Счастливчик Августин. Действие 2. Картины 7, 8, 9

Картина седьмая

Ночь. Угол улицы, ведущей к храму.
В темноте появляется дозор из двух человек;
один держит в руке фонарь.

Первый дозорный (приподнимая фонарь)

Смотри-ка, Пауль, подойди сюда.
Опять мертвец. Ужасная гримаса!
Лицом бы это не назвал я…

Второй дозорный

                Да-а…
Тут и второй, с оскалом, одноглазый.
Под сердцем рана; нож окровавлён;
Передрались, видать – и души вон.

Первый дозорный

Почём ты знаешь?

Второй дозорный

                Вон, мешок с поклажей.

Первый дозорный

Мешок?

Второй дозорный

                Мешок. А стало быть – и кража.
(перерезает тесьму, со звоном вываливает содержимое на мостовую)
Ах вы, отцы святые, бес в ребро!
Смотри-ка, Лукас, храмово добро!
Подсвечники, потир – причастья чаша,
Из золота, и камни с алтаря,
В алмазах посох…

Первый дозорный (смотрит страшными глазами в глаза Паулю)

                Что же, Пауль, зря
Семь лет ты носишь званье капитана?
А ни гроша прибавки; будет странно
Не поделить добро между собой;
Нам эта ночь дана самой судьбой…

Второй дозорный

Заткни дыру! Из глотки рвота хлещет.
Я не святой, и в храме раз в году,
Но я не вор! Вали на плечи вещи!
Ступай вперёд – я за тобой пойду.

(уходят. Из темноты появляется бездомный)

Расходились тут, раззвенелись тут;
Не дают поспать и пяти минут.
Детки есть у них, есть у них жена,
А не спится им: нет у стражи сна.   

(приплясывает, отпивая из бутылки)

Вот соломы пук – на него валюсь,
Перед сном, ей-ей, на луну молюсь,
А уж до того осушу до дна
Не одну бутыль – будь она полна!

(танцуя, натыкается на мёртвое тело)

Ах ты, мать честная,
Курица рябая!
Темень собачья;
Упаси меня Боже!

(наступает на что-то; поднимает плоскую прямоугольную вещь)

Фу-ты, ну-ты, в звёздном свете
Разглядеть тут мудрено…
Ясно дело, полотно:
На «большой» – шероховато,
На мизинец – грубовато,
А для дела – всё одно
Не годно.
На растопку – нет камина;
Но зато всегда при мне
Свалка (бросает картину на мостовую; выходит луна),
              Ну-ка при луне
Гляну… (вглядывается) Вот так образина!
Чтобы ей гореть в огне!
Страсть-то! Жуткая картина!

(пятясь, уходит в темноту)


Картина восьмая

В окне красновато-золотой вечер с перистыми облачками и тёплым, струящимся в комнату, ветерком. Кормилица сидит за шитьём.

Кормилица

Бедняжка Эмма, чистая душа!
Её я знала юною девицей.
С косой льняной, как ангел хороша,
Всё у окна, всё с ручки кормит птицу.
Берёт зерно из пальчиков щегол,
Поёт… Раскрыта клетка, не боится,
Клюёт – и просо сыплется на пол.
А я беру метёлку – собираю,
А Эмма мне: «Не надо, дорогая:
Влетев в окно, голубки подберут».
И вот уже голубки тут как тут –
И кормит с рук их Эмма, как святая…
Бедняжка Эмма, милый, добрый друг!
Ах, мой хозяин! Доброю душою
Ты всех несчастных приласкать умел,
Умел считать, чтоб грош остался цел,
И в лавке жил, как во дворце, с семьёю.
Жену и дочь, берёг ты пуще глаз.
Зачем, зачем покинули вы нас?

(входит Амелия, садится у окна под клеткой с щеглом)

Амелия, покушать ты должна.
Хоть велико, сказать по правде, горе,
Но кушать надо: эко ты бледна!
А похудела! – облачко в просторе
Тебе скажу, мой ангел, тяжелей
Умолкшей пташки, девочки моей.

Амелия

Кормилица, жалеть меня не надо.
У Господа родители мои.
Их обдувает райская прохлада,
И холодят прозрачные струи.
Голубки к ним слетаются, воркуют,
И ангел сам серебряной трубой
Играет им напев чудесный свой,
И ветерок их нежит и целует…
Я плачу, няня …

Кормилица

                Ангел, Бог с тобой!

(Амелия поёт)

Лепетанье лютни редкой;
За окном пустынен дол.
За вьюном в висячей клетке
Певчий прыгает щегол.

Прыгнет с жёрдочки, заскачет,
Словно клеть ему тесна.
У окна девица плачет,
Без родителей, одна.

И нет-нет – щегол ей вторит,
Свистом-щебетом своим.
Тает звук, слетает горе
В опустевший дол за ним.
 

Картина девятая

Таверна. За столом Августин, Иоахим, Эразм, Луиза. Нестарая седая женщина поёт песню, играя на мандолине; рядом с ней за столом сидит молодой человек, по виду студент.

Женщина

ГотлИб Розенкрейцер в попорченных латах
Из битвы к любимой спешит.
А бедная Грета, как персик когда-то,
Лет тридцать не ест и не спит.

Как вечер томна и как утро ленива,
Иссохла она от тоски.
Гер лекарь, над нею склоняясь красиво,
Ей уксусом мочит виски.

«Ах, доблестный рыцарь, как долго с победой
Ты едешь и скачешь домой!..»
Сидит у окна с мандолиною Грета,
Качая седой головой.

Молодой человек

Елена, песня грустная твоя
Так мне мила! С твоей душой моя
Сейчас над миром горестным летает.
И, верь мне, всё на свете забывает.
Ты замолчишь – а голос твой во мне
Ещё поёт, ещё струна лепечет.
И покоряюсь этой я струне,
И внемлю я унылой этой речи,
Как внемлют птицы Богу в вышине.
Твоя печаль мне радости милее,
Когда поёшь, как лилия бледна, –
Дороже слёз твоя мне седина:
Как школьник, перед ней благоговею.

Не надо, Генрих… я обручена –
В могиле тот, кто жизнью стал моею.

Августин

Аннеты нет у этого стола.
В край лучший нашего она ушла,
И второпях проститься не успела,
Как лань, резва, как ангелок, мила;
До скуки жизни не было ей дела –
И ей она весёлость предпочла.
Её душа ещё прекрасней тела,
Хоть и грешна, но тих её полёт.
Когда Господь на суд нас призовёт –
Придёт Аннета лёгкою походкой,
И песенку весёлую споёт,
Потом заплачет, улыбнувшись кротко…
И, может быть, тогда простится ей
Сердечный мрак унылых этих дней.
Поднимем кружки! Уже круг наш, други,
Но с нами тень весёлая подруги.
(пьют)

Иоахим

Покой душе! Она была мила.
Вот стул пустой у нашего стола…

Эразм

О грустном петь – давать Чуме поблажку…

Луиза (плачет)

Пустеет стул…Мне жаль тебя, Аннет!
Пустеет стул, мне жаль тебя, бедняжка.
Пустеет жизнь – в ней света больше нет.



Августин

Ещё вина нам принеси, хозяин!

Эразм

Да – лучшего подай нам, Актеон!


(с улицы доносятся голоса)

Первый голос

Упал вот только что, скончался он…

Второй голос

Не розы мы с амвона убираем –
А мертвецов тела, пора бы знать!..
Покойников не сахар подбирать:
Ни твой чеснок, ни ладан не поможет (покойнику)
А, брат, и ты скривил от смрада рожу!
А твой сосед – тот вылупил глаза –
Лежит лягушкой, смотрит в небеса.
Эй, негр, чумазый, подвози телегу!
Не видишь разве? – плохо человеку!