Горы. Проезжие заметки

(Дневниковая заметка июля 2007 г. Ранее выложена в ЖЖ. Мне бы хотелось, чтобы ее содержание имело историческую ценность. :-)


Горы (Проезжие заметки)

Вид на Карпаты сквозь колья изгороди безлюдного рынка в Коломые: над пустыми столами волнуется и блестит синий туманный пояс.


Встречаются с ними не вдруг. К краю неба на краю земли они пристраиваются как тучи, набухшие влагой. Их особая дорога издали сопровождает шоссейные шумы с искрами. Глянцево-яркая Галичина или сочная, с утра умывшаяся Буковина замыкается ими в расписное блюдце.


Дорога в горы: за заграничный заработок люди строятся.


Теремки складывают в два-три этажа со скворечными двускатными крышами. На блочных стенах видны бледные контуры орнаментов.


Кропотливое хозяйство сел выставлено на подгляд стремящимся в горы приезжим. От маленьких, озорных с виду куполовидных стогов в загородках тянутся по траве перепутанные пряди коричневого сена. Ветер колышет покрывала на богатых распятиях. Когда трусит навстречу в упряжке гнедая или вороная лошадь, треугольные ярко-алые кисточки – народные фары – побрякивают по бокам дуги.


О здешних жителях написано[1], что красота им как воздух. Еще гордость и свобода. Обыкновенны, как головная боль, были предания о кровной мести. Здесь учились нежности у домашних животных, которых берегли наравне с детьми и называли “дыхание”.


Горы близкие: лесные брови. Роскошно-косматое, напитавшееся травами и водами, привольно лежит. Сквозь прозрачную дремоту все чует.


В местах обрывов, где нет сосен и елей (Пали от воды? Или конный бес, сорвавшись с привязи, сковырнул их?[2]) в хвойной тяжести – складки серой сырой земли. Самый пленительный страх и знак достоверности чуда – след босой детской ноги среди елей на хвоинках. Его оставляет лесная дева, что бродит без покоя. Восхищенные рассказы о встречах с нею появляются, где бы она не прошла, и больше всего там, где едва она покажется. А сзади ее преследует лесной человек и разорвет, если поймает. У нее почему-то нет спины. Люди заглядывают ей в лицо и видят ее очарование, а лесовик смотрит со спины и видит – всего лишь мясо.

Кто-то выживает трудом, кто-то прижимает в кармане верткого ужа своего коварства. Помолясь и одев все чистое, местные старушки в селах расписывают пасхальные яйца, чередуют слои краски и узоры из воска, чтобы обуздать зло и беду удержать на крепкой цепи под землей.


Город Яремче: с коленей гор дома короткими рядами соскакивают к дороге. Верхние этажи нависают вперед, как будто куры наклонились, растопырив крылья.


Через тихую, в два часа дня предвечернюю улицу, расторопная девчонка тянет за руку длинного парня в сувенирной рубашке с довольной и мечтательной физиономией. По правой стороне тянется жиденькая экскурсия. Европейские экскурсанты с понимающей иронией тычут в окна нижних этажей, сплошным фронтом залепленные завлекательными календарями и видами обнаженной натуры. По левой стороне тетя в купальнике с помпезным фасадом, волосами, выбеленными в желток, и замечательным оливковым загаром, гуляет с малолетними племянниками. Посередке скучает белый особнячок. Вывески на нем надо читать по мере приближения:


над колоннадой большими буквами, так, что сразу заметно – DISCO;


пониже, над центральным входом, буквами поменьше – “Дом культуры”;


приблизившись, можно разобрать квадратик на дверях под стеклом – “Народний дім”;


и, если подойти вплотную, видна сбоку прилепленная, совсем маленькая – вывеска местного общества “Просвіта”[3].


В ресторанчике, отделанном изнутри деревом так, что в нем сидишь как внутри большой елки, доверительный баритон на неожиданном здесь языке распевает историю из народного быта времен коллективизации, о том, как некая злосчастная девица-душа не пожелала жить с гнусным опером и кинжал вонзила в белую грудь. Тень густеет за окном и ближе придвигается мутное небо.


Гроза в Карпатах: опасность, но единственная в своем роде музыка.


По воздуху между землей и небом ходит невидимая скрипка, и каждый звук ее исполнен соли. Мелкой беглой дробью с переливами нижется дождь и вяжет воедино небо и землю. Бухает гром, и разломом битого стекла врывается молния. Под тяжелым и плоским лиловым небом над вершинами дальних твердых лиловых гор протянулась полоска света не просто белая, а ясная. Мохнатые горы лежат лежнем, пряча до времени гром своего гнева, и дождь вволю дерет их за хвойные шкуры.


1. Очень много где написано, в том числе в книге карпатской писательницы Марии Влад “Стрітення”. Общий источник – устные предания и личные наблюдения.


2. Мария Влад передает в своей книге, что больше, чем полвека назад, люди видели над Карпатами скачущего верхом “арідника”, то есть
нечистого.


3. Укр. “Просвещение”.

Дополнение.

Карпаты (обновлено 2006)
 
Летом 2006 года мы снова ездили в Прикарпатье, увидели там нечто новое, да и в Яремче кое-что изменилось.


1. С “Народного дома” убрали лишние вывески, так что он перестал быть памятником эклектике, характерной для “Переходного Периода”.



2. Почти напротив “Народного дома” вырос очень красивый собор (см. илл).


3. В центре города появились урны для мусора ярко-оранжевого цвета.



В этот раз мы ездили из Яремче в другой город – Косів, центр народных промыслов. По дороге туда, проездом через Коломыю, произошла мимолетная встреча с паном Иваном Малковичем, о которой он так и не узнал. (Из окна машины я наблюдала на тротуаре одной из коломыйских улиц гордость национального книгоиздательского бизнеса – поэта Ивана Малковича, директора издательства «А-Ба-Ба-Га-Ла-Ма-Га», в темно-синей тенниске и бежевых штанах. Его совместные русскоязычные проекты с питерской «Азбукой» – «Снежная королева» и «Сказки туманного Альбиона» с иллюстрациями Ерко, но я больше люблю другие галамажские книги. Малкович прогуливался в сопровождении, видимо, сына, и вел мобильный разговор. Естественная в таких случаях робость помешала вырваться из автомобиля, заключить VIP-а в объятия, потребовать совместную фотографию и автограф.) В Косове главный сувенирный рынок был закрыт, но мы все-таки походили по сувенирным лавкам. Глаза разбегаются и сбегаются далеко не сразу. Осталось впечатление приятной усталости, но и легкое разочарование.


По одной стороне улицы – длинный ряд комнаток с открытыми дверями, в каждой комнатке сидит продавец. С обратной стороны этого ряда – тоже магазинчики. Заходишь, первое что видишь: увешанные от пола до потолка стены и заваленный стол. Потом уже замечаешь человека. Предложения многочисленные, но не очень разнообразные. Слишком хорошо известно, что здесь ожидают купить. Конечно же, писанки, множество деревянных расписных писанок, как сплошное поле, покрытое цветами. Гуцульская керамика: декоративные тарелки, подсвечники и “кахлі”, то есть квадратные плитки с изображением типа изразцы. На них в цвете травянисто-зеленом и песчано-желтом – петушки, курочки, лошадки, овечки, пастухи с трембитами, гуцулы во всей парубоцкой красоте, влюбленные парочки. Изделия из дерева: шахматы, шкатулки разных размеров, от огромных до самых маленьких, в которые и положить-то чего не знаешь, резные блюда, сопилки, четки, бусы и браслеты. Гуцульские бартки, то есть топорики с резьбой разной сложности, иногда с инкрустацией. Народные и под-народные игрушки, куклы в национальных костюмах обоих полов. Кружева, вышитые национальные сорочки, рушнички, скатерти.

Одноцветные – красные или голубые – бусы из крупных шариков. Фигурки и портреты гетманов и, разумеется, сувенирные символы гетманской власти – булавы. Черно-бело-серые пледы и безрукавки из овечьей шерсти. Живопись и батик. Очень много изделий из янтаря, в том числе янтарные Иконы.


Разочарование – потому, что очень быстро начинаешь понимать: глобализация, интернационализация и усовершенствованная коммуникация сувенирному рынку вредят. С точки зрения качества в моих глазах. Не столько делают здесь и только здесь, сколько отовсюду привозят. Много таких вещей, которые скорее ожидаешь встретить в Киеве, чем здесь: например, очаровательные вязаные домовички с надписью на русском языке “Благополучия”. Из Косова, где есть художественное училище, сувениры везут на рынок в Яремче (мы сперва побывали там, домовичок наш оттуда) и продают с накруткой. Поэтому в общей сложности везде одно и то же или почти одно и то же. Круговорот сувениров в природе, и «автентичність втрачається». Еще: одно дело, когда тебе, скажем, народную игрушку в фильме студии “Укртелефильм” показывают, крупным планом и с теплым освещением, и совсем другое – когда эти игрушки перед тобой на столе общей кучей, и ты не знаешь, к какой обратиться.


Порядок осмотра такой: заходишь попеременно в каждую крамничку, высматриваешь там то, что тебе понравится, пытаешься сбить цену, идешь дальше, смотришь, нет ли в следующей того, что тебе понравится больше по более подходящей цене, доходишь до конца ряда, вспоминаешь, что же тебе больше всего глянулось, выбираешь и идешь в обратном порядке торговаться. Надо еще не забыть, где же оно было.


Не каждый продавец – настоящий народный мастер, но бывает, что в одной комнатке один мастер продает и свое, и чужие произведения. В каждой лавочке – новый человек и новая сценка. Впечатление такое, как будто открываешь матрешку (само собой, матрешки в русском стиле, в украинском и со всеми президентами там тоже есть, как и оранжевые флажки, и ленточки).


В первой – девочка продает керамику, дело рук своих родителей, а все остальное – от других. С покупкой родительской вещи дает рекламку. Тут толпятся приехавшие школьники, и учительница на грани отчаяния никак не может их выпроводить:
“Нащо тобі та лялька! Ти її до Києва не довезеш, говорю тобі, розіб’ється…”


И, кажется, все они хором в купленные свистульки свистят.


В другой – заперто, продавец куда-то ушел.


В третьей – группа высокомерных туристов не церемонится с оценкой: “Такого барахла из Турции понавезено!”


В четвертой застолье: товарищи-конкуренты окружили прилавок хозяйки со стаканчиками, пьют, закусывают, провозглашают добрые пожелания, но посетителей пускают.


Мастер Богдан …ну и смешной же он! Высокий, головой потолок в крамничке задевает, со здоровенными черными усами, очень говорливый и подвижный – кажется, на месте не усидит. Мы к нему что-то три раза заходили, хотели цену за одну большую шкатулку сбить, с именем автора на донце – вероятно, чью-то дипломную работу. Он ни за что не уступал (в крайнем случае, не сильно), но про каждую вещь подробно рассказывал, за что ей такая цена положена. “Це, я вам скажу, дуже рідко таке буває, що автор на роботі ставить свій підпис. Ця шкіряна торба цікавіша за оцю – бачте, в неї всередині скільки відділень! А давайте ми вашій доні пару тут знайдемо… Ви ж скажіть, коли знову будете до нас – щоб нам кабанчика приготувати!” Попутно он нам рассказал, что сам он делает гетманские булавы (моє – ось що!), показал удостоверение члена Союза художников и сообщил, что “в Києві вашому вже всі худсалони скінчилися – сам-один Андріївський узвіз лишився!”


Мы у той девочки, что родительской керамикой торговала, купили подсвечник и тарелку с петушками. А тут еще из крамнички, где было празднование, выходит седой крепкий широкоплечий дядечка в черной рубашке и говорит: “Ходіть до мене, дівчата!” Его магазинчик был с обратной стороны ряда. Мы там купили плед из овечьей шерсти. «А кто вам сказал, что не из овечьей, а из козьей? Вы что! Коза ж воняет! Я вам скажу: если кто простудится, надо его в горячей воде выкупать, поверх голого тела в такое покрывало закутать и на два часа спать уложить – и он здоров». (За дословность народного рецепта не ручаюсь). Потом еще вернулись, и купили деревянную шкатулку. Она мне прям сама в руки прыгнула. Чудная шкатулка из груши, на ней резьба такая, что вся гроза в Карпатах видна. И горы, и леса, и в небе молнии, а в самой середине крышки точка – Гром.


Дядя оказался бывший военный летчик. Он нас принял радушно, сказал, что шкатулку сделал его зять, который сейчас живет в Америке, а сам он на судьбу обижен, потому что недавно жену похоронил… Хороший дядечка, дай Бог ему здоровья! Он нам еще ладанку подарил и иконку на машину.


В Прикарпатье принято здороваться “Слава Ісусу!”. На обратной дороге сделали остановку, меня оставили машину сторожить. Сижу я в машине, а по обочине с видом “море по коліна” идет малышка – пятилетняя, наверное, светленькая, с подобранными косичками, в черных брючках и красной блузке. Поравнялась со мной и как гаркнет: “Славайсу!” Я к ней: “Га? Що таке?” – а она и не слышит, пошагала дальше. До меня уж потом дошло…


Еще мы ходили в Яремче смотреть водопад “Пробій”. Но, пока мы там были, прямо на водопаде началась гроза, которую пришлось пережидать на месте, чтобы ноги по лужам не промочить. Мы и так промокли до нитки. Я сидела на скамеечке под зонтом, смотрела перед собою и вверх на вздымавшуюся зеленую гору – там была видна на довольно большой высоте прогалина, весьма таинственная, если смотреть снизу. Образовалась из-за того, что упали несколько сосен. А другие остались стоять, и снизу видны их стволы-тела, и как бы повисшее в воздухе тело сосны, которая покосилась, но не упала совершенно. Снизу кажется, что в хвойной зелени образовался черный проход, ты на него смотришь, и оттуда на тебя смотрят. Вспоминала бессмертную повесть “Тіні забутих предків”, чувствовала, что заболеваю, что Карпаты меня не принимают, как бы мне не хотелось противоположного, и эта печальная мыль еще способствовала начинавшейся простуде.