Пушкинское путешествие

 

(Дневниковая заметка августа 2010 р. Ранее выложена в ЖЖ, здесь приводится без изменений. Путевой очерк о путешествии в Пушкинские горы. Дорога и пункт назначения описаны по состоянию на момент путешествия. Очерк содержит много литературных ассоциаций, что очень естественно для пункта назначения - но этих ассоциаций оказалось даже больше, чем можно было сперва ожидать).


Возвратились мы с родителями из автопоездки по пушкинским местам Псковской области транзитом через Беларусь. Поездкой в общем довольны, самое незабываемое впечатление пришлось на финал. Есть и свои фотографии, есть и купленные открытки, но время для них настанет осенью, а сейчас – письменный познавательно-поучительный отчет.



  В Республике Беларусь я никогда раньше не бывала. Одни ее ругают за то, что там тихо, другие – хвалят за то, что там спокойно (и стабильно). Проехав через нее транзитом и заночевав в Витебске, были очень довольны качеством трассы. Какая разница между белорусской и российской столбовыми дорогами? В Беларуси надписи названий населенных пунктов на белорусском языке, трасса превосходная, даже обочина как будто непривычно чистая. В России названия по-русски и латинским шрифтом, сама трасса – как дома. Что в одной России в разных областях может быть много деревень по имени Михайловское меня не удивляет, но позабавило, что в Беларуси мы проезжали поселения по имени Клин и Горки. А еще там есть деревенька с ласкающим воображение названием Старые Чемоданы.

В Витебске искали музей Шагала, но, так как приехали в город уже вечером, решили, что Шагала навестим в другой раз. Нашли ранее нам неизвестный памятник Пушкину, красивые виды с высоты и то, что я люблю встречать в сравнительно небольших городах, – много малышей. Мама хотела найти напиток «Зубровка», про который объяснила, что в ее студенческое время он был неофициальным символом поездок в Белоруссию, – сейчас там есть «Зубровочка», но вполне такого же не обнаружилось. В центре Витебска, как мне показалось, все очень близко. Из гостиничных окон видели закат над городом, и он нам напомнил, что в этом небе летают влюбленные.

Не ожидала, что в Беларуси и на Псковщине так много аистов, и что они такие наглые: прохаживаются по обочине шоссе, доставляя мне удовольствие видеть в них добрую примету.

  Почти всю дорогу, как в том анекдоте, «ругались с навигатором». Мадам Подсказкина, которая там сидит, искренне хотела вести нас к лучшему, но предпочитала делать это закоулками при наличии более простого и светлого пути, чем вызывала у нас – как бы назвать это? – ожесточенное недоумение. Невозмутимым тоном эта сирена нового поколения завлекала нас на проселочные дороги, о качестве покрытия которых не имела понятия. В конечный пункт нашего назначения Пушкинские Горы втащила нас через свалку, раскинувшуюся по обе стороны дороги и очень вдохновляющую туристическое сердце. Зато под самый занавес нашей поездки, должно быть, решила оправдаться (или изощренно отомстить нам за критику) и в Киеве протащила нашу машинку мимо Верховной Рады и дальше по Печерску (а там у нас печерские кручи).

  Все, с кем пришлось общаться из лиц, имеющих отношение к заповеднику и туристической индустрии – очень любезны и приятны в общении. Пушкин кормит город своего успокоения, но всех проблем города это покамест не решает. Так, в областных новостях сообщили, что Пушкинские Горы рискуют остаться без пресной воды. Вечерами молодежь собирается на скамеечках возле гостиницы «Дружба» запить свою молодость.

  Что можно посмотреть в пушкинском заповеднике – и без меня известно, но я расскажу немножко, как мы на это смотрели. С удовольствием погуляли в Михайловском парке. Я сперла камень с аллеи Ганнибалов, и, как выяснилось, поступила правильно, потому что из михайловских сувениров нам не глянулось ничего. Конечно же, усадьба Михайловское – очень полезное и интересное место, там Пушкин написал почти все мои самые любимые свои произведения (кроме болдинских). Домик восстановлен, предметы там, понятно, не все подлинные, многое подобрано по принципу подобия, дабы «воссоздать атмосферу». Уже один вид из гостиной на луг и речку Сороть, которую здешний молодой барин переплывал каждое утро туда-обратно, «певцу Гюльнары подражая», справляется с этой задачей. Среди подлинных вещей шары и кий биллиарда, вышивки михайловских и тригорских крепостных девушек, скамеечка для ног Анны Керн, сидя на которой Пушкин написал стихотворение «Приметы», шкатулка для денег Арины Родионовны. Воссозданием атмосферы я была довольна, так как в кабинете в шкафу искала и нашла два собрания сочинений тов. Шекспира. В домике няни, он же банька, есть очень забавная народная картинка. Я сперва решила, что там изображен прием у стоматолога, оказалось – «Наполеон у русских в бане».

  В парке встретились нам два мальчика лет шести-семи, гуляющих, держась за руки, и небезразличных к истории пушкинской семейной жизни. Обрывок их беседы: один (с возмущением) «Вот этого – совсем не понимаю...вообще не понимаю». Другой (робко возражает): «Но они же влюбились…» Наверное, первый мальчик не мог понять, почему Пушкин женился, а второй их с Натальей Николаевной защищал.

  На меня там нашло: я стала читать из «Каменного гостя» и «Queen Mab speech», вообразив, что хозяин наш этим будет доволен. Не очень шумно, не очень буйно, но кое-кто из совсем маленьких детишек, там гулявших, посмотрел на меня с подозрением…

Но если, на мой взгляд, главное в Михайловском – это дом, то главное в Тригорском – это парк. Такие высоты и просторы я знаю еще только в одном месте – в городке Китайгород на Западной Украине, на родине матери грозного царя. Мы влезли на городище Воронич. Поклонились там праху хозяев, а также Гейченко с супругой и Савелия Ямщикова. Со стороны кажется, что церковь стоит совсем рядом с господским домом, но на самом деле она – на холме, и это тот самый Воронич из заглавия «Комедии о настоящей беде Московскому государству». Подъем не затруднителен, не считая того, что по дороге на Воронич нас поприветствовала местная собака – думали, она негостеприимная, но оказалось, что она только любопытная.

  Так же, как музей Булгакова в Киеве – это «дом Турбинных», музей в Тригорском – это «дом Лариных». Здесь была мама по имени Прасковья, которая правит и занимается хозяйством, – на столике с зеркалом у нее лежат огромные счеты (правда, кроме хозяйства она изучала римскую историю и еще много чего). Здесь был цветник «тригорских барышень» – ее дочери и падчерица («Алина» из «Признания»). Здесь были мечтательница Анна, которой «нет ни в чем благодати», резвуша Евпраксия, она же «Зизи, кристалл души моей». Веселый и опасный сосед перелазил к ним во все окна и устраивал дружеский тарарам в благородном семействе, являлся к обеду с большой толстой палкой и в сопровождении дворовых собак; он прославил на весь свет мечтательную барышню, но в жизни (еще случай вспомнить «литературное зеркало») здесь предпочитал веселую и шутил с нею, а здешней мечтательной шутя разбил сердце…(Поклонники Татьяны огорчены, яростным критикам Ольги стыдно. Впрочем, Зизи, несмотря на ее «ольгинский характер», принимают и за оригинал Татьяны, к тому же, ее именины праздновались в Татьянин день). А Ленский – это их брат Алексей, потому что он был дерптский студент, и они с соседом обсуждали вместе всевозможные темы, которыми сосед в одиночку не интересовался. «Меж ними все рождало споры…» Студент также обучался у соседа правилам мужской науки обольщения. Алексей Вульф в жизни имел скорее второй вариант «предполагаемой биографии» Ленского в самом обобщенном виде, за исключением того, что он не женился, но, видимо, и не опустился на склоне лет так сильно, как это предполагается в романе, а если и опустился - так не по вине женитьбы.

  Я знаю, что обычно крупные комментаторы в крупных городах предостерегают от того, чтобы устанавливать определенные прототипы героев «Онегина», и предлагают придерживаться теории о художественном обобщении. Но здесь в барском доме Прасковьи Осиповой-Вульф все вещественно, как обеденные приборы на столе с льняной скатертью. Экскурсоводы что здесь, что в Михайловском плавно рассказывают историю, в которую верят, так, чтобы не обидеть никого из ее участников, знают на память все нужные стихи и фрагменты писем и цитируют их – до того места, где они перестают подходить.

  Все это мы послушали и пошли бродить опять по парку, где смеялся ветер и играл в прятки с барышнями, навевая им сладкие и беспокойные сны.

  Потом ветер умчался, и барышни загрустили.

А спустя годы сюда привезли тело убитого рыцаря. Когда в комнате Прасковьи Александровны по просьбе экскурсовода поворачиваешься и видишь на стене посмертную маску, это такой контраст с безмятежным тоном предыдущего повествования, что делается не по себе. Подумала: «Я должна была сама повернуться и увидеть ее раньше».

  В сувенирной лавочке в Пушкинских Горах я попробовала гадать по сборнику избранных произведений. Вообще из моего опыта Пушкин таких экспериментов над собой не любит, но я попросила его не присылать каких-нибудь грубостей, и он, видимо, смилостивился на этот раз. Вышло из «Руслана и Людмилы»:

 «Блистая в ризе парчевой,
 Колдун, колдуньей ободренный,
 Развеселясь, решился вновь
Нести к ногам девицы пленной
Усы, покорность и любовь».

- К чему бы это – думаю, – про колдуна и девицу? – Оказалось, что к первой серии «Анжелики» вечером по гостиничному телевизору.

  Сувениры в пушкинских местах менее разнообразны, чем можно было ожидать. Я облазила все лавочки в поисках совместного изображения Пушкина с няней, будучи уверена, что они там чуть не под ногами валяются, но оказалось, что на этот сюжет есть только магнитик с силуэтами двоих сидящих за столом и нечетко написанными строками из «Онегина». Зато моя мама, мечтавшая о «пушкинской чашке», купила последнюю. Самые распространенные сюжеты сувениров – Пушкин с котом и кот без Пушкина. Есть также блюдо «Пушкин с женщинами»: в центре – сам и Мадонна, а по ободку – головки муз с портретов (привет моему тюдоровскому чайнику), но их меньше, чем сто двенадцать. Есть керамическая композиция «Заяц – спаситель России»: упитанный заяц со счастливой людоедской рожей, точь-в-точь персонаж из мультфильмов Саакянца, поднимает на передних лапах Пушкина в красной русской рубашке, который отрешенно смотрит куда-то вдаль над серыми ушами: «Прощайте, друзья, заячьи зубы – молодцу погибель …»

В гостинице нас принимала администратор по имени Татьяна, похожая внешне на артистку Большого театра Татьяну Новикову, которая исполняла соответствующую партию в постановке «Онегина» 1984 года. Я не планировала искать здесь других «оживших героев Пушкина», но теперь, оглядываясь, понимаю, что в Пушкинских Горах они на нас прыгали едва ли не со всех сторон.
 
На автостоянке, где мы оставляли машину, был разговорчивый и доброжелательный охранник, он завел с нами беседу о международном положении. Сойдет за станционного смотрителя.
 
Мы с мамой пошли в гастроном, и у крыльца мужчина вида зловещего и несчастного попросил у нас милостыню. Он обратился к нам вежливо, насколько возможно в его состоянии, но мы испугались и припустились от него бегом. Уже на следующий день я вспомнила: «Копеечка…Обижают Николку…»

А в Святогорском монастыре один из монахов вполне сгодился бы на роль молодого Варлаама.

  Монастырь на данный момент в худшем состоянии, чем мы предполагали. С главной церковью возятся строители. Внутри неопрятно и неуютно. Монастырю явно нужно еще денег, а, возможно, еще нужнее энтузиасты. Но мы были рады видеть Пушкина, надеемся, что и он нас тоже.

  А на обратном пути ожидал нас главный аттракцион «Ночная дорога с двумя таможнями». Вначале мы планировали заночевать опять в Витебске, а на белорусско-украинской границе быть в воскресенье днем. Но нас напугали, что в выходные там скапливается слишком много машин – к тому же, сейчас все, кто может, бегут от смога – и вновь подъезжающие в воскресенье могут ждать своей очереди по нескольку суток. Было принято отчаянное решение и исполнено, вопреки моим страхам, на самом высоком уровне. Мой папа, слава Богу, водит если не как товарищ Кестер на гонках, то как товарищ Кестер, когда везет друзей. Хотела бы я сравнить путешествие по ночной дороге с подводным плаванием на больших глубинах, когда тебе навстречу выплывают из темноты морские чудовища….да вот не умею я плавать под водой. Мы нырнули на ночную трассу и отважно рулили до белорусской таможни, где в половине одиннадцатого пристроились в конце автомобильного Хвоста, блистающего во тьме и ерзающего в нервном ожидании.

  …Если бы живописец Василий Суриков жил на грани наших веков, ему не нужно было бы писать ни «Утро стрелецкой казни» ни «Боярыню Морозову». Достаточно было бы раскрыть на полотне тему «Белорусско-украинская граница в ночь с субботы на воскресенье». Содержание было бы то же: монументальность, накал страстей и тщета жизни человеческой. Но светлые силы явили нам свою милость: мы все время встречали людей, которые помогали нам добрым советом и за которыми можно было пристроиться и понаблюдать, чтобы не растеряться.

В таких случаях очень важно, какая с вами музыка. Мы в соответствии с общим настроением поездки взяли с собой много Пушкина и Высоцкого. С Высоцким получилось забавно. Прослушали мы тот диск, где «Песня о друге», если он оказался вдруг и т.д., я его вытаскиваю. Включается вместо него белорусское радио. И оттуда: «Парня в горы тяни, рискни…» и т.д. В ночном путешествии нам пригодились оба парня. Под романсы на стихи Пушкина «Зимняя дорога», «Подъезжая под Ижоры» и иже с ними мы приехали на границу, под «Метель» ждали, а под Высоцкого ехали утром на Киев. Голос Владимира Семеновича не дал моему папе задремать за рулем – признательна, но теперь я великого барда, наверное, полгода слушать не смогу. Все время в ушах стоит: «Я икрою ей булки НАМАЗЫВАЛЛЛ…» «Борис Буткеев, Краснодар, проводит апперкот…» «И жить – хорошо, и жизнь – хороша!»

  Около семи утра подъехали к дому. Мама после бессонной ночи героически сходила за продуктами. Бухнулись на постели и весь следующий день ни на что не были способны, кроме как спать – ну еще поесть и накормить ближнего, разобрать вещи и набросать начало настоящего отчета.

  Сим воздаю хвалу Гермесу, покровителю путешественников, за то, что хорошо нас принял и додул туда и обратно без неприятностей. Да будут целы его крылья и да навеют нам прохладу!