Ре Оза 7, Черная дыра и белое пятно

...а как выбраться из теперь уже опостылевшего гипертекста, разодравшего все на части? Как сложить всё обратно, да так, чтобы ничего не потерять, чтобы вернуться к себе почти такой, какой была до… Выбраться так, чтобы мы с текстом могли бы существовать независимо, понимая что все равно после и я, и он будем другими.
И вот в тексте обнаружились  те места, которые почему-то обходились, в которых не были найдены ассоциации, которые остались белыми пятнами или (что почти одно и тоже — черными дырами) для меня.
/«ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ». О поэме А. Вознесенского «Оза», Анна Рылёва

* 6 http://stihi.ru/2022/11/23/5354

Ты стала утренней птицей, летишь над белой водой, и это уже не снится
Тебе, молодой

А снится тебе редакция радио и полная, переполненная новостями Ленка Дергунова, она взахлёб тебе рассказывает, что у нас будет ребёнок. У нас - это у её сестры от меня. Говорит, что надо покупать коляску и всё приданое. Ты осторожно так ей:

- Говорят, это плохая примета, заранее покупать. А на каком месяце сестра? Как звать её?
- Будто забыли вы. Сами же отдавали ей книжку на Ярмарке Культуры. Позавчера. Ваш муж написал ей прямо в книжке письмо тайное, а вы не знали, да?
- Да, он редко даёт мне читать и то, что пишет, а уж подписи в книгах, или стихи дамочкам в альбомы, это никогда. Да и я сама не люблю читать чужие письма, и тебе не советую. От этого проблемы, знаешь ли.
- Никаких проблем. Вся информация должна быть в открытом доступе. Это написано в декларации прав человека. Кто не выполняет, того на суд в Гааге! - Ленка сегодня просто звезда утренней новостной ленты, меня давно уже перемкнуло, перекинуло от темы птиц Рене Магритта, перекинез-телекинез. Ты пытаешься перевести стрелку беседы на что-то нейтральное, постороннее, цепляешься за Ленкинское последнее слово, спрашиваешь:
- А Гаага - это где? Далеко от нас, наверное.
- Да, далеко. Это возле Рима. Туда отвезли гусей, которые спасли Рим, когда волчата пытались отбить своих братьев Ромула и Рэма. Ночью. И тут гуси "Га-га-га!", охрана проснулась, лошади заржали, волки убежали.

Ты в восторге, диктофон включён, на который ты наговариваешь сюжеты, ну Ленка даёт! Бобёр Мэла Гибсона отдыхает. Кстати - в статье для киномании надо отметить, что идею фильма Мэл позаимствовал из поэмы Андрея Вознесенского, отвлекаюсь от подслушивания открытой информации утренней женщины, беру с полки книгу "Дубовый лист виолончельный":

Будьте бобры, мои годы и долы,
не для печали, а для борьбы,
встречные
     плакальщики
               укора,
будьте бобры,
             будьте бобры!

Будьте бобры, как молчит без страха
совесть, ослепшая спозарань,
слезоточивая демонстрантка –
"Но пасаран! Но пасаран!"

Кладу закладку в книгу. Возвращаюсь на балкон, новая сигарета, на кухне тихо, вестница добра и зла ушла. Она вообще нормальная, работает в детском саду нянечкой, в младшей группе. Она просто всё буквально понимает. Нулевое чувство юмора. Как все дети. Однозначно. Тот самый бобровый "но пасаран", и это в эпоху, когда сплошной рыночный базаран. Курю, прослушиваю запись. Можно стереть. Можно оставить, как память об оригинальном выражении любви читательницы. На самом деле ничего смешного особенно-то и нет, если знать, что речь идёт о книжечке "Ребёнок сердца Твоего".

Наверняка, в возбуждённом состоянии на Ярмарке Культуры, в инскрипте своём, то бишь в дарственной надписи покупателю, я сморозил что-то о том, что ребенок в этих ласковых руках... Да уж, я знаю, что автограф обладает как бы мистическим свойством мгновенно преобразовывать качество книги, на которой где он оставлен, читал об этом. Но не думал, что до такой степени буквально это может проявляться. И Ленка не одна такая. На ярмарке мы специально поставили два столика - один с книгами, которые жена продавала, второй метрах в трёх от "прилавка", с чашечкой кофе и ручкой, которой автор подписывал желающим книги. Сам-то я не продал ни одной, не смог. Книга эта и правда мне как ребёнок.

Ребенок сердца моего
болит, а вымолвить не может
молитвой сонною тревожит
а не расскажет ничего
ребенок, только и всего

И путь молитвы в тишину
посмею ли теперь нарушить?
я просто отпускаю душу
как напряженную струну
в благословенную страну
я не заплачу, я усну

Как этим я могу торговать? Пусть это стопка прошитой бумаги, издательский продукт, продукт из дерева, которое свалили бодрые бобры, но я-то там, внутри. Как торговать собой? Базарынок, это не встреча на Агоре с себе подобными, мне ведь не почитатель нужен, мне спорщик-читатель требуется, а лучше музыкант, чтоб он свою музыку играл для негромких слов. Разве не ясно?

Да, Вот так. И многим это не нравилось, да. Не каждая женщина хотела ребёнка от этого поэта. Некоторые отбрасывали книгу в сторону. Многие равнодушно пару страниц перелистывали и клали на прилавок. Из всего потока человек 25 прижимали ребёнка к сердцу и с купленной книжкой шли к моему столику на подпись.

...а дама согласилась бы выпить со мной вечерний чай, а затем и утренний кофе? Наверное, я нечаянно посмотрел в её вырез, как "в мир иной", если подроботно символизировать, она покраснела. Чёрт побери, как автор мешает книге! Господи, пусть меня полюбят посмертно, и не выбросит она книгу сейчас!

- Извините, я просто очень волнуюсь... - проговорил я деревянным голосом, лучше бы не извинялся. Мне заместитель мэра города так сказал, когда я по требованию суда написал опровержение на свой фельетон: "Лучше бы ты не извинялся". Да, лучше бы. Я ничего не могу сказать о себе, я ничего не понимаю в жизни, я живу а параллельных мирах, иногда в двух-трёх одновременно, куда меня выносит струя потока ноосферы - да, чуть не забыл - с утра бобровая струя, за полчаса до еды. Кофе и сигарета - это же не еда, да?

...о тебе-птице может быть и не стоит дописывать? Есть же у Макса Фрая: «…Любая женщина — сумасшедшая птица.Любая — запомни это! Проблема в том, что большинство женщин стремятся научиться не летать, а только вить гнезда. Другим же — ломают крылья, третьи — складывают их к чьим-то ногам…»

Хитёр бобёр. Ладно, молчу, из лесу, милая лечу. Совру, что струю уже принял, а то завтрак совсем остынет за полчаса-то.

Об Озе. В этом точно что-то материнское. Мать Пера Гюнта звали Озе. Зоя была старше Андрея всего на 9 лет, не на 18 до совершеннолетнего материнства, но -

...она была не так уж много старше
даже,
Но по годам даётся ли покой -
такой?
А материнство, как инстинкт
винтажный
Привносит женственность в её напор
мужской.

...она, пожалуй, курит слишком
крепкие,
И пьёт коньяк, как в медсанбате
спирт.
Но ведь любовь такое чувство
редкое,
И лучше б проще - женщина
и лифт.

...она не верит что опять
вернётся,
Что этот юный сфинкс, ну да,
не свин.
Трюмо зеркально словно клеит
чашку солнца
Из двух разбитых напрочь
половин.

Черная дыра черного кофе затягивает и это утро ноября.

Белое пятно - это озеро, ключевое слово Оза - от Озарение, да!

*
И еще одно:
Если боли людей сближают,
То на черта мне жизнь без боли?
Или, может, беда блуждает
Не за мной, а вдруг за тобою?

Результат изысканий заставил вздрогнуть. Что это? Маленькая смерть расставанья?  Ужас от одной мысли о расставании и боязнь боли? Стоит ли тогда? Но, видимо, только это сможет вернуть все на места: читателю — умереть в тексте, чтобы возникнуть в обыденной жизни и наоборот тексту умереть в читателе, – чтобы воскреснуть Текстом.
И тут всё начало вставать на свои места: Зоя и Оза. Жизнь и Смерть. Но какая  боль миллиметров несоответствий! Так ведь поэма – только об этом! Автор дневника и Экспериментщик Ъ. Мир один и мир другой. А над всем этим Автор. Так вот в чем дело.
Текст нашелся.
Ave…
/«ДВАДЦАТЬ ВОСЕМЬ». О поэме А. Вознесенского «Оза», Анна Рылёва
*
8