Высокая участь творца. Лекция

Теннесси (Томас Ланир) Уильямс – не просто громкое имя и культовая фигура в американской драматургии ХХ столетия. Это поистине великий демиург, сумевший создать свой собственный театр и свой неповторимый художественный мир. Не будет преувеличением утверждать: мы вправе говорить о театре Т. Уильямса так же, как о театре В. Шекспира.
Разумеется, мир знает его прежде всего как драматурга, автора таких блистательных, оригинальных и ярких произведений для сцены, как « Стеклянный зверинец», «Орфей спускается в ад», «Трамвай Желание», «Кошка на раскаленной крыше», «Сладкоголосая птица юности» и многих других. Они были переведены на множество языков, с триумфальным успехом ставились на сценах всего мира, в том числе и в лучших театрах Советского Союза (МХАТ им Чехова, Театр Маяковского). Самые талантливые и знаменитые актеры считали честью для себя исполнять роли в его пьесах. Стоит упомянуть, что незадолго до кончины роль в одной из таких постановок репетировал В. Высоцкий в театре на Таганке. Многие пьесы Уильямса были экранизированы, некоторые – даже неоднократно, и снимались в них настоящие звезды. Экранные версии также получили мировое признание. Т. Уильямс – дважды лауреат Пулитцеровской премии. Впрочем, все перечисленное – достаточно общедоступные факты, сегодня же, наряду с ними, я постараюсь рассказать вам многое из того, что широкой публике известно гораздо меньше.
                ЕГО СТИХИ – СОВСЕМ НЕ ТО , ЧТО ПЬЕСЫ...
                Его стихи – совсем не то, что пьесы:
                Они тихи,
                И вот обойдены вниманьем прессы
                Его стихи
                И не готовы к выходу на сцену,
                А мир привык
                Читать лишь то, что обретает цену:
                Бродвейский боевик.
                Но только ведь себя не приневолишь –
                Пиши иль не пиши,
                А строки все бегут...
                Они всего лишь
                Дневник – точней, двойник –
                Его души.
                ЕЛЕНА ПЕЧЕРСКАЯ

В одном из своих последних интервью Теннесси Уильямс сказал: «Я прежде всего поэт...» Довольно неожиданно, не правда ли, для всемирно известного драматурга? Но, однако, никак не может оказаться случайностью. Это истинная правда. Действительно, известность и популярность вкупе с солидными гонорарами ему принесли пьесы, тем не менее он именно поэт по способу ощущения и осмысления мира. Более того, я рискну добавить: он еще и мифотворец, лучшие его пьесы представляют собой именно мифы. А мифы, сказки и стихи с самих древних пор воспринимались человечеством в неразрывном единстве. И не обладай он всеми названными свойствами и особенностями, вряд ли бы ему удалось построить собственную вселенную, которую мы воспринимаем как ТЕАТР ТЕННЕССИ УИЛЬЯМСА.
                ******
Писать Уильямс начал довольно рано, еще в детстве, причем сразу, по его собственному признанию, литературное творчество стало его убежищем, его пристанищем, его пещерой. В противовес враждебному и психологически неблагополучному миру, который его окружал, он творил на бумаге свой собственный. Пробовал он перо во многих жанрах, в том числе и в прозе, и в публицистике (первый маленький успех принесла именно она). К драматургии же Уильямс пришел сравнительно поздно, успев уже пережить немало всяческих срывов,   сломов, разочарований и досадных неудач. Можно сказать, что Мельпомена, муза театра, занявшая впоследствии главное место в его жизни, не особенно спешила к нему навстречу. Зато Эвтерпа, муза лирической поэзии, верно и неизменно оказывалась рядом с самого раннего возраста. Первые поэтические опыты Томаса Ланира относились к детским и подростковым годам. За свою жизнь драматург издал два оригинальных сборника стихов и стал участником нескольких поэтических альманахов. Казалось бы, не так уж много по количеству, да и серьезный коммерческий успех Уильямсу принесла вовсе не поэзия, а драматургия. Тем не менее неповторимую окраску его творчеству подарила именно вторая муза, и неспроста стихотворения вплетены в ткань многих его пьес или мотивами совпадают с ними. Поэзия и драматургия Уильямса не просто связаны тематически, между ними существует глубочайшее и нерасторжимое психологическое и художественное единство. Именно так и следует их рассматривать, и сегодня благодаря выходу билингвы русский читатель и критик наконец получили такую долгожданную возможность. Чтобы проиллюстрировать это подтверждение, прочитаю несколько «драматургических» стихотворений из сборника: («Два стихотворения из пьесы», «Орфей», «Райская трава»)
                И ЛЕТО, И ДЫМ, И ТРАВА...
Собственно, «Райская трава» сыграла особую роль и в судьбе этих переводов, и в моей собственной творческой судьбе. Из всех стихов Уильямса я прочитала ее первой и перевела на едином дыхании, даже не задумавшись ни разу, на русский язык. А произошло это очень давно, в 70-е годы прошлого века, летом, на берегу речки Клязьмы, под Москвой. Стихотворение обнаружилось в сборнике трех американских драматургов. Там были Юджин О Нил, Теннесси Уильямс, а вот третьего не припомню. Я впервые  тогда прочла пьесу Уильямса «Орфей спускается в ад», где текст стихотворения приводился в качестве романса, исполняемого Вэлом под гитару. Пьеса произвела на меня очень сильное впечатление и тем, что в основе ее оказался миф, и тем, что в центре – судьба певца, и гиперреализмом отдельных деталей на фоне высокой поэзии. Я сразу почувствовала основные особенности стиля драматурга: яркость, живописность, фактурность, грубость  мазка парадоксально сочетаются с внутренней хрупкостью и глубоким, порой болезненным, психологизмом.
Я поняла, что это мой автор и я должна перевести его стихи, сделать их достоянием широкого читателя. Несмотря на молодость, за моей спиной уже были весьма удачные опыты как в оригинальном творчестве, так и в переводе. Состоялись и публикации в центральной печати. Публиковаться стала рано, с 11 лет , переводом увлеклась начиная с подросткового возраста. Тогда уже перевела Эдгара По, Генри Лонгфелло, Огдена Нэша, некоторых других американских поэтов, одних- еще в школьные, других – в студенческие годы.
Надо сказать, это была счастливая эпоха. Мне пришлось общаться с замечательными, великими переводчиками, такими, как Вильгельм Левик и Аркадий Штейнберг, учиться у них секретам нашего высокого ремесла. Выходил тогда и весьма содержательный ежегодник «Мастерство перевода», где делились опытом корифеи, лучшие мастера своего дела. Ответственным секретарем этого сборника был Владимир Михайлович Россельс.  Именно он и помог мне заполучить ксерокопию сборника Уильямса аж из знаменитой библиотеки Британского музея! До сих пор храню дома... Но, как выяснилось, вполне достаточно было обратиться в родную ВГБИЛ. Оба сборника обретались в ее фондах, и ни один переводчик ими почему-то не заинтересовался. Я была первой, кто пожелал переводить эти стихи. И не только в России, но и в мире. Как  говорится, ищите – и обрящете...
                СКВОЗЬ ТЕРНИИ...
Казалось бы, на первых порах судьба ко мне благоволила. Я благополучно перевела и сложила сборник и уже намеревалась  показать его Левику, который был для меня непререкаемым авторитетом, к тому же очень хвалил мои переводы, особенно «Колокола» По. Но увы, Вильгельм Вениаминович скоропостижно  скончался, что стало для меня тяжелым ударом, как, впрочем, и для всех, кто знал его и любил... В итоге хвалебный отзыв на книгу дал Аркадий Штейнберг вместе с направлением в издательство «Художественная литература».  Однако для моих современников не тайна, что вокруг каждого крупного издательства складывалась своя мафия, куда я как переводчик не входила. Издавать книгу в переводе единственного переводчика, да еще со стороны, отнюдь не входило в интересы «Худлита». При жизни мэтра издатели не хотели ссориться с ним и подло дождались кончины Штейнберга, после чего книгу мне вернули с разгромной внутренней рецензией. Могу перечислить поименно участников сего позорного действа, ежели будет кому интересно.
Я, разумеется, не сложила оружие, и подборки стихов Уильямса печатались в «Литературной газете», «Советской культуре», в журналах «Иностранная литература», «Театр», даже в альманахе «Поэзия», в более поздние времена – в «Литературных знакомствах». Но вот с книгой все никак не складывалось. Совсем, как описывал Теннесси Уильямс в своем стихотворении «Сахар в тростнике»:
          Кто я? Перец для коктейля,
          Хлеб, что выпечь не успели...

                ...  К ЗВЕЗДАМ!
И вот, наконец , «Рудомино»,издательство при ВГБИЛ, решилось на книжку стихов Уильямса при финансовой поддержке американского посольства. И в 1997 знаменательном году это небольшое по объему, в мягком переплете, однако довольно изящное издание наконец увидело свет. Поверьте мне, это был настоящий прорыв! Я бесконечно благодарна и библиотеке, и издательству. Прошло всего каких-нибудь 17 лет – что это по сравнению с вечностью!-
 и на телеканале «Культура»  в серии «Гении и злодеи уходящей эпохи» был снят фильм, который целиком базировался на моих любимых, тщательно выношенных мыслях  о творчестве Уильямса и моих же переводах его стихов. Назывался он «Теннесси Уильямс .Роза и шипы». Если бы не ранее изданная «Рудомино» книга моих  переводов, этот фильм никогда бы не состоялся. Миновало еще семь лет –и вот появилось на свет билингвальное издание, которое я ныне  держу в руках с радостью и чувством выполненного долга. Сегодня мою миссию по Т. Уильямсу можно считать завершенной. Как говаривал мой любимый учитель Вильгельм Вениаминович Левик, в России надо долго жить. Да, если вкратце, на это потребовалась вся жизнь переводчика. Но, вероятно, для миссии это нормально.
                ОДИНОКИЙ ЧЕЛОВЕК
Чтение стихотворения «Одинокий человек».
Да, Уильямс действительно был одиноким человеком, и предпосылки этого были созданы обстоятельствами, в которых прошло его детство. Он вырос в неблагополучной и несчастливой семье, вместе со старшей сестрой Розой и младшим братом Уолтером. Отец семейства был человеком грубым, пьющим, склонным к бродяжничеству и азартным играм, легко переходящим к рукоприкладству. Вполне справедливо было бы определить его как домашнего  тирана. Близких своих он не понимал, да и понимать не хотел. Мать, происходившая из семьи священника и учительницы музыки, была склонна к мечтательности, фантазиям, обладала истонченной душевной структурой. Ее образ романтизируется Уильямсом в стихотворении «Пора блуждающих огоньков» (читаю заключительную часть). Однако, при всей своей утонченности, миссис Уильямс отличалась властным характером, была склонна к снобизму и, будучи несчастлива в отношениях с супругом, болезненно сосредоточилась на детях. Ей казалось, что большинство ровесников недостойно общаться с ее отпрысками, она нередко разрушала их отношения дружбы или полудетской влюбленности. В результате и Томас, и Роза оказались в дисгармонии с окружавшим их миром, что крайне тяжело сказалось на судьбе обоих, и брата, и сестры.
О трагедии сестры Розы Уильямс поведал в замечательной пьесе «Стеклянный зверинец», а также в целом ряде стихов. Ее судьба находится и в центре внимания создателей фильма «Роза и шипы». (Читаю стихотворения «Страна бобового стебелька» и «Бумажный фонарик» из «Рекуердо»).
На фоне печальной семейной истории становятся ясными корни углубленного и болезненного психологизма, характерного для творчества Уильямса, который подчас роднит его героев с персонажами Достоевского. Моменты сходства и даже прямого влияния наблюдаются и со стороны Чехова, на что указывал и сам драматург. Кроме того, с лучшими традициями русской литературы его роднит и демократизм героев, простота языка и обстановки (Читаю стихотворение «Пространство потрогать рукой») Таким образом, русская литература и сцена приняли американского драматурга как родного, и, наверное, вполне закономерно, что переводы его поэзии, несмотря на все тернии и препоны, состоялись впервые именно на русском языке.