Мировая пара

Дневниковая заметка 21 марта 2016 г. - поэтому в самом начале упоминается именно такая годовщина. Заметка ранее выложена в ЖЖ и на Вордпрессе.


Мировая пара

 

Сервантес и Шекспир — это такая пара в мировой культуре вроде Дон Кихота и Санчо Пансы, где дон Мигель — на месте Дон Кихота, а мастер Уилл — на месте Санчо Пансы.


Весной этого года исполняется 400 лет со времени смерти их обоих. Так как Испания и Англия жили тогда по разным календарям, день смерти Сервантеса приходится на апрель, а день смерти Шекспира будет через десять дней в начале мая. (В современных биографиях как день смерти Сервантеса чаще всего указывают 22 апреля, а не 23-е, — тот день, который традиционно считался их общим днем смерти и отмечается как Всемирный день книги и авторского права. День смерти Шекспира с учетом введения григорианского календаря и в Англии переезжает с 23-го апреля на 3 мая). О годовщине помнят все, кого она интересует; публикаций и мероприятий по случаю уже очень много. И я хочу подарить им эту мысль, хотя подозреваю, что обоим прославленным мастерам подарки по поводу и без повода, а также всевозможные сравнительные характеристики и произведения, где они появляются вместе, уже некуда девать.


Сервантес, конечно, принимает меры, чтобы отдалиться от образа Дон Кихота: в романе есть выразительный и язвительный голос автора, который поначалу издевается над несчастным доном Алонсо, и сам автор даже упоминается другими персонажами — мол, в стихах он одержал меньше побед, чем на его голову сыплется бед. Еще и арабского рассказчика Сида Ахмета он вводит. Но чем дальше и чем больше колотушек, тем заметнее он проговаривается: вот я дал вам смешного дона на избиение, а ведь он — это я! И те, кто издевается, в действительности более безумны, чем он, — хотя, впрочем, это не я говорю, это Сид Ахмед так говорит. Зная даже в самых общих чертах биографию Сервантеса, — участника битвы при Лепанто и раба, совершившего несколько неудачных попыток побега, — на место Дон Кихота его легко подставить: человек заслужил от судьбы награды, а получил побои.


А практичного и знаменитого своим практицизмом, поэтизировавшего образ шута Шекспира и вовсе без труда можно представить Санчо Пансой. Это сравнение не неожиданное и для него не унизительное. Делались попытки ввязать его в разные героические предприятия, например, на войну или вокруг света отправить — все это осталось версиями. Он был успешным комиком в начале карьеры. Уж на что трагична история короля Ричарда III, — а и ее превращает в сальную шутку анекдот о подмененном любовнике «Это я, Ричард III». Сэр Джон Фальстаф — это по форме «второй», комический спутник в паре с принцем Халом, и лирический герой сонетов — «второй» в паре с прекрасным другом. А в постановках трагедий «первым» был исполнитель главных ролей, трагик Ричард Бербедж. Шекспир играл роли второстепенных королей (но хороших ораторов) — почему бы не вспомнить здесь, что Санчо Панса играл роль губернатора? Но и этот Санчо получил от судьбы свою долю беспощадных подбрасываний на одеяле.


Роман о хитроумном идальго начинается как будто комедия, и довольно злая, а продолжается и оканчивается как трагедия. Его читательская история, судя по обзорам, такая же: его первая слава была славой комического романа, пока трагедию не разглядели. Сценические жизненные пути сэра Джона Фальстафа и еще нескольких шекспировских комиков, в том числе и братца моего Меркуцио, — это тоже истории вначале для осмеяния, а в конце — для оплакивания.


«Гауэровский памятник» Шекспиру в Стратфорде-на-Эйвоне и самый известный памятник Сервантесу — на площади Испании в Мадриде — построены по одному принципу: автор в окружении своих всемирно известных персонажей. Среди фигур памятника Шекспиру есть даже две пары, приблизительно соответствующие Дон Кихоту и Санчо, то есть в общем «герой и комик»: одна пара, которую с ними сравнивать проще — это принц Хал, то есть Генрих, и сэр Джон; другая — Гамлет с черепом (потому что череп — это бедный Йорик). Но в каждом случае отличия проще отмечать, чем сходство. Отношения внутри каждой из этих пар другие — хотя бы потому, что в паре Дон Кихота и Санчо нет темы влюбленности спутника в героя, а в паре сэра Джона и Хала с самого начала видна тема неизбежного в будущем расставания; Санчо переживет своего господина, а в обеих шекспировских парах комик умрет первым. И так далее. Кроме сравнений между Дон Кихотом и Гамлетом, пожалуй, можно позволить здесь аналогию между Дон Кихотом и не шекспировским принцем Халом, а его историческим прототипом, королем Англии Генрихом V, который вел войну за невозможную, как оказалось, в таком виде империю… Но если это сравнение допускается, то оно не носит положительного смысла, и я думаю, что если бы исторический Генрих знал, что появится Дон Кихот, оно бы и ему не понравилось, потому что указывает на заведомую невозможность сохранить результаты его кампании. А именно литературный принц Хал с его трактирным прошлым — фигура более разумная и более земная, чем Дон Кихот.


Еще кое-что общее есть у этих памятников: они оба — не столько писателям, сколько читающим империям. Но взятые вместе могильный памятник Шекспиру в церкви Святой Троицы и памятник Сервантесу в порту Навпакта, бывшего Лепанто, а также новый памятник Сервантесу в самом донкихотском городе Толедо очень напоминают Санчо и Дон Кихота, разбросанных по разным империям.


Но это не друзья. А мы вспоминаем их не как противников — благодаря близости дней смерти.


(У меня при чтении второй части «Дон Кихота» было впечатление, что Сервантес о Шекспире знает и в наказание за многочисленные его антииспанские выпады над ним подтрунивает. См. по этому поводу, например, замечание бакалавра Самсона Караско о том, чем безумный по собственной воле отличается от настоящего безумного. Хотя, может быть, это и мои фантазии за отсутствием специальных знаний. Шекспир о существовании Сервантеса точно знал, потому что из одного из эпизодов «Дон Кихота» сделал пьесу «Карденио», от которой сохранилась переделка).


Очень внимательный читатель «Дон Кихота», может быть, вспомнит, что дон Алонсо и Санчо, бывает, ругаются, и даже сильно, и Санчо причиняет своему рыцарю неприятности…И все-таки читатель запоминает пару.


Это не единственный случай такой шутки Господа Бога: убирать одновременно или почти одновременно две равновеликие фигуры противоборствующих сторон. Я вспомнила несколько примеров, самым уместным показался один: в один год умерли Высоцкий и Джон Леннон. Видеть ли здесь указание на масштаб каждой фигуры благодаря ее сравнению с другой? Или способ сведения к ничтожеству любых глобальных противостояний?


Также 400 лет назад и почти одновременно с Сервантесом — на следующий день, 23 апреля 1616 г., — умер еще один значительный писатель, представляющий еще и «третий» мир: Инка Гарсиласо де ла Вега, автор «Истории государства инков». Так что борющиеся и взаимодействующие встречаются даже не вдвоем, а втроем.


Сравнения Сервантеса и Шекспира — тема популярная, и мне грустно думать, что мысль о сравнении их обоих с Дон Кихотом и Санчо уже кто-нибудь наверняка высказал. Поэтому я, пожалуй, для оригинальности добавлю еще одного человека.


Вспомнила еще один такой же величины литературный юбилей: 400 лет действию ромен роллановского «Кола Брюньона». Не роману, конечно, и не самому Кола, а именно действию романа, потому что события в нем происходят в 1616 году.


Роман разбит на главы по месяцам. Выходит, что апрель, которым наслаждается Кола — месяц смерти дона Мигеля, а май, в котором он в последний раз встречается с Ласочкой — месяц смерти мастера Уилла. Кола во время действия романа 50 лет, и, значит, он моложе Сервантеса примерно на 18 лет, а Шекспира — на 2 года.


Кола хоть не столь известный, но тоже творческий человек: он скульптор. То есть, он столяр, но и скульптор. Он тоже объединяет трагическое и комическое: сам он веселый, а жизнь у него тяжелая, и, кажется, задалась целью внушить ему ненависть к себе, а он все не сдается и не сдается. Среди испытаний судьбы, которые ему пришлось перенести, была и гибель его произведений, но сам он настаивает, что главное сохранилось, - ведь душа жива! И он тоже, как Сервантес и Шекспир, объединяет времена, потому что из XVII века он обращается к людям ХХ века, напоминая им, что бывает неистребимая радость жизни.


В этом совпадении можно, при желании увидеть символ; те творцы умерли, а творения остались. С Кола будет наоборот: он переживет этот год. И, может быть, он еще создаст нечто, что в какой-нибудь старинной французской церкви до сих пор служит связи времен и восхищению людей.