Изъян...
ПОсле своИх всех блестящих свершений
Человек сам выходит из моды...
Есть интерЕс прикладной, тем не менее, —
Не затягивать «выход» на годы...
Кроме того, решить нужно проблему:
Как себя поведёт человек,
Что опущен вновь к жизни пещерной —
Взял разбег и... плюх в каменный век...
Протрезвев, одряхлев, он не сможет...
Измышлять себе новые ценности
Взамен рухнувших, в сущности ложных —
Игра кончится, сгинет в безвестности...
...Не нашло до сих пор человечество
Сил и способ прервать «прогресс спуска»...
Был изъян изначала — не лечится!
Мощи полной достиг... Не до шуток!...
Расшатал человек свою личность и цели,
Всем подобным себе... жизнь вести стал во вред...
ИзначАльно плохОго... в нём бОльше имЕлось,
Но зачатки добра свёл прогрессом на нет...
_______________________________________________________
Далее: «Хомо брутальный...» (http://stihi.ru/2021/06/23/298)
Свидетельство о публикации №121061906664
Уже в первой строфе автор выносит приговор: «Человек сам выходит из моды». Это не просто игра с метафорой моды, а глубокое культурное утверждение — человек как феномен больше не актуален, не нужен, он исчерпан. Всё, что остаётся — «прикладной интерес» к тому, как ускорить его «выход» с исторической сцены. Так начинается текст с пугающей прямотой, где нет места утешению или надежде.
Во второй строфе Штейн моделирует ситуацию отката к пещерному бытию: человек, утратив достижения цивилизации, остаётся наедине с собой — без инструментария для создания ценностей. Это не романтика первобытности, а абсолютная деградация — «плюх в каменный век» здесь звучит как гротескный, почти комический образ полного провала. Однако этот комизм — глубоко трагичен: нет пути обратно, потому что прогресс не вознёс, а расшатал.
Ключевой поворот наступает в третьей строфе: человек не сможет измыслить новые ценности, потому что те, которыми он жил, были «в сущности ложны». Это разоблачение не только социума, но и человеческой ментальности как таковой. Если игра окончена — значит, она была иллюзией с самого начала. А финал — не катастрофа, а безвестность, исчезновение субъекта как такового.
Четвёртая строфа обнажает системную, почти генетическую природу краха: «Был изъян изначала — не лечится!» Здесь поэт проводит метафизическую линию — проблема не в политике, технологиях или морали, а в самой сути человеческого вида. Он «достиг мощи» — но эта мощь не спасительна, а разрушительна. И снова звучит прямая угроза: не до шуток.
Финальная строфа — горький итог: человек расшатал не только свою идентичность, но и саму способность быть в мире. Добро в нём изначально было в меньшинстве, но теперь и оно «сведено на нет». Прогресс обесценил лучшие импульсы в человеке, не улучшил, а уничтожил его. Это итог, который кажется окончательным.
Композиционно текст выдержан в структуре нарастающей безысходности. Языковая манера намеренно резка, местами афористична: «изъян не лечится», «жизнь вести стал во вред», «игра кончится». В интонации чувствуется раздражённый скепсис, почти горький сарказм — но без пафоса. Автор как будто констатирует с холодной отстранённостью: диагноз поставлен, от лечения давно отказались.
В этом стихотворении — как и во многих философских поэмах Штейна — читается влияние поздней антиутопической традиции: от Оруэлла до Чорана, где отказ от утопии — это тоже форма честности. Однако, в отличие от сугубо нигилистического подхода, в тексте всё же сквозит этическое чувство: трагедия человека заключается не просто в его падении, а в том, что он сам отказался от своих возможностей — сознательно или по неведению.
Таким образом, «Изъян...» — это не просто обвинительный акт, но философское подведение итогов человеческой истории. Один из самых сильных и бескомпромиссных текстов поэта, чьё достоинство в том, что он не утешает читателя, но требует взглянуть в самую сердцевину сущностной проблемы — той самой, «что не лечится».
Руби Штейн 26.07.2025 21:04 Заявить о нарушении