популяризовать Данте, научить больше “умных читателей по общим вопросам в начале двадцать первого века” читать и ценить его не понаслышке, а по собственному опыту.


Э.Н. Уилсон рассказывает читателям о человеке, у которого были в жизни два стремления, две амбиции (two ambitions) – быть великим поэтом и быть политиком. Это оспариванию не подлежит. И.Н. Голенищев-Кутузов рассказывает о человеке, для которого главная ценность в жизни – справедливость. Ее он призывает защищать и хочет защищать сам, хотя при этом может представать как жестокий и мстительный. Чтобы это понять, нужно знакомство с его эпохой и обстоятельствами жизни.
И.Н. Голенищев-Кутузов желает вызвать у читателя уважение, и немалое, к своему герою, хотя читатель будет знать и признавать то, что в герое как человеке может не нравиться. Э.Н. Уилсон, по-видимому, желает создать портрет, в котором человеческие недостатки героя – или черты, которые читатель, очень возможно, признает такими недостатками – будут служить полноте изображения, оживлять. Небезупречен – значит, человек, а не статуя. С первых же строк Э.Н. Уилсон объявляет читателю о многочисленных любовных похождениях семейного Данте, к которым, однако, нельзя причислять ту самую Беатриче: она была “чем-то другим” (something different). Другой пример. Нужно сообщить читателю о том, что отец Данте занимался ростовщичеством, при том, что сын известен осуждением алчности и в “Комедии” ростовщичество осуждает, но об этом занятии своего отца не говорит. Э.Н. Уилсон комментирует это умолчание так: “Почти все произведения Данте – в некотором смысле автобиография. Но его переработка его собственной истории беременна ночными собаками, которые не лают. Одно из таких любопытно молчаливых животных – его отец”©. И.Н. Голенищев-Кутузов кратко замечает, что отец Данте “как многие флорентийцы, давал деньги в рост, что не было зазорно в те времена” ©; впоследствии он также замечает, что Данте не упоминает отца в “Комедии”.
С представлением о герое биографии как о статуе классика, а не о живом человеке, И.Н. Голенищев-Кутузов борется, когда не рассказывает читателю о Данте, а показывает его в сценах. Вот юный Данте в Болонье болтает с другом, стоя перед башней Гаризендой, и строки будущего сонета проносятся у него в голове; вот Данте отправляется в изгнание, раздумывает о тех, кого потерял, о неизвестности в будущем и, уснув, видит во сне библейские образы Лии, жизни деятельной и Рахили, жизни созерцательной, которые затем появятся и в его "Комедии". “На душе у него стало легко, словно в этом сне таилось какое-то обещание” ©. Так читателю напоминают или внушают, что жизнь поэта находит отражении в его поэзии. Или, во всяком случае, что Данте – ученик и политик будет известен и как Данте – великий поэт.


Оба биографа согласны, что их герой переменчив – и как человек, и как автор. (Данте по гороскопу “близнецы” – значит, тоже Меркуцио. ; И, действительно, И.Н. Голенищев-Кутузов сравнивает его с другими ярко выраженными “близнецами”, Пушкиным, говоря, что творческий путь Пушкина лучше всего поможет пониманию Данте). Отношение биографов к этой переменчивости тоже не во всем совпадает. Э.Н. Уилсон переменчивость в человеке замечает с холодностью, но хвалит ее в творчестве и особенно – в главном произведении. “Каких бы качеств мы не искали в Данте, постоянство мировоззрения к ним не принадлежит”©. О “Комедии”: “Помимо ее технической виртуозности, совершенного блеска и красоты ее слов, ее музыки, и отдельно от ее драматического изображения сцен и ее незабываемых образов, одна из вещей, делающая ее настолько электризующим чтением – это ее непредсказуемость: внезапные вспышки гнева, ее страстная мощь, ее непостижимые чувства ненависти (its impenetrable hatreds )” (c).

 
И.Н. Голенищев-Кутузов рассматривает переменчивость человека как условие, почему его творчество стало именно таким: “Данте, впрочем, любил самые нежданные трансформации смысла, но мог впоследствии легко от них отказываться. Великому человеку была свойственна вечная игра идей, реальных и фантастических. Без этих перевоплощений, перемен, духовных восхождений и многих, увы, многих падений, в том числе в аллегорически-морализирующие времена «Пира», Данте не стал бы автором «Божественной Комедии».(c) “Данте, изменявший многому в течение своей бурной жизни всегда оставался верен одному — своему поэтическому опыту. Он ни от чего не отказывался окончательно в своем «поэтическом хозяйстве», но совершенствовал систему выражений на каждом этапе творчества”. ©


Строение повествования


И.Н. Голенищев-Кутузов начинает свою биографию Данте с рассказа об основании римлянами Флоренции и продолжает далее по прямой. Данте появляется в книге как один из граждан своего родного города, любимого им, впоследствии ставшего его противником, переживает события жизни Флоренции. Флоренция должна быть в книге о Данте как один из героев, ее неспокойствие — причина его изгнания и его великой поэмы. Затем в книге появляется Верона. В конце книги также подробно рассказывается о Равенне, последнем городе жизни Данте. Э.Н. Уилсон поступает хитрее: он начинает с середины, потому, что Данте в “Комедии” поступил так. Он начинает повествование о жизни Данте с 1300-го юбилейного года, когда Данте был в Риме, он же впоследствии – год действия “Комедии”. Затем Э.Н. Уилсон переходит к рассказу о причинах изгнания Данте: таким образом, в книге с самого начала предстают единство политики и литературы в жизни ее героя. И потом уже Э.Н. Уилсон обращается к жизни во Флоренции. Оба биографа сообщают своему читателю, что Флоренция, которую видел Данте, выглядит совсем не так, как та, с ренессансными сокровищами, которую может увидеть читатель – и во второй половине XX в., и в начале XXI в.


Биографы могут представлять себе своего читателя, но все же не могут совершенно точно знать, с какой подготовкой этот читатель. Наверное, он наслышан о Данте в общих чертах, в объеме главы в учебнике или статьи в справочнике. Вряд ли стоит ожидать полнейшего невежества: Данте уж слишком знаменит, чтобы читатель этих биографий о нем раньше вообще ничего не слышал. Может быть, читатель слышал ранее в связи с именем Данте имя Беатриче. Но читал ли он ранее "Комедию" или что-нибудь из других произведений? Может быть, да, по крайней мере “Ад”, но уверенным быть нельзя. Биографы знают, что им нужно дать не только картину политических событий, но и характеристику всех произведений героя – больше, чем только “Комедии” и “Новой жизни”. И.Н. Голенищев-Кутузов делает это куда подробнее: дает пересказ всех произведений Данте и всех частей “Комедии”. Когда речь идет о “Комедии”, он не только пересказывает действие и называет, кого Данте повстречал на том свете - он характеризует образность поэмы, как тот, кто прочел оригинал, для того, кто, может быть, способен (пока) познакомиться только с переводом. Самой последней части, “Раю”, посвящена заключительная глава книги И.Н. Голенищев-Кутузова. Отчасти такой план книги объясним тем, что текст последних глав “Рая” был обнаружен уже после смерти Данте; отчасти – тем, что “Рай” должен послужить заключительной характеристике героя книги.


Э.Н. Уилсон даёт общую характеристику всех произведений Данте, чтобы у читателя сложилось представление об их содержании и значении. Но “Комедию” он подробно не пересказывает: пусть читатель, которого он хочет заинтересовать, прочтет. Сообщает, куда Данте определил некоторых исторических лиц, пересказывает и комментирует самые популярные эпизоды – Франчески и Паоло, Уголино с детьми, выражает уважение Уллису. Исключение – “Рай”, самая сложная и, видимо, наиболее любимая Данте часть. Eе Э.Н. Уилсон пересказывает очень подробно и советует читать медленно – минимум несколько месяцев, если нужно – лишь по нескольку строк в день, размышляя, что она предлагает. “Это – самое смелое произведение Западной литературы, так как, если она достигнет своей цели, она перестанет быть воображаемым рассказом и отведет читателя к тому видЕнию, которое испытал сам пилигрим-поэт. Ее цель – не меньше, чем сделать возможным для нас увидеть Бога”.(c) Заключительная глава книги Э.Н. Уилсона, ”Dante’s afterlife”, “Посмертная жизнь Данте” – как говорилось раньше, опровергает то самое утверждение, с которого начиналась книга, что Данте – великий, но почти нечитаемый поэт. Здесь как раз говорится о том, как его читали и читают, как по-разному читатели его толкуют и как толкование привязывается к интересам именно этих читателей в их эпохи.


Контексты и влияния


В том, как каждый из биографов помещает своего героя как поэта в литературный и вообще культурный контекст, указывая на связи, схожести и отличия между Данте и другими авторами (не только поэтами) – одно из самых заметных отличий между двумя книгами.


У Э.Н. Уилсона Данте как поэт существует в двух контекстах: ближайшем – своей эпохи, иногда – своих непосредственных знакомых, таких, как Гвидо Кавальканти, Чино да Пистойя и Форезе Донати, и более широком – мировой литературы, мировой культуры. Не один любимый Данте Вергилий отмечен здесь. Э.Н. Уилсон упоминает многих авторов, которые по времени жизни ближе, чем Данте, к предполагаемому читателю этой книги о нем. Биограф-писатель проявляет большую эрудицию. В книге упоминаются и Пруст, и Лев Толстой, в одном эпизоде – даже Бекки Шарп, героиня теккереевой “Ярмарки тщеславия”, в другом – чосерова батская женка (англоязычному читателю Чосер ближе, чем Данте, по крайней мере, по мнению Э.Н. Уилсона). Еще в третьем эпизоде появляется даже Зигмунд Фрейд, который мог бы объяснить Данте его выбор Вергилия в качестве провожатого потребностью в отце… Вся эта компания предназначена, по-видимому, не давить на потрясенного читателя, свидетельствуя о мощной авторской эрудиции, но быть помощниками автора – еще приближать Данте к читателю этой книги. Ee название служит той же цели: должно, наверное, еще и напоминать читателю знаменитый фильм “Shakespeare in Love” (“Влюбленный Шекспир”), хотя автор не говорит об этом прямо, но кроме этого – должно указывать на важнейшую тему дантова творчества. (Сам Шекспир в книге Э.Н. Уилсона тоже упоминается, но мало). Люди Средних веков познавали любовь, размышляя о ней; книга Э.Н. Уилсона – еще и том, как Данте, хотя не без затруднений, искал путь с помощью любви приблизиться к Богу.


  И.Н. Голенищев-Кутузов также указывает читателю место героя своей книги в мировой культуре, достойное глубокого уважения, и при этом прежде всего определяет для читателя новаторство Данте. То есть – его связь с будущим. Новаторство здесь, действительно, многообразно: и мысли об установлении прочного мира, и теория итальянской поэзии, и изобретение терцин, и глубокий психологизм в литературе, даже элементы неевклидовой геометрии и жанр пасторали.


Э.Н. Уилсон отдельно отмечает вклад Данте в развитие языка как практика: “О Данте почти что можно сказать что он изобрел итальянский язык. Это заявление требует немедленной модификации в нескольких разных аспектах – очевидно. Нам нужно признать, что были другие люди на полуострове между Альпами и Сицилией прежде, чем он существовал, говорившие и писавшие на языке, который мы можем узнать как итальянский; а на другом уровне, это зависит от того, что мы имеем в виду под “итальянским ”.(…) В начале карьеры Данте, словарь письменного итальянского языка был примерно 60 процентов современного итальянского. Ко времени, когда Данте окончил “Комедию”, 90 процентов слов в современном итальянском словаре вошли в язык – 30 процентов итальянских слов введены Данте” ©.

Рассказывая о становлении своего героя как поэта, о том, какие тексты повлияли на него, И.Н. Голенищев-Кутузов начинает с изучения им права в Болонье. Данте учебы там не завершил, но пригодившиеся ему знания и навыки получил, а каноническое право вознелюбил. Э.Н. Уилсон начинает с “Романа о розе” и его переделки ‘Il Fiore’ (“Цветок”), которую сделал Данте. Получается, что Данте как поэт начал с более циничного взгляда на любовь прежде, чем обратился к образу Беатриче.


Должно быть, выбор, о каких литературных влияниях на героя нужно рассказать особо, зависит от предпочтений биографа с учетом его представления о своем читателе. Э.Н. Уилсон уделяет много внимания Боэцию и Фоме Аквинскому, рассказывая читателю, кто они такие и чем важны. И.Н. Голенищев-Кутузов упоминает Боэция мельком, а Фому Аквинского цитирует один раз для того, чтобы указать на расхождение во взглядах между ним и Данте насчет светской власти папы римского. Зато И.Н. Голенищев-Кутузов упоминает симпатии Данте к Франциску Ассизскому и влияние на Данте провансальского трубадура Арнаута Даниэля.


Одна глава в книге Э.Н. Уилсона полностью посвящена теме, которая у И.Н. Голенищева-Кутузова лишь упомянута в числе других – дружбе Данте и великого живописца Джотто. По мнению Э.Н. Уилсона, у Джотто Данте научился тому, как “великая драма христианской теологии может быть населена людьми, которых он знал, так же, как Джотто использовал модели современников из реальной жизни для своих библейских фигур”(с). То же самое Данте сделал в литературе, в “Комедии”.


Но политический непоэтический трактат Данте “Монархия” интересует И.Н. Голенищева-Кутузова куда больше, чем Э.Н. Уилсона и вызывает у него несравненно больше уважения. Э.Н. Уилсон, помня, что речь идет о времени становления национальной государственности, осуждает Данте за то, что тот требовал от Флоренции признать императорскую власть. С точки зрения И.Н. Голенищева-Кутузова, напротив, такое осуждение неуместно, так как “общеитальянского патриотического чувства в начале XIV века еще не было”©. И.Н. Голенищев-Кутузов видит в “Монархии” выражение мечты Данте о всемирном государстве в форме федерации, которое стало бы прочным средством достижения мира. (Можно, правда, спорить, является империя, описываемая Данте в “Монархии”, всемирным государством или же союзом государств, признающих власть императора). Биограф признает идею утопической, но для читателя, пережившего мировую войну, а то и обе, стремление к миру должно способствовать авторитету Данте как политического мыслителя.


Один вопрос, в отношении к которому двух этих биографов Данте – огромная разница, читателя, особенно читательницу, может сильно смутить. Брунетто Латини, своего учителя, Данте изобразил в “Комедии” с симпатией, но отправил в ад. Предположительно, за гомосексуализм: Брунетто попал в соответствующее отделение. Что отсюда следует? И.Н. Голенищев-Кутузов, комментируя этот эпизод “Ада”, делает вывод об отношении Данте: “Ироническая улыбка не оставляет его, меж тем как в эпизодах с Франческой или Фаринатой иронии нет и следа. По-видимому, Данте чувствовал особое отвращение ко всем видам половых извращений, поэтому вывел столько знаменитых мужей, пораженных этим пороком”©. Э.Н. Уилсон обращает внимание, что некоторые другие гомосексуалисты у Данте попали в чистилище. И поэтому он решает, что эпизод с Брунетто в аду – это…форма покаяния Данте за гомосексуальные наклонности в юности… Экий сюрприз! Надо это воспринять спокойно. Но когда читаешь такое предположение о человеке, который был женат, зачал четверых детей, знаменит великой любовью к женщине и еще другими увлечениями, также женщинами… женщина-читатель может невольно поймать себя на ревности, которой до сих пор не ожидала испытать.


О возлюбленной, подарившей вдохновение, и жене, подарившей детей


Оба эти биографа согласны, что Беатриче не стоит обижать, а Джемму стоит пожалеть. Оба они, хотя должны признать, что о характере супружества Данте ничего не известно с точностью, не согласны поддержать ту версию, которую в “Жизни Данте” предлагает Боккаччо – что брак должен был сильно мешать творческому человеку, – и оба они сообщают своему читателю другую версию, а именно: что в дантовой “Новой жизни” прототип сострадательной дамы, смотрящей на поэта из окна и отвлекающей его от скорби об умершей возлюбленной – это как раз невеста, Джемма Донати. И.Н. Голенищев-Кутузов, однако, склонен выразить бОльшую симпатию Джемме: “Данте больше никогда не вернулся во Флоренцию. Джемма осталась как бы вдовой с тремя детьми на руках, без всякого будущего, ожидая, что по достижении пятнадцатилетнего возраста ее подросших сыновей отправят в изгнание вслед за отцом. Ее отношения с Данте так и остались неразгаданной загадкой. Эта красивая и стойкая женщина, переносившая все тяготы семьи и воспитавшая достойных отца сыновей, заслуживает не только уважения, но и глубокого сочувствия”©. Э.Н. Уилсон передает предположение, что брак мог быть тяжелым, но оговаривает, что это – предположение: Данте “знал одухотворенную любовь к идеальной девушке на пьедестале, которая умерла; и он знал каждодневную любовь (некоторые говорят) к очень сложной и в некоторых отношениях непривлекательной жене” (с).


  Говоря о Беатриче в “Новой жизни”, И.Н. Голенищев-Кутузов обращает внимание, что учеба Данте в Болонье, вероятно, отвлекла юношу от возлюбленной, а также на то, что Беатриче вряд ли нравилось, что поэт пишет стихи “дамам защиты” – так в истории появляется нечто вроде ревности со стороны прекрасной дамы, хотя, может быть, вызванной женским самоуважением с ее стороны: “Склонность Данте к «даме защиты», к которой иногда непритворно устремлялись вздохи поэта, оскорбила Беатриче, очевидно желавшую, чтобы стихи Данте были обращены только к ней” ©. Но c ролью той самой Музы в жизни поэта никак нельзя не считаться: Боккаччо не смог понять, что “юная флорентийская красавица стала для Данте высшей реальностью — символом вечного добра, светоносной посланницей небес. Ее появление среди людей на улицах погрязшей в грехах Флоренции воспринималось поэтом как чудо” ©.


Э.Н. Уилсон рассказывает о куртуазной любви (культ которой увязывает с ересью катаров), но также, оставаясь верным своему подходу — приближать повествование к читателю благодаря более широкому культурному контексту, — сравнивает воспитание и положение Беатриче с воспитанием и положением девушек в современных исламских странах. Она обязана была проявлять сдержанность, дабы не быть обвиненной в дерзости. Из рассказа Э.Н. Уилсона выпадает эпизод “Новой жизни”, где Беатриче с другими дамами посмеивается над слишком смутившимся в ее присутствии молодым Данте, – этот эпизод есть в книге И.Н. Голенищева-Кутузова, пересказывающего “Новую жизнь”.


В обеих книгах есть главы с одним названием, посвященные трагическому событию в жизни героя – “Смерть Беатриче“. И.Н. Голенищев-Кутузов пересказывает соответствующую часть “Новой жизни”. Э.Н. Уилсон объясняет символику числа девять, связываемого Данте с возлюбленной. Беатриче – “Число Самой Любви, квадрат Троицы, хоть на единицу меньше совершенного числа десять. Она, другими словами, - все, что мы можем знать о любви, пока не взглянем в лицо Самого Бога” (с). При этом значение Беатриче в жизни поэта, знавшего больше одного раза другую любовь, менялось до знаменитого возвращения к ней в “Комедии”.

 
  Финалы


И.Н. Голенищев-Кутузов в конце своей книги пишет о Данте как о поэте, отразившем в “Божественной комедии” ту эпоху, когда он жил, но также современном для будущего — более, чем для одной эпохи в будущем. Причина этого — не только поэтическое мастерство, но и важность для людей одних и тех же ценностей, независимо от времен: “В творении, созданном силою непревзойденной фантазии, отразилась также страшная историческая реальность XIII — начала XIV веков. Для грядущих времен Данте открыл новые бездны и новые выси человеческого духа, ищущего правды и справедливости” (с).


  Э.Н. Уилсон, рассказав, как Данте читали в разные времена, объясняет, почему, по его мнению, Данте современен и в начале двадцать первого века – в конкретную эпоху. Это объяснение превращается у него в определение той большой проблемы, обращению с которой общение с Данте может послужить: “Если Данте пишет для двадцать первого века, я думаю, что он пишет об одной из центральных дилемм наших времен – как мы, утратив нашу общую культуру, можем cоотнести наши внутренние заботы с миром опыта вне нас, совместным миром политики и религии. Старые политические системы, как старые религии, предполагали, что мы все говорим на одном языке о нашей совместной внутренней жизни. Этого больше нет. Путешествуя по Сети, мы открываем не общую культуру, а миллион миллионов отдельных пустот. Человеческие существа никогда в истории не были так одиноки, как сейчас, никогда не были менее уверены, что обладают чем-либо общим. Данте, поэт неустроенности и изгнания, поэт нового языка, имеет, что немедленно сказать нам такого, чего он, возможно, ранее в истории не говорил. (…)Теряете вы Веру или возвращаетесь к ней (или к ее версии), разочарованы вы крайне в политике или надеетесь на политические решения для несправедливостей мира, получили ли вы свой глубочайший опыт любви в детстве или же он – часть вашей сексуальной жизни как взрослого, Данте в своей обширной “Cумме” всех этих забот не только говорит о них более четко, чем любой современный поэт, но, собственно, и есть современный поэт” ©.


Далее следовало бы почтительно заявить: две столь разные биографии одного человека дополняют одна другую. Они, действительно, дополняют, несмотря на все, что можно было бы возразить – это возможно еще и потому, что мир все-таки един, при всех его разделениях и конфликтах, и время все-таки оказывается единым, при всех возможных периодизациях и при разрывах, замечаемых людьми, причиняющих им страдание. Наконец, вряд ли совсем недопустимое преувеличение – сказать: поэт и мыслитель из прошлого современен для тебя потому, что ты его любишь сейчас. Сначала любишь, потом объясняешь кому-нибудь, почему он современен. И Данте, будучи великой личностью, – один из тех, кто служит этому единству даже тогда, когда оно уверенно забывается.

06.- 08.02.2023