Циклы 2 - Лирика 1945-ого - ч2

(новый вариант ранее опубликованной поэмы)

Часть 2. Генрих

Жила-была Мария Комарова.
Обычной женщиной была она.
И на таких и держится страна.
Им бог дал все: удачу и здоровье.
Жила в селе – там рос редис, шпинат.

Тогда у власти был еще сам Брежнев.
СССР, казалось, процветал.
Но был в селе у Машеньки не бал:
Простую здесь носили все одежду.
А где-то ведь гремел и карнавал.

Однажды к ней приехал иностранец.
На вид красавец словно бы Делон.
Возможно гранд, а может быть и дон.
Но точно уж совсем: не голодранец.
И не шпион – прогнали б точно вон!

Сказал тот гость: «Привет, сестренка Маша!
Чтоб встретиться с тобой, проехал свет.
Мечтал об этом с самых юных лет,
Когда питался овсяною кашей
Как будто бы какой-нибудь аскет».

В Марии же к словам тем удивленье:
«У нас в родне заморской крови нет».
«Ты что, считаешь, что сказал я бред?»
Здесь тишина повисла на мгновенье.
Не знала Маша, что сказать в ответ.

«Тогда послушай про отца-солдата.
Он общим у меня был и тебя.
Об этом знаю очень точно я.
Он воевал с фашизмом, не за злато –
За матерей, отцов и за ребят.

Его родители назвали Владом.
Рейхстаг он брал. По гороскопу – Рак.
Влюбился в немку-фрау после драк…
Домой уехал, сделав фрау чадо.
Ведь немцам честным был совсем не враг.

«Я поняла тебя – ты милый братик!» -
Сияла в Машиных глазах звезда.
«Да, я родился именно тогда,
От этой фрау» - «Ах, ты мой касатик» -
«Тебя найти мне стоило труда.

Но помогли советские мне власти.
Как только вырос – стал искать родню.
Не жить же без отца как будто пню.
И вот нашел – какое это счастье!
Не думай, Маша, я тебе не снюсь!»

«А наш отец еще живой. Трудяга!
Не знает он, что ты на свете есть.
Живет он в городе – там рядом лес.
Веселый, добродушный и не скряга.
Считал детей иметь всегда за честь».

Потом представился братишка: «Генрих.
Однако все ж во мне России кровь».
Затем лег на кровать, поспать чтоб вновь.
И Машенька состряпала пельмени.
Потом читали книгу про любовь…

И вот уже с отцом, любимым, встреча.
Был изумлен, конечно, очень тот.
«Не жизнь, а будто вкусный бутерброд».
Обнялся с Генрихом отец за плечи:
«Теперь продлится мой, конечно, род!»