Сложный волшебник

Дневниковая заметка 26 сентября 2017 г. Ранее выложена в ЖЖ и на Вордпрессе

Сложный волшебник

Известный исследователь Джонатан Бейт в своей книге «Soul of an Age» («Душа века») высказывает любопытное мнение насчет характера Просперо из «Бури».


По этому мнению (которое я пересказываю обобщенно) Просперо в ту пору, когда он был герцогом Милана и сосредоточился на своих волшебных книгах, в свете представлений эпохи должен рассматриваться как тиран. Потому что не-тирану следовало бы употреблять свои знания на благо народа. Просперо же от дел правления отстранился и поручил их брату, которому таким образом не было трудно его подвинуть. Впоследствии на острове, в финале пьесы, когда Просперо говорит о Калибане «This thing of darkness I acknowledge mine» он, возможно, косвенно признает, что ранее сам относился к darkness, т.е. к темным силам.


Это мнение я вспомнила, когда недавно читала английское издание «Бури» с комментариями (серия New Cambridge Shakespeare). Другой, более известный упрек в адрес Просперо состоит в том, что он — рабовладелец: угнетает даже бедного Ариэля, не говоря уже о самом бедном Калибане, и даже будущего зятя Фердинанда испытывает тяжелым физическим трудом.


Насчет рабовладения — это замечание я давно знала, а мнение насчет тиранства меня сперва удивило. Вроде бы интерпретация в историко-культурном контексте должна быть полезна, и она, наверное, полезна: указывает, как современники должны были воспринимать персонаж. Но я принадлежу к тем читателям, которым больше нравится допускать отличие индивидуальности от общей тенденции (или того, что считается общей тенденцией). То есть то, что герцог засел за книги и отдалился от политики, могло означать, что его будут воспринимать как тирана, в особенности те, кому это выгодно, но не обязательно означает, что он и есть тиран или что вообще все будут считать его таковым (добрый Гонсало, например, не будет). Я предпочитаю в этом вопросе соглашаться с Мирандой, настаивающей на том, что папа у нее добрый, хотя он и на нее гремит (Миранда, как известно, девушка наивная, но ведь это папа учил ее, что есть добро, а она у него хорошо училась и, значит, может сравнивать учителя и уроки).


Я могу себе позволить спорить с самыми квалифицированными учеными лишь постольку, поскольку каждый увлеченный читатель это может, защищая свое прочтение (хотя должен признавать, что, может быть, оно и неверное). Мне скорее нравится то мнение, что Просперо грубит на острове и угрожает даже Ариэлю, потому что должен наконец-то научиться управлять. До того он был слишком доверчив. Он пережил предательство. Он попал с маленькой дочкой в такие условия, где они могли бы погибнуть, если бы он не установил себя наконец-то хозяином положения в своих и ее интересах. Угрозы для них почти до самого конца пьесы не прекращаются, поскольку несчастный, но коварный Калибан умышляет месть и переворот в островных масштабах. Потому Просперо должен был научиться настаивать на своем. Возможно, если дома в Милане он и сходил за тирана, то больше всего потому, что его хотели ославить таковым. На острове же он просто стал человеком, боровшимся за выживание, но все же остался достойным уважения человеком, как ни трудно это ему. Ему труднее быть добрым, чем мечтательному Гонсало, именно потому, что он знает, какой неожиданной может быть опасность, и как зло устойчиво, но именно поэтому он и более убедителен, чем Гонсало со своим проектом прекрасного переустройства жизни на острове (проект, кстати, Гонсало оглашает в присутствии двух предателей, настоящего и будущего). Просперо должен был на этом острове научиться быть и грозным, и милосердным. Вероятно, научиться быть грозным было теперь слишком легко, но и это было нужно, еще и чтобы знать, что милосердие отличается от попустительства.