О романе Х. Мантел Волчий зал

Дневниковая заметка 14 мая 2017 г. Ранее выложена в ЖЖ и на Вордпрессе.


Еще один читательский анализ относительно новой и знаменитой серии романов не повредит. :-)



«Волчий зал» : битва двух Томасов за то, что есть совесть




О романе Хилари Мантел «Волчий зал» (Wolf Hall) и экранизации (первых четырех сериях одноименного сериала).


Из тех исторических романов, которые я читаю на английском языке, этот пока — с наиболее масштабным замыслом. Во-первых, разрушить стереотип Томаса Кромвеля (это знаменитый советник Генриха VIII, крестный отец королевского верховенства над церковью и один из главных строителей британской государственности, какой она ныне является) как зловещего и бессердечного кино- и сериального негодяя. Во-вторых, предложить образ все того же Томаса Кромвеля как человека и создателя Нового времени, который пропускает эпоху через себя: Томас Кромвель (по роману) воплощает и осуществляет необходимую историческую перемену в интересах лучшей жизни — не только личной, а жизни своей страны, в особенности людей, которые не принадлежат к верхам общества. В третьих — убедить читателя, что эта перемена была необходима.


Роман не для тех, кто любит действие — большинство его читателей, только взяв его, уже знают, что там дальше будет, — а для тех, кто любит портреты. В особенности не совсем ожиданные, а иногда и очевидно новаторские портреты известных исторических личностей. Например, кардинал-канцлер Томас Вулси в романе — не привычно надменный и жадный, как и не просто трудолюбивый и умный: он добродушный человек и подлинно великий государственный деятель, до которого, по мнению автора и главного героя, Англия была ничем.


По тому, как в романе сконструирован положительный образ Томаса Кромвеля, можно было бы создать пособие «Как средствами художественной литературы реабилитировать традиционно отрицательный персонаж».


Нужно вызвать к нему читательскую жалость. Первая сцена романа (в фильме отставлена чуть-чуть дальше вглубь первой серии): мальчика Томаса Кромвеля избивает его поганый папаша. Томас удирает на континент, но читатель должен сделать вывод: вот в таком мире, где обычно, что проблемы решаются насилием, герою предстоит жить. Вообще «Волчий зал» — это название поместья Сеймуров, то есть семьи, из которой происходит будущая королева Джейн Сеймур и где во время действия романа раскрыто прелюбодеяние: у отца Джейн связь с женой старшего сына. Но в широком смысле, как нетрудно догадаться, «Волчий зал» — это мир людей-волков. В этом мире Томас Кромвель по роману — еще не самый жестокий, и он-то как раз пытается бороться за жалость и компромисс; многие жестокости происходят не по его вине. Прежде, чем начнется большое возвышение Кромвеля, он теряет свое счастье: от потливой горячки умирают его жена (они женились по расчету, но удачно) и две маленькие дочери.


Нужно показать героя-мужчину в отношениях с женщинами чувственным, но не развратным: чувственность — это земная привлекательность, она очеловечивает, делает располагающим. Кромвель время от времени вспоминает вдову, с которой у него была связь в Антверпене — значит, была у него любовь, которую он так и не смог забыть, но воспоминание не мешало его браку. Он был хорошим, любящим мужем; после смерти жены у него образовалась на время связь с ее замужней сестрой — но это от тоски, потому, что та была на жену похожа. Не первой молодости Кромвель нравится женщинам. Им интересуется Мэри, сестра Анны Болейн, а Кромвель интересуется скромной Джейн Сеймур.


Затем, надо героя, традиционно воспринимаемого как безжалостный и своекорыстный деятель, показать сострадательным и внимательным к тем, кто нуждается. Томас Кромвель в романе регулярно проявляет такое внимание и заслуживает благодарность простого народа (того, который близко общается с ним).


Вероятно, ключ к характеру героя в романе — странник: он много где бывал, много повидал, боролся за выживание (рассказывается, как он убил с целью защиты), а также за бизнес, узнал много о людях. В Англии его принимают за иностранца, например, за итальянца. Кромвель наблюдателен и талантлив. Он знает много языков и благодаря освоенной системе отлично запоминает. Другой ключ — выходец из низов, как и кардинал Вулси. Это последнее помогает Кромвелю быть свободным от тех «традиционных форм мировоззрения», которые характерны для английской знати, борющейся за титулы и земли, — у него более свежий взгляд и, по мнению автора, верное понимание исторического момента. Бывший в том числе солдатом, Кромвель не одобряет войну и чужд «завоевательному» патриотизму, по этой причине прошлым своей страны он особо не восхищается и знает, чем англичане вне Англии заслужили нелюбовь. Предпочтительная для Кромвеля линия поведения — гибкость, не означающая, однако, подлости. Он не одобряет фанатизма ни в форме наступления, ни в форме самопожертвования, ни католического, ни реформаторского. Все это по роману должно создавать Томаса Кромвеля как автора тех преобразований в Англии, за которые он возьмется.


Наконец, для того, чтобы герой совсем расположил к себе, надо, благо есть возможность, поглубже закопать его главного оппонента — в данном случае Томаса Мора. Мор, что называется, интеллектуальный извращенец. Кромвель, по роману, любит людей и потому может идти на компромисс и быть снисходительным. Мор любит только свою славу, а слава эта буквоедская, и потому он во всех проявлениях жесток. Мор не только сжигает еретиков, он еще и старательно их пытает, на чем автор акцентирует внимание; он еще и лишен всякой душевной теплоты даже в кругу своей семьи, потому что все, что Мор делает даже в ней похвального (например, дает образование детям, занимается древними языками с любимой дочерью), он делает для похвалы. Автор отдельно проходится насчет явных бестактностей Мора, высказанных в присутствии гостей в отношении его близких, и презрительного все-таки отношения к женщинам, особенно — ко второй жене. Соблазнительно, но неверно было бы считать, что Кромвель и Мор в этом романе представляют собой два разных типа «ренессансных гуманистов»: оба образованные и талантливые, но один, Кромвель, полностью открыт для веяний современности, тогда как другой, Мор, цепляется за отжившие формы и потому должен уступить. Такой подход был бы несколько снисходительным для Мора, которого автор уничтожает. Да, действительно, Кромвель рассматривает противостояние с Мором как схватку Англии и Рима, нового и старого. Но, по-моему, точнее было бы сказать, что два тезки-антагониста представляют собой в романе два других «типа», обычно воспринимаемых как вневременные: это типы конкретно мыслящего практика и сухого академиста. При этом так же обычно считается, что не академист, а практик прав.


Таковое изображение Томаса Мора вызывает невольное и, надо признать, дурацкое желание рявкнуть: так что же, все, кто до сих пор уважал сэра Томаса, — дураки либо сволочи? Дело даже не в самом сэре Томасе, чьи грехи известны. Дело в способе изображения. Когда показаны и положительные, и отрицательные черты персонажа, пусть даже они не могут распределяться равномерно, это художественное изображение, претендующее если не на беспристрастие, то хотя бы на полноту. Когда подается только негатив, это информационная война, а она предполагает предубежденность. (Действительно, автор ведет острую полемику с католической церковью). Изо всех возможных положительных черт Мору оставлен только трудоголик, но и это не является хоть малость спасительным для репутации. Даже смерть Мора, о которой традиционно можно было бы сказать, что она хоть отчасти искупает его дурные деяния, так как ради того, что считал правильным, он не пощадил себя, — в этом романе не вызывает побеждающего сочувствия, а выглядит проявлением тщеславия: Мор, живший напоказ, последовательно хотел «быть хорошим», не зная, что на самом деле хорошо.


Кромвель уважает…так и хочется сказать «заставляет себя уважать» Мора. Но, как носитель противоположного жизненного принципа, он испытывает к Мору нарастающую бессознательную ненависть. Однажды он замечает, что Мор может убить человека из-за неправильного перевода. (Что интересно, эта мысль приходит Кромвелю над телом его умершей дочки — очень своевременно, при том что девочка умерла от болезни, а значит, убил ее не Мор в смысле Томас Мор. Однако, это значит также, что сэра Томаса мне следует опасаться). Все же Кромвель должен быть изображен гуманнее Мора и, когда приближается финал, говорит ему: я бы оставил тебя жить, чтоб ты каялся в своих жестокостях. Настоящая причина казни Мора — желание королевы Анны Болейн и короля.


О других основных персонажах романа. По первой совместной сцене Кромвеля и кардинала Вулси я не сразу поняла, каково отношение Кромвеля к патрону. У него есть причины для иронии и зависти к кардиналу, так как у того детство было счастливее. Чувствуется, что Кромвель как натура сильнее Вулси именно благодаря своему жизненному опыту и умению его именно так осмыслить. Впоследствии видно, что они хорошо сработались: и Вулси искренне уважает Кромвеля, узнавая в нем своего политического преемника при Генрихе VIII, и Кромвель искренне верен Вулси и защищает его в беде. Приближение Кромвеля к королю началось вовсе не с предательства им бывшего патрона, а с попыток добиться снятия опалы с Вулси. В их беседах Кромвель не столько многословен, сколько остроумен и, следовательно, точен. Кардинал, напротив, очень болтлив — это нужно, видимо, не только для того, чтобы показать доверие кардинала к юристу, но и для того, чтобы читатель увидел события, при которых Кромвель лично не присутствует. (В сериале симпатичный кардинал напомнил Ростислава Плятта в роли скрипичного мастера Амати).


О Генрихе VIII Вулси, уже опальный, все время повторяет, что это самый лучший, добрейший христианский принц, и, как ни странно в положении кардинала, не иронизирует. Генрих VIII приближается к читателю как бы издали. Вулси говорит о нем как о добром государе и государе — любителе удовольствий; затем Кромвель после очередной беседы с патроном предполагает, что у короля под блестящей внешностью должно скрываться нутро змеи. Позднее Кромвель будет столь же искренне рад, что открыл в короле именно того государя, который нужен Кромвелю для его реформ. Государь предоставляет Кромвелю делать, что тот хочет, при условии, что Кромвель обеспечит то, что хочет государь. Наконец появившись собственной персоной, Генрих для начала производит впечатление относительно слабого монарха, любящего веселиться и отстраняться от забот, — значит, ему нужен помощник, на которого эти заботы сбросить. Он также любит демонстрировать свое обаяние и очаровывать — ему это удается, в особенности потому, что он, действительно, склонен быть добрым; появляющийся в одном эпизоде Франциск I предстает в глазах Кромвеля куда менее привлекательным, чем Генрих VIII. Однако по роману разбросано несколько намеков, указывающих, что сотрудничество английского короля с Кромвелем для последнего дурно окончится. И Генрих в романе настолько озабочен вопросом своей добродетели, что на время первой беременности еще любимой Анны Болейн возобновляет интимное общение с ее сестрой Мэри, — дабы не прекращать упражнения.


(Первое впечатление от короля в сериале: до чего противный перец! Второе: да нет, он хитрый. Это уже интереснее, чем ничего; понятно, чем он опасен).


Из женских персонажей романа надо выделить хотя бы Анну Болейн. Она не ведьма. Кромвелю она сперва сильно неприятна тем, что слишком расчетлива: все подавляющая расчетливость — ее главное пугающее качество. Кромвель также понимает, что Анна не признает препятствий на пути к цели. Постепенно они срабатываются и Кромвель даже начинает замечать красоту Анны. По сравнению с ней королева Екатерина Арагонская вызывает сочувствие Кромвеля, но и неприятна ему той самой чертой, которой он противостоит: фанатизмом, не религиозным, а жизненным, непризнанием уступок.


О стилистических приемах романа. Строится повествование преимущественно как внутренний монолог Томаса Кромвеля, то есть все события и лица показаны с его точки зрения, главным образом в настоящем времени. О нем самом при этом речь идет в третьем лице: чаще — «он», чем «Томас Кромвель». Это не совсем удобно: предложений вроде «он ему говорит» в романе немало.


В романе велика роль косвенной характеристики. Обычные протагонисты истории «Великого дела короля» — Генрих VIII, Екатерина Арагонская, Анна — не сразу являются перед читателем, а представлены ему с чужих слов; они не входят в роман сразу, а постепенно приближаются. Это как раз удобно, так как позволяет выразительно объяснить, как мнение о каждом из них может изменяться. Несмотря на даты, проставленные в «содержании», временного отрезка действия в романе нет, а есть сплошной поток времени и истории. Благодаря рассказам Вулси, размышлениям Кромвеля и вставным новеллам автора действие романа достигает эпохи Генриха VIII, начинаясь еще от древнейших времен легендарного открытия Британских островов, а отдельные намеки достигают даже времен, скрытых в будущем. В одном эпизоде Кромвель размышляет: это как же появление печатного пресса расширило понятие государственной измены… Так и хочется за ним вставить: а что будет, когда Интернет появится…


В романе много вставных сценок, когда персонажи пытаются сыграть тот или иной эпизод, как в театре. Это должно, кажется, создать атмосферу истории как большой пьесы, в которой смешаны известные театральные жанры. Повествование, однако, производит впечатление не пьесы, а такого «большого полотна людей и событий» — ну вроде гобелена в кабинете канцлера Вулси, только сцена выткана больше, чем одна.


Есть узнаваемые мотивы, известные по шекспировским пьесам, только они слегка изменены и «перевернуты». Например, реплика «Слова, слова, всего лишь слова», подобная гамлетовской, становится темой антигероя, Томаса Мора. Диалог Генриха и Кромвеля, которым король обещает впредь приблизить к себе юриста, напоминает сцену принца Генриха и Фальстафа, в которой принц, напротив, обещает Фальстафа от своей особы отставить. В заключительной заметке автор сообщает, что концепция отношений Вулси и Кромвеля взята из биографического сочинения современника (и одного из персонажей романа), которое повлияло в том числе на пьесу Шекспира «Генрих VIII».


Еще один интересный прием — чтение картины. Когда Кромвель рассматривает картину Гольбейна-младшего, изображающую семейство Мора, он видит в ней свидетельство отталкивающей натуры Мора, и это правда. Когда тот же Гольбейн, приятель Кромвеля, пишет при большой занятности уже его портрет и Кромвель на картине выходит похожим на убийцу, это только полуправда — то, что могло бы сделать Кромвеля приятнее в глазах зрителя, не попало на этот портрет.


Роман рассчитан на медленное внимательное чтение. Сериал оставляет впечатление быстрого движения к чему-то печальному. Вместо внутреннего монолога Кромвеля здесь долгое молчание и выразительные лица. Благодаря паузам и взглядам фильм производит впечатление очень интеллектуального зрелища как для «исторического костюмного» жанра. Со внутренним монологом главного героя исчезла часть богатства романа, но зато другие персонажи, в частности Мор, получили больше возможности говорить за себя, а не через посредство восприятия их Кромвелем. Томас Мор в фильме получает возможность вызвать жалость к себе тем, как он смотрит и молчит.
Затем, сериал снят не по одному роману, а по двум. Я же пока осилила только один, поэтому о последних двух сериях сериала выскажусь, когда осилю продолжение.


Больше всего мне нравится в романе «Волчий зал» то, что он не боится быть сложным чтением. К сожалению или нет, я не подходящий судья для спора между Лондоном и Римом, так они оба мне по-разному интересны и дороги, и я даже нахожу, что Лондон — это отчасти такой «панковский Рим». Для заключения я придумала вот что: история в романе — это тоже вариант «близнечного мифа», где Томас Кромвель — персонаж-«трикстер» (с точки зрения других персонажей), а Вулси, Мор и король Генрих — три персонажа в парном ему амплуа «героя». Два «героя» исчезают до конца первого романа, но читатель знает, что в будущем оставшийся «герой» должен погубить «трикстера».


Однажды поражает обилие людей по имени Томас вокруг Генриха VIII. Я для себя решила, что их так называли в честь Томаса Бекета — а если так, значит, это множество Томасов создает странноватый пролог для крутого религиозного поворота в английской истории.