Долгая творческая жизнь

(Дневниковая заметка 15 октября 2020 года)

Сравнение двух цитат, вернее — двух мыслей двух авторов-современников, заставших значительные перемены в жизни своих стран (да и, как обычно признается, всего мира):

«Да, действительно, человек, который живет уже четвертое столетие, несомненно, бессмертен. Но весь вопрос в том, признавал ли это король?»

Михаил Булгаков (1891 — 1940)

«Шекспир, Гете, Тикамацу Мондзаэмон когда-нибудь погибнут. Но породившее их лоно — великий народ — не погибнет. Всякое искусство, как бы ни менялась его форма, родится из его недр».

Акутагава Рюноске (1892 — 1927)

Как хорошо известно, мировая классика — это такое море, что там можно отлавливать цитаты в подтверждение разнообразных мыслей на все случаи жизни (отставив контекст). Можно привести высказывания в произведениях драматурга Вильгельма Потрясателя, он же — Трясокопьев (но он же — Потрясатель) о могучих стихах, которые переживут царственные могилы и доживут до Страшного Суда (сонет 55) и о том, что великий шар земной со всем, что на нем есть, когда-нибудь растворится и что наша маленькая жизнь окружена сном (знаменитый монолог Просперо). Можно вспомнить и знаменитые стихи Державина о реке времен в ее стремленье и о жерле вечности, которые все поглотят. Потом с умным видом поразглагольствовать (или просто сказать) о том, что, если присмотреться, одно другому не противоречит.

Но сейчас я хочу сравнить действие приведенных выше цитат на меня.

В минуту критического настроения (или обозленного отчаяния) можно после первой цитаты захотеть сказать: если человек живет сто лет, разве он не может умереть в сто один год? разве тот, кто любим четвертое столетие, непременно будет так же любим и в пятом? разве не может быть обрушен самый заслуженный памятник?

Но я помню, как сидела в нескольких сотнях метров от того самого памятника, о котором речь идет в зачине и эпилоге «Жизни господина де Мольера», с французским переводом этой книги в руках, а перевод был куплен еще ближе к этому памятнику. И у меня было чувство большой сбывшейся справедливости и закономерного чуда. Мышление мое в этот момент не было критическим.

(О встрече и с другими памятниками можно было бы сказать, но сейчас — этот пример).

Так вот, для случаев, когда после первой цитаты одолевает приступ критического мышления, есть вторая.

Потому что ее начало вызывает — может вызвать, и вызывает у меня — сопротивление. А оно возвращает к первой цитате, уже в согласии с ней.

Если любишь — не хочешь, чтобы погибал. И сопротивляешься. Фактов смерти, старения, устаревания — отчаянно не признаешь.

Интересно также, где я встретила вторую цитату. Я ее встретила в предисловии к сборнику рассказов Акутагавы. Предисловие написал Аркадий Стругацкий. Аркадий Стругацкий, как то известно (в особенности людям, знающим творчество братьев лучше меня) — прототип героя стругацкой повести «Хромая судьба», писателя, который любит «Театральный роман» и беседует с Михаилом Афанасьевичем. Который говорит ему: «Мертвые умирают навсегда, Феликс Александрович. Это так же верно, как и то, что рукописи сгорают дотла. Сколько бы ОН ни утверждал обратное.» Тоже цитата, ставшая знаменитой и печальная.

Но вот это предисловие к сборнику Акутагавы, умершего рано и по своей воле, Аркадий Стругацкий закончил признанием его продолжающейся востребованности у читателей: «Его читают на всех континентах, причем круг его читателей непрерывно увеличивается». Иными словами — автор продолжает жить.

Если вам предлагают книгу умершего автора, даже спустя десятилетия после его смерти — значит, не хотят, чтоб вы думали об этом авторе как о мертвеце (иначе зачем и книгу предлагать?)

Все-таки последняя мысль этого предисловия — о длящейся жизни.