Про артистов Трясокопьева, Юрского и Баниониса

(Дневниковая заметка 23 апреля 2013 г. Ранее выложена в ЖЖ и на Вордпрессе. Тема несколько провокационна. Если вас раздражают астрологические бредни, этого лучше не читать :-)).

Про артистов Трясокопьева, Юрского и Баниониса
 
Ниже следует Бред, и я вас предупредила, что это Бред, которого никакой жанр, кроме дневника, вынести не может. Это не настоящее исследование, а приемлемо только, если вас увлекает иногда ни к чему не обязывающая игра в ассоциации.

В заметке речь идет о двух образах отечественного кино, с которыми у меня ассоциируется Шекспир. Я как-то для себя решила, что "он тоже мог быть таким", или "я таким себе его представляю". На самом деле это не "роль Шекспира", а образы других людей, один из которых - литературный персонаж, правда, имеющий, как утверждают, прототип в реальности, а другой - историческая личность, как она изображена в художественном произведении. К тому же, эти кинообразы созданы разными людьми и сильно отличаются один от другого. Но, раз человек по жизни работал актером, еще и играл роль Призрака, нет ничего удивительного в том, что он менял обличье.

К первому из этих образов я привыкла довольно давно. Это - Импровизатор в фильме Михаила Швейцера "Маленькие трагедии" (1979 г.), персонаж повести Пушкина "Египетские ночи". Играет его Сергей Юрский.

Герой "Египетских ночей" Чарский считается одним из наиболее очевидных литературных автопортретов Пушкина. Лев Сергеевич Пушкин писал о своем брате: "Нигде он так не выразился, как в описании Чарского (см. «Египетские Ночи»)" (Пушкин Л. С. Биографическое известие об А. С. Пушкине до 1826 года). Знакомясь в начале повести "Египетские ночи" с Чарским мы узнаем, какова его главная головная и сердечная боль: он - поэт, который более всего хочет независимости от публики; потому он избегает имени поэта, а играет в обществе сотни других ролей, и ничем из того, что он играет, не является. "Трудно поверить, до каких мелочей мог доходить человек, одаренный, впрочем, талантом и душою. Он прикидывался то страстным охотником до лошадей, то отчаянным игроком, то самым тонким гастрономом; хотя никак не мог различить горской породы от арабской, никогда не помнил козырей и втайне предпочитал печеный картофель всевозможным изобретениям французской кухни (...) Однако ж он был поэт, и страсть его была неодолима..."

Внезапно появляющийся в доме Чарского Импровизатор - полная противоположность Чарского. Тот - богатый неслужащий дворянин, этот - "бедный неаполитанский художник" в каких-то затруднительных обстоятельствах. Импровизатор сочиняет именно по запросам публики, стало быть, зависит от нее и материально, и творчески. (Он по заказу Чарского сочиняет импровизацию о независимости поэта от читательских вкусов). Импровизатор не скрывает, что ему нужен барыш и для него это главное - что удивляет и раздражает Чарского, которому "неприятно... с высоты поэзии вдруг упасть под лавку конторщика". Но при этом Импровизатор - гениальный поэт, посредник между небом и землей и между людьми (потому что тему ему задает кто-то определенный, а импровизацию получают все), умеющий мгновенно сделать чужую мысль своей собственностью, и сам не может объяснить в словах, как это происходит, - но понимает, что это, хотя и для него привычное, но чудо.

Импровизатор для Чарского - это интрига, вызов всему его представлению о том, что такое поэт, - и однако Чарский восхищен им и становится союзником Импровизатора. Вернее, Чарского восхищает Импровизатор-поэт, но его бесит Импровизатор, чересчур озабоченный материальной стороной дела. Неизвестно, как их отношения развивались бы дальше, если бы повесть была продолжена, но в той, что сейчас есть у нас, Чарский и Импровизатор - заодно. И, хотя отношение Чарского-персонажа повести к разным ипостасям Импровизатора переменчиво - по принципу контраста, то автор, кажется, находит удовольствие в том, чтобы показать резкость этого контраста и видит даже свою цель в том, чтобы настойчиво и убедительно изобразить такого "поэта и конторщика". (Еще одно свидетельство того, насколько мало может быть похож поэт на тот образ, которого от него ждет общество).

У Импровизатора нет имени: его дело стало его именем. Но, в отличие от Чарского, Импровизатор не стесняется имени "поэта" (вернее - "не стесняется этим именем"), и очень просто называет так и себя, и Чарского. "Вы поэт, так же, как и я; а что ни говори, поэты славные ребята!" "Вы поэт, вы поймете меня лучше их, и ваше тихое ободрение дороже мне целой бури рукоплесканий..."


В комментариях к "Египетским ночам" и статьях об этой повести Пушкина (например, С. Бонди или А.А. Ахматовой) можно прочесть, что тема приезжих импровизаторов была модной в России в 1830-е годы, что тексты обеих стихотворных импровизаций написаны Пушкиным раньше, чем эта повесть (первая импровизация специально для нее переработана), что прототипом Импровизатора послужил Адам Мицкевич, который также выступал с импровизациями и привел Пушкина в восторг. (В разных исследованиях приводятся разные мнения и данные, я же ссылаюсь здесь на совокупность). Откуда же здесь мог бы взяться кто-то еще, в частности, мировой драматург Трясокопьев?

Прежде всего, из-за типа внешности. Было замечено, в частности, А.А. Ахматовой ("Две новые повести Пушкина"), что описание внешности Импровизатора в "Египетских ночах" очень подробное, и что Импровизатор похож на Адама Мицкевича. Литературный портрет Мицкевича у Ксенофонта Полевого в "Записках о жизни и сочинениях Николая Александровича Полевого", на который непосредственно ссылается А.А. Ахматова: "Черные, выразительные глаза; роскошные черные волосы; лицо с ярким румянцем; довольно длинный нос, признак остроумия; добрая улыбка, часто являвшаяся на его лице, постоянно выражавшем задумчивость, - таков был Мицкевич в обыкновенном спокойном расположении духа; но когда он одушевлялся разговором, глаза его воспламенялись, физиономия принимала новое выражение, и он бывал в эти минуты увлекателен, очаровывая при том своею речью, умною, отчетливою, блистательною..."

Портрет Импровизатора в "Египетских ночах": "Черты смуглого его лица были выразительны: бледный высокий лоб, осененный черными клоками волос, черные сверкающие глаза, орлиный нос и густая борода, окружающая впалые желто-смуглые щеки, обличали в нем иностранца".

Но, кроме того, скорее всего, по совпадению, описание внешности Импровизатора также напоминает - в некоторых общих чертах - так называемый "чандосский портрет".

Затем, Импровизатор в "Египетских ночах", так же, как и Шекспир, представляет собой сочетание поэтического дара и весьма практического ума - двух качеств, которые легко счесть противоположными, и потому объединение их кажется парадоксальным.


Импровизатор - "гениальный мужичок", а именно так Пушкин называл Шекспира. Импровизатору из "Египетских ночей" пристало то же название. Кроме того, Пушкин был мнения, что «Шекспир лучшие свои комедии написал по заказу Елисаветы» (письмо к А. А. Бестужеву из Михайловского конца мая — начала июня 1825 г.; XIII, 179). (Хотя известно и хорошо известно предание только об одном таком заказе - в отношении "Виндзорских насмешниц").

В первом монологе Импровизатора, который он сочиняет в знак благодарности для Чарского, появляется образ Дездемоны, да не один раз, а дважды. Второй раз - ближе к финалу, и этот повтор способен усилить впечатление неслучайности.


"Затем, что ветру и орлу
И сердцу девы нет закона.
Таков поэт: как Аквилон
Что хочет, то и носит он -
Орлу подобно он летает
И, не спросясь ни у кого,
Как Дездемона избирает
Кумир для сердца своего".

Героиня импровизации для широкой публики Клеопатра - это тоже шекспировский персонаж, хотя Пушкин разрабатывает совсем другой сюжет из ее жизни. (И в обоих случаях исследователи видят за образом Клеопатры "роковую любовь": соответственно "темную даму" и Каролину Собаньску, которую, кстати, любил и Адам Мицкевич). К тому же и способ творчества Импровизатора напоминает манеру работы Шекспира, какой она была, судя по немногим дошедшим свидетельствам (писал быстро и править не любил). Как заметил Бен Джонсон: "Он писал с такой легкостью, что по временам следовало останавливать его...Он обладал умом большой остроты, но не всегда умел держать себя в узде." Согласно предисловию к "Первому Фолио" от имени Хеминга и Кондела, "его мысль всегда поспевала за пером, и задуманное он выражал с такой легкостью, что в его бумагах мы не нашли почти никаких помарок" (русские переводы обеих цитат по ЖЗЛ-ке А.Аникста, 1964, во второй буквально "wee have scarse received from him a blot in his papers" - "мы почти не получили от него помарок в его бумагах").

В фильме М. Швейцера "Маленькие трагедии" сопоставление "Импровизатор - Шекспир" еще усиливается (по крайней мере, его можно развивать), потому что Импровизатор - это еще и актер, и драматург. В фильме он становится автором всех маленьких трагедий, кроме "Моцарта и Сальери", которая в фильме связывается с темой невольной зависти Чарского Импровизатору (а также "Сцены из "Фауста", которой начинается фильм). Импровизатор играет перед своей публикой всех персонажей, о которых рассказывает, - играет Барона, его сына и других действующих лиц "Скупого рыцаря", играет дон Гуана, даже Клеопатру - и все они как бы оживают в зрительском воображении с его слов. Сам Импровизатор - ничто, а его стихи и герои - все. И об Импровизаторе говорят: "В нем целое собрание лиц".


Вне сцены Импровизатор - личность, нуждающаяся во вспоможении, но на сцене он - царь. Хотя он, действительно, сочиняет по запросам публики, его Отдача публике превосходит роль скромного "исполнителя запросов". Он, воистину, показывает своей публике ее же в зеркале. Импровизатор побуждает зрителей всерьез обсуждать "условие Клеопатры" ("Египетские ночи" объединены с "Мы проводили вечер на даче..."). В последней импровизации он показывает слушающим его петербуржцам их самих в "Пире во время чумы" (в зрительном зале пустые стулья, как бы отмечающие места "выбывших", и среди зрителей - участники Пира, в том числе - Председатель).

То, как легко Импровизатор переходит из ничтожества во всесилие, может устрашать. Не бес ли он путешествующий, явившийся в Петербург в скромной личине поддразнить Чарского, определить судьбы Алексея Ивановича и Вольской? Это сомнение может возникнуть в фильме, но в самой повести "Египетские ночи" сам Пушкин снимает его указанием на ту силу, которая руководит Импровизатором: "Но уже импровизатор чувствовал приближение Бога..."

Аналогия "Импровизатор - Адам Мицкевич" научно обоснована, исходя из текста самой повести и сведений о жизни Пушкина. Моя аналогия "Импровизатор - Шекспир" основывается только на том, что можно увидеть в фильме М. Швейцера "Маленькие трагедии" при воображении и знании "особого отношения" Пушкина к Шекспиру. Но эту аналогию я нахожу для себя занимательной. Она, что называется, приятно дразнит. Встреча поэтов-героев повести приобретает так дополнительное значение: Импровизатор просит Чарского ввести его в те дома, куда он сам имеет доступ - ну да, именно это сделает Пушкин для Шекспира в классической русской литературе и сознании ее читателя. Как и Чарский и Импровизатор, Пушкин и Шекспир - навеки нерасторжимое целое. (И у обоих "оружейные" фамилии, к слову говоря).


Другая ассоциация у меня возникла недавно и почти случайно. Способ, которым я до нее дошла, комичен или, по крайней мере, причудлив. Я просматривала предполагаемый список шекспировских ролей , т.е., ролей, которые якобы играл Шекспир в своих пьесах, составленный в 1990-е годы методом компьютерного анализа текстов (путем подсчета так называемых "редких слов" пытались установить, какие роли он лучше всего помнит). В "Генрихе IV" программа указала на самого короля Генриха IV (кстати, как раз его в постановке Г. Товстоногова в БДТ играл Юрский). В "Короле Лире" - на герцога Олбени (положительного мужа отрицательной и к тому же сварливой жены Гонерильи).

Этот результат меня особенно интересует по причине одной детали, к которой можно не относиться серьезно, и, тем не менее, она занимательна. В советском козинцевском фильме "Король Лир" 1970 г. роль герцога Олбени играет Донатас Банионис. А в одной интернетовской статье на астрологическую тему (ибо на такие вещи простирается моя любознательность) я вычитала, что Донатас Банионис (дальше следует астрологическая идентификация, а этот зоопарк всегда немножко смешно звучит) по западному гороскопу "телец", а по восточному - "крыса". Абсолютно так же, как был Шекспир. (Там просто были выписаны несколько знаменитых "тельцов-крыс").

Еще раз: такому совпадению можно придавать значение или не придавать никакого. Меня оно занимает, потому что я стала замечать сама по себе закономерность-не закономерность, а некоторое явление. Может быть, оно ничего и не значит, но, видимо, способно впечатлить людей с фантазией, позволяющих себе таким впечатлиться (как я, например). Состоит оно вот в чем: какой-нибудь артист играет роль, она ему хорошо удается, а потом оказывается, что она должна ему подходить, так сказать, "по дате рождения". Поясняю на примерах (И еще раз прошу прощения за астрозверинец, если вы его не переносите - но я предупредила).

Рубен Симонов, как известно, блистал в роли Сирано де Бержерака, а день рождения Рубена Симонова 1 апреля, как и у Эдмона Ростана.

Я как-то подробно распространялась насчет того, что Пушкин "сыграл в жизни" роль Меркуцио из шекспировской пьесы "Ромео и Джульетта" (остроумие, поэтический дар, обстоятельства дуэли подозрительно похожи и т.д.). Пушкин, как то известно всем, кто интересовался, по гороскопу - "близнецы", т.е. принадлежит к одному из двух знаков, которые считаются управляемыми Меркурием. Сергей Корень, исполнявший ту же роль в балете "Ромео и Джульетта" С.С. Прокофьева (см. фильм-балет 1954 года с Галиной Улановой в роли Джульетты), по западному гороскопу "дева" (а это второй управляемый Меркурием знак). Кроме того, по восточному гороскопу они с Пушкиным оба - "козы" (Не я придумала этот зверинец!)

Хитовый фильм "Покровские ворота" по пьесе Леонида Зорина, главный герой, Костик - автопортрет автора. Играет его Олег Меньшиков, и он, и Леонид Зорин - "скорпионы" и "крысы". Засим парад созвездий и "животных" я прекращаю - приведенные примеры, по-моему, достаточно иллюстрируют мою мысль, а излагать ее, признаюсь, мне несколько совестно. :-) Разделить ее может лишь тот, кто желает быть убежденным (или кому нечем мозги занять).

Донатас Банионис в роли герцога Олбени, как выясняется, тоже пополняет этот перечень. Но его актерская работа, которая у меня со времени этого моего "открытия" ассоциируется с "образом-Шекспира-как-я-себе-его-представляю", как ни странно, другая: главная роль в экранизации романа Фейхтвангера "Гойя, или Тяжкий путь познания" (режиссер Конрад Вольф, 1971 г.)

Сам роман я читала довольно давно и долго не знала, что он был экранизирован. Экранизация производит на меня впечатление краткого конспекта романа, к тому же и не до конца. Занимает же меня то, что в таком сокращенном и упрощенном виде "путь познания" Гойи оказывается очень похожим на шекспировскую биографию, как она более-менее, не без противоречий и вопросов, восстановлена. История - именно "в общих чертах" - почти та же.

Человек стоит в толпе. Вы бы сразу его не заметили, если бы камера не заставляла вас его заметить. Он - мужицкий сын, который сделал большую карьеру художника, и королева дает ему заказы (В истории Гойи есть еще и король, но он не так важен, как королева). Он занят своим мастерством, зарабатывает деньги и славу, и спасением человечества первоначально заниматься не намерен. Имеет мощный темперамент и особой нравственностью не отличается. Верная и примерная супруга сидит на детях и хозяйстве, он - новые горизонты покоряет. Потом этот человек проходит через череду тяжелых испытаний (среди которых - смерть ребенка, политические преследования друзей-знакомых - сравнить преследования друзей Гойи и гибель Эссекса, - сложные отношения с любовницей, которую он мучительно ревнует, болезнь), после чего он создает "Капричос". "Капричос" - это язык безумного, с помощью которого художник хочет сказать людям правду о них самих.

Дополнительная заманчивость этого сравнения для меня в том, что какие-то частности заменены на противоположные (другая эпоха, Англия заменена на Испанию, поэт на живописца, скрытый католицизм или симпатии к нему на симпатии к Просвещению и Французской Революции, умерший сын на дочку. В романе у Гойи умирает двое детей, в фильме - только одна дочь). Но примерный перечень событий и общий смысл остаются те же. Как будто в знак того, что сцены и декорации могут меняться, но повторяется постановка пьесы о человеке, превращающемся в зеркало своего мира. Может вызывающе меняться то, что сами участники этой истории считали для себя важным, но существенное остается незыблемым.

И госпожа дукесита Каэтана Альба - конечно же, очень "темная дама", и соединены они с Гойей для того, чтобы родился и существовал в веках некий образ обольстительницы, которым будут заинтригованы поколения: "Да, лицо у нее не твое - и все же, это ты".

В истории Гойи нет, правда, другого важного лица из шекспировской истории - fair friend'a, участвующего в любовном треугольнике. Но есть Мануэль Годой, который отнимает у Гойи его другую любовницу, Пепу Тудо. В романе есть еще и ревность Гойи к врачу Каэтаны, Хоакину Пералю, который впоследствии станет его другом.

Если позволить себе эту игру в ассоциации, некоторые мелкие детали именно в фильме становятся вызывающе двузначны.


Каэтана орет: "Вы - придворный шут, сеньор Гойя!" (В романе эта фраза - как бы одна из многих в потоке, а в фильме выделена).

Друзья Гойи рассматривают его новую картину и приписывают ей каждый - свою идею. "Ах, я вижу здесь это...А я - это...Как это верно!" На их восторги Гойя отвечает неожиданно: "Я ничего такого не писал".

В одном интервью Алексея Бартошевича было похожее: "Если бы вы изложили Шекспиру соображения великих шекспироведов о «Гамлете», он скорее всего сказал бы, что не писал ничего подобного, что ему даже в голову эти высокоумные соображения не приходили. Великое произведение неизмеримо больше, чем личность его автора. Система смыслов, заложенная в произведении – далеко не всегда по осознанному решению его создателя – раскрывается с течением исторического времени.. Именно поэтому «Гамлет» одного десятилетия совершенно не похож на другого".

Великий Инквизитор допрашивает Гойю на предмет смысла "Капричос". "Я совершенно глухой, я могу лишь угадывать Ваши вопросы. Возможно, я Вас неправильно понял" - замечает Гойя, пытаясь уйти от ответов на вопросы инквизитора, и в этот момент мне вспоминается "Не могу дать Вам надлежащий ответ, сэр, у меня мозги не в порядке".

Я не знаю, может ли это рассуждение что-нибудь значить. Скорее всего, оно не значит ничего, кроме того, что "что-нибудь на что-нибудь обязательно похоже", и с помощью этих похожестей можно иногда тренировать воображение. Но мне, конечно же, хотелось бы, чтобы на второй взгляд оно было существеннее, чем на первый, и свидетельствовало о чем-нибудь серьезном. Например о том, что многие, казалось бы, случайные связи на самом деле неслучайные, и отдельные портреты довольно разных людей - великих творческих личностей - не только самодостаточны, но и могут складываться в единый образ Большого Художника.

P.S. Ну и, конечно, неожиданный дополнительный подтекст появляется тогда у знаменитой сцены в "Берегись автомобиля": Деточкин и Пастор, которому он продал машину. "Все люди верят: одни - что есть, другие - что нет. То и другое - недоказуемо". Деточкина-то играет Иннокентий Смоктуновский, т.е. "Гамлет", и в фильме эта ассоциация еще как обыгрывается. А Пастора играет как раз Донатас Банионис. Можно острить: "И неожиданно входит Тень Отца".

:-)