Томас Лав Пикок 1785 1866 Прощание с Матильдой

               Oui, pour jamais
              Chassons l’image
              De la volage
              Que j’adorais.              PARNY.


Матильда, прощай! Рок велел нам расстаться,
И сердце моё уж не будет метаться;
Любовь и свой разум избавлю от ссор,
Хоть жизни ценней ты была до сих пор.

Когда мы бродили, признался я в страсти,
Красоты твои для меня – это счастье;
Я верил – взаимна любовь и вольна,
И думал, Матильда, ты будешь верна.
 
Но ты изменила! К тебе я хладею,
Не можешь, не должно тебе быть моею:
Тебя презираю, как  ране любил,
От встречи с тобой не теряю я сил.

Тебя не полюбят, хотя ты прекрасна,
Ведь глупость и фальшь в тебе видны так ясно,
Хоть фаты польстят и похвалят глупцы,
С презреньем избегнут тебя мудрецы.

И нежели страсть моя так пламенела,
Когда притворялась ты честной умело?
Что плачь, коль нарушила ты свой обет,
Я сердце презрел, коль желанья в нём нет.
 
Была бы ты милой всегда, неизменной,
В моём представленье – такой совершенной,
Пусть нет тебя, время не сможет изъять
Твой образ, что в сердце оставил печать.   

Ведь в грёзах раскрашены были картины
Светящейся кистью Надежды невинной!
Не смог сохранить я блаженство мечты,
Тщеславно и лживо оно, как и ты.

Быть может, другой для Матильды – пригожей,
Желанней, хоть менее искренней всё же;
Он лёгкую страсть твою сдержит тогда,
Оставив тебя горевать от стыда.
 
Не кайся, Матильда, твоё возвращенье
Не нужно, напрасно твоё сожаленье:
К чему твои клятвы с улыбками вновь,
Погаснув, уже не зажжётся любовь.


Из сборника «Пальмира и другие стихотворения» (1806)



Thomas Love Peacock (1785 – 1866)

Farewell to Matilda


              Oui, pour jamais
              Chassons l’image
              De la volage
              Que j’adorais.              PARNY.

Matilda, farewell! Fate has doom’d us to part,
But the prospect occasions no pang to my heart;
No longer is love with my reason at strife,
Though once thou wert dearer, far dearer than life.
 
As together we roam’d, I the passion confess’d,
Which thy beauty and virtue had rais’d in my breast;
That the passion was mutual thou mad’st me believe,
And I thought my Matilda could never deceive.
 
My Matilda! no, false one! my claims I resign:
Thou canst not, thou must not, thou shalt not be mine:
I now scorn thee as much as I lov’d thee before,
Nor sigh when I think I shall meet thee no more.
 
Though fair be thy form, thou no lovers wilt find,
While folly and falsehood inhabit thy mind,
Though coxcombs may flatter, though ideots may prize,
Thou art shunn’d by the good, and contemn’d by the wise.
 
Than mine what affection more fervent could be,
When I thought ev’ry virtue was center’d in thee?
Of the vows thou hast broken I will not complain,
For I mourn not the loss of a heart I disdain.
 
Oh! hadst thou but constant and amiable prov’d
As that fancied perfection I formerly lov’d,
Nor absence, nor time, though supreme their controul,
Could have dimm’d the dear image then stamp’d on my soul.
 
How bright were the pictures, untinted with shade,
By Hope’s glowing pencil on Fancy pourtray’d!
Sweet visions of bliss! which I could not retain;
For they, like thyself, were deceitful and vain.
 
Some other, perhaps, to Matilda is dear,
Some other, more pleasing, though not more sincere;
May he fix thy light passions, now wav’ring as air,
Then leave thee, inconstant, to shame and despair!

Repent not, Matilda, return not to me:
Unavailing thy grief, thy repentance will be:
In vain will thy vows or thy smiles be resum’d,
For love, once extinguish’d, is never relum’d.