Блаженны нищие - Нищие да здравствуют!

Дневниковая заметка 18 мая 2009 г. Ранее выложена в ЖЖ. Форма обращения к друзьям и длящегося повествования сохранена.

«Блаженны нищие…» - «Нищие да здравствуют!»
 
Фильм «Легенда о Тиле» как притча о свободе.



Как я уже говорила, моя интеллектуальная часть обворожилась и запала на фильм Александра Алова и Владимира Наумова «Легенда о Тиле» (Мосфильм, 1976 г.) Так глубоко запала, что за те две с лишним недели, что он у меня живет, я изловчилась (между другими требующими усердия и самоотдачи занятиями) посмотреть его с разных мест в общей сложности три раза. Бремя впечатлений отяготило и вдохновило меня, и я почувствовала необходимость разразиться.


В порядке самокритики признаюсь сразу, что с романом Шарля де Костера у меня любовь не сложилась. Я его не дочитала, честно скажу. Думаю, что этой книгой нужно заболевать где-то в подростковом возрасте если не навсегда, то надолого, а я как раз в этом возрасте не осилила ее переварить. То есть, конечно, мне понравился былинно-легендарный стиль изложения истории о жестоком короле и веселом мятежнике, но очень плотская, «жирная» образность книги (по-другому я не знаю, как это выразить), а также подробнейшие описания извращений юного Филиппа («Но Филипп не смеялся» (С) и т.п.) и отчеты из пыточной камеры отвратили меня от нее. Возможно, в том возрасте я книгу не поняла. Но даже теперь, когда я снова взяла ее в руки и перелистала, убедилась, что как друга своих ночей я сей розовый том не вижу.


Основанный на романе фильм Алова и Наумова – это не поэтизированная история борьбы фламандского народа за независимость, а скорее притча о человеке и его свободе: история, в которой люди должны узнавать себя вне конкретного исторического времени. Очень скоро замечаешь, что старинная архитектура и костюмы здесь нужны лишь для того, чтобы человек узрел себя в наготе своей.


Фильм мне идет лучше, чем книга, прежде всего потому, что он очень красивый. Он возвращает ощущение красоты мира, которое в жизни у меня уже почти утрачено – может быть, из-за того, что железные дороги как часть природы я себе представить не могу. (Хотя я предпочитаю присутствие человека в природе, слишком часто он заявляет о своем присутствии остатками пикника на обочине). А в «Легенде о Тиле» ты просто смотришь и видишь, что красиво и хорошо то, из чего мир состоит. Ты видишь в нем фрагменты пейзажа как разные одушевленные стихии. Каждая из них хочет, чтобы ею любовались. Вода – дождь, река, море. Песок, листья, снег, голые или покрытые снегом деревья с тонкими ветвями. Трава, облака. На грязной дороге – лужи, а в них небо отражается. Борзые собаки, которые бегают там и сям, охотятся и играют. Не нужно выискивать прилагательных или сравнений: имена этих существ достаточно выражают их красоту. Хочется взять чистой воды или соку – апельсинового или персикового – или сам апельсин или персик – и пить, или есть его, и наслаждаться. Фильм сделан так, как будто попадаешь внутрь оживших картин Брейгеля старшего и окружения, но только краски ярче и больше света. С этим хорошо гармонирует музыкальное сопровождение: звук органа как цвет темного дерева. Притом, чтобы не делалось в этом пейзаже на экране, оно не вызывает (у меня) чувства брезгливости. Даже если добрый пакостник Уленшпигель сядет посреди поля в высокой траве, дабы вернуть природе остатки ее подношений, это не выглядит как способ намеренно шокировать зрителя и не возмущает как какая-нибудь лишняя нецензурность. Как будто фильм стремится убедить: не уродливо то, что естественно. (Только одного зайчика на охоте затравили по-настоящему…видимо, в середине 1970-х годов для кинематографистов еще не считалось почетным указывать в титрах, что «Во время съемок ни одно животное не пострадало». Зато зайчатина, должно быть, пошла на ужин Уленшпигелю и Ламме в их странствиях).


В этой картинке время от времени возникают и тащутся через нее гуськом шестеро нищих – те самые брейгелевские слепые. Обездоленные, подозрительные, коварные, жалкие и опасные. Ведет их тот, кто видит одним глазом (играет его Игорь Ясулович). Они ему завидуют до ненависти, но без него не могут. Главные герои фильма не меняются в возрасте – нищие тоже всегда одни и те же. Слепцы – это люди вообще. Те самые, кого Тиль, Неле и Ламме должны освобождать.


Фильм полезен тем, что возвращает конкретное понимание свободы. Случается иногда порассуждать с ребятами о том, что свобода, мол, не цель, а средство, что ценность ее относительна, что абстрактной свободы не бывает, что свобода без любви – не то, что важно не так наличие выбора, как воспитанная осознанная потребность в выборе и т.п. Здесь ничего такого не пройдет. Никто в семье Тиля не осмелился бы назвать свободу постылой: Тиль высмеял и проучил бы того растерянного барчука, который так сказал. Свобода в «Легенде» понимается очень просто и очевидно: как свобода от пыток. От унижения человеческого достоинства. От боли, несправедливого приговора, незаслуженных страданий. От канала, в который бросали Катлину, от колодок, в которых жгли ноги Сооткин, от костра, на котором сгорел Клаас. Эта свобода так нужна, как воздух, и необходимо бороться за нее.


Здесь, кстати, нужно сказать, как авторы фильма обошлись с декостеровскими истязаниями, из-за которых я читать не смогла. Убрать их, конечно, не убрали – в фильме много страшных сцен в смысле содержания, а не исполнения – но как-то умно их поставили. Они не мешают фильму затягивать настолько, чтобы зритель (т.е. я) из-за них не сопротивлялся. Если автор романа подробно описывает, что делали с Катлиной на допросе, то авторы фильма просто показывают, какой была Катлина до допроса, и какой ее потом вернули Неле – в тележке. Они показывают не столько жуткие детали процесса (насколько это им удается, потому что допрос Тиля и его матери нельзя было не показать вблизи), сколько страдания испытуемых, силу их воли и сытое безразличие судей и палачей, и безумие доносчика. Смотреть на это, не плюясь и не отворачиваясь, можно (по крайней мере мне), а впечатление складывается именно такое, как нужно.


Попробую сформулировать это таким образом. В фильме не только обвинено абстрактное «насилие», которое возмущает само по себе, но с которым и в кино и в жизни крайне тяжело бороться, потому что его в теории принято делить на «хорошее» и «плохое», а практически они вместе перепутываются. В фильме обличена причина этого самого violence – полуосознанная склонность человека ко злу и жестокости. Показывают ее так, чтобы внушить: победить это тяжело, потому что это – часть природы человека, но нужно протестовать и бороться, потому что оно уродливо: того, кто его причиняет, уродует и губит больше, чем того, кому причиняют.


Интересно, что, хотя Тиль и Ламме борются против всяких угнетений, борются они, по существу, часто теми же методами. Тиль заставляет доносчицу сводню Селениху съесть восковую свечу, с которой она думала его спровадить на костер. Ламме велит бросать в торговцев, потребовавших деньги, монеты так, как камни в грешников, думая, что наказывает их за скупость, а попавшегося к гезам в плен толстого монаха спасает от виселицы тем, что регулярно сытно кормит его, так что монах на пищу уже смотреть не может и при виде нагруженного мясом подноса вопит, – в сущности, тоже пытки, хотя в другой форме. Тиль и Ламме могут этого не замечать – они дети своего века. А вот зритель должен заметить и задуматься. Истолковывать это можно по-разному: можно вообразить, что Ламме противопоставляет пытке пародию на нее, но заметно также, что пародия, попав на место оригинала, с ним уравнивается.


Знакомство с историей Тиля в литературном или киношном виде я бы рекомендовала студентам при изучении курса «Права человека». Думаю, на определенную часть аудитории это может подействовать вернее, чем специально снятые учебные фильмы.


Множество прекрасных актеров. На тесном пространстве четырехсерийного фильма – несколько из лучших советских актеров того времени. Своим исполнением они обогащают в большинстве своем однозначные характеры героев. Может ли быть иначе в философской притче? Лембит Ульфсак играет очень хорошо, но его главная роль представляется мне наименее сложной – это человек-живой символ, к тому же, поставленный в такое положение, когда все симпатии зрителей должны невольно устремляться к нему и поддерживать. Едва ли не полностью заранее известно, каким ему быть должно. У Натальи Белохвостиковой, супруги режиссера Наумова, мне не только здесь, а и всегда нравится сочетание внешности фарфоровой феи и неожиданно страстного голоса. Когда Неле читает «Экклесиаста», а потом «Песнь Песней», кажется, что это маленькое белое пламя трепещет: «Подкрепите меня вином, освежите меня яблоками, ибо я изнемогаю от любви…» Михаил Ульянов играет Клааса-угольщика, мученика за веру, – сильного, веселого и простого человека, Алла Демидова – «добрую колдунью» Катлину. У Катлины даже и после того, как ее растоптали, изуродовали и ее оставил рассудок, остается какая-то овеянность тайным знанием, которую она теперь, как мне кажется, больше может и не пытаться скрывать: она в своем безумии отчасти уподобилась ребенку, а взрослые детям иногда завидуют. Однако ее воля слабее, чем у на первый взгляд «овечки» Неле. Еще – Евгений Евстигнеев в маленькой роли зажравшегося епископа; Анатолий Солоницын (Андрей Рублев) в роли рыбника, своим доносом погубившего Клааса и потом сошедшего с ума, играет со страшной выразительностью кривляния-конвульсии не то больной совести, не то сумасшествия. Человек становится хищным животным. «Волк-оборотень» – это не волк, принимающий образ человека, а человек, превратившийся в волка.


Но больше всего меня в этом фильме занимают две актерские работы – Евгения Леонова, и, как я уже писала, Иннокентия Смоктуновского.


Ламме Гудзак – это «мешок добра» и более санчопансистый друг-спутник, чем сам Санчо Панса. Оригинальный Санчо бывает и злой, и коварный, и подстаривает Дон Кихоту пакости. Ламме частенько выручает Уленшпигеля из беды. Конечно, главный в дуэте человек – Уленшпигель, но если бы Тиль оставался одиноким странником, мстителем и духом борьбы за свободу Фландрии, в нем можно было бы увидеть только разрушителя, а очарование разрушителей гаснет, когда приходит время созидать. А так рядом с ним путешествует Ламме, который олицетворяет то, ради чего борется Уленшпигель, и что самому ему не дано: спокойную «достойную» жизнь. Никаких островов и губернаторств Ламме не требуется. У него невесть куда пропала жена, и он присоединяется к Тилю, чтобы ее найти. А найдет он ее лишь тогда, когда Фландрия будет свободна, и тогда он сердечно простится с Неле и Уленшпигелем, так как для них с блудной супружницей «пришло время законной любви». Ламме в исполнении Евгения Леонова – это воплощение мудрости мелочей, которую не может затмить азарт борьбы, смешной печальный человек, наделенный большой внутренней силой, и я скажу про него – это обобщение всего того, что в пору одержимости высокими порывами презирать немудро. К слову сказать, в нем много мужского обаяния, что не одни девицы примерного поведения, осаждавшие его из корыстных побуждений в таверне Селенихи успели разглядеть.


В отличие от книги, где, как вы помните, все построено на противопоставлении Тиля и Филиппа II, в фильме Филипп появляется скорее как эпизодический персонаж, хотя играет его Владислав Дворжецкий. Филипп показан главным образом через свои деяния, но они являются продолжением деяний его отца, императора Карла V. Таким образом, монарх-антагонист Уленшпигеля в фильме – это не сын, а отец в исполнении Смоктуновского, который появляется всего в четырех эпизодах, но этого хватает, чтобы глаза мои на него вытаращились (в очередной раз), и пасть исторгла вздохи восхищения.
:-)

Сперва император Карл – это циничный эгоист-сластолюбец и превосходный актер-импровизатор, железно владеющий собой и всегда знающий, какой роли от него ждет публика. Покуда рождался инфант, папа-император практично расходовал время и мастерил еще одного ребенка, доставляя некой фрейлине радость интимного общения со своей лучезарной особой, но, узнав о рождении сына, он уже награждает королеву скупыми знаками внимания и наследнику радуется не просто бурно – многогранно.


Когда император въезжает в город, где Уленшпигель-трубач сорвал его торжественную встречу, он – сознающий свою силу хозяин, которого не может вывести из себя смешная нерадивость слуг, но который, тем не менее, безжалостно покарает их за оплошность.


В следующей за этим знаменитейшей сцене состязания с Тилем у виселицы, когда ставкой выступает жизнь Тиля, и он ее выигрывает благодаря умно дерзкой просьбе к императору («Поцелуйте меня в уста, которыми я не говорю по-фламандски»), император Карл – человек, который плохую игру обращает в свою пользу тем, что умеет проигрывать. Ведь он сам предложил Тилю условия игры, и мог бы отказаться со своей стороны их исполнить: мол, ладно, я сказал, что ты не будешь повешен, и я сдержу слово – тебя утопят. Однако Карл держит свое слово, не высказывает признаков гнева (ведь это может быть сочтено проявлением слабости) и даже сам смеется над удачной шуткой Уленшпигеля, спасшей ему жизнь, – и приводит собравшийся простой народ в восхищение своей умелой игрой в справедливость.


До сих пор было совсем понятно, что император Карл – вранливый дядя. Но в сцене отречения в пользу Филиппа, когда вроде бы раздавленный старик произносит прощальную речь и говорит о том, что вот он много сражался во славу Бога и ко благу его народов, и просит простить его, так как знает, что, мол, причинил обиды, но ведь это было непредумышленно – происходит сюрприз. Убежденность Карла в правоте его слов передается не только непосредственным зрителям в тронном зале, которые к его удовольствию начинают рыдать, но и зрителям картины; он говорит – и ему веришь. В этом дряхлом теле сидит не один опытный лукавец, умеющий выплывать из всех критических лично для него положений, но и мощный дух властителя, умевшего держать свою страну и сохраняющего это умение. Здесь все важно, каждая пауза и жест: как он водворяет сына на трон – жестом хозяина, разбирающегося в кладовке, сбрасывает с трона свою мантию, как берет с подушки корону – без намека на какое-нибудь благоговение перед этой вещью, какой взгляд, сходя со ступеней трона, бросает в толпу придворных, как устраивается на кресле. Он говорит: «Освобождаю мой народ от присяги мне», а слышно – с удовлетворением: «Я царь еще».


Наконец, в заключительной сцене роли, за кулисами после спектакля отречения, король Карл кормит своих собак и наставляет сына, как нужно обращаться с подданными: будь с ними ласков на словах, и жесток на деле. Видал, как работает!


И понимаешь, чем держался этот император Карл. Дело даже не в том, что он кормит борзых собак и рассуждает, как держать людей в повиновении. Он знает «секрет нищих». То есть, что природа человека есть облик брейгелевского нищего слепца – жалок, слаб, порочен. Нуждается в поводыре. А потому церемониться с ним нечего. Вести его, куда тебе надо, чтобы он шел, – и все тут.


Надо сказать, что по идее картины такое мнение вполне обоснованно. Знает ли об этом Уленшпигель? – да. Ему известно и будет еще сказано, что люди рушат прежних кумиров для того, чтобы создавать новые.


Так почему же Уленшпигель освобождает этих людей? Нужна ли им свобода? Пойдет ли она им впрок – неизвестно, а Уленшпигель не только борется за свободу Нидерландов, но и, выполнив эту задачу, отправляется с Неле в вечное странствие, чтобы освобождать любых угнетенных. Значит, простой и конкретной местью за отца дело не исчерпывается.


Почему Уленшпигель всегда будет нести людям свободу? Я думаю, фильм дает два ответа.


Прежде всего, не так важна месть за отца, как память о нем. Когда-то отец сказал Тилю: не лишай свободы не одно живое существо, так как свобода – величайшее благо. Поэтому Тиль ради любви к отцу всегда будет помнить эти слова и верить в них.


А во-вторых – Уленшпигель будет нести свободу, потому что таково его предназначение. Его (и Неле) н е с в о б о д а, и ее им не преодолеть.


Был бы Уленшпигель просто балагур безалаберный, который или сидит на одном месте, или из города в город переходит, совершая свои проделки и драпая от ответственности, а Неле все ждала бы его – был бы ему виноградный венок, а не лавровый. Но люди простят Уленшпигелю его пакости-неоднозначности, будут больше восхищаться им, чем ругать его, за то, что он будет вечно странствовать и бороться за свободу, потому что никто лучше его не знает, как она нужна.


Так понимаю я фильм «Легенда о Тиле».