2 сонет Шекспира

2
     When forty winters shall besiege thy brow,
     And dig deep trenches in thy beauty's field,
     Thy youth's proud livery so gazed on now
     Will be a tottered weed of small worth held:
     Then being asked where all thy beauty lies,
     Where all the treasure of thy lusty days,
     To say within thine own deep-sunken eyes
     Were an all-eating shame, and thriftless praise.
     How much more praise deserved thy beauty's use,
     If thou couldst answer, `This fair child of mine
     Shall sum my count, and make my old excuse',
     Proving his beauty by succession thine.
     This were to be new made when thou art old,
     And see thy blood warm when thou feel'st it cold.


     Когда сорок зим* возьмут в осаду твое чело
     и выроют глубокие траншеи на поле твоей красоты,
     гордый наряд твоей юности, который теперь так привлекает взгляды,
     все будут считать лохмотьями;
     тогда, если тебя спросят, где вся твоя красота,
     где все богатство цветущих дней,
     сказать, что оно в твоих глубоко запавших глазах,
     было бы жгучим стыдом и пустой похвальбой.
     Насколько похвальнее было бы использование твоей красоты,
     если бы ты мог ответить: "Этот мой прекрасный ребенок
     подытожит мой счет и станет оправданием моей старости", --
     доказав его сходством с тобой, что его красота -- это твое наследство.
     Это было бы как будто снова стать молодым, когда ты стар,
     и  увидеть  свою кровь  горячей, когда ты  чувствуешь,  что в  тебе она
холодна.
     ---------
     *  По  понятиям  эпохи,  сорокалетний   возраст  для  человека  означал
наступление старости

2
Когда возьмут в осаду сорок зим,
На поле красоты, воюя с плотью,
Наряд, в котором ты  неотразим,
Скупая старость превратит в лохмотья;

Тогда - то, если спросят, где сейчас
Наряд весны, блиставший красотою,
Не говори: «В глубинах впалых глаз».
Ответ сочтут пустою похвальбою.

Достойнее сказать: « Я жил не зря,               
Вот оправданье старости – ребёнок.
Старался я, в нём копию творя,
Поэтому он  мой портрет с пелёнок.

Я, постарев, как будто молод вновь,
Остыв во мне, пылает в сыне кровь».
Старый вариант
2
Когда в жестокой схватке сорок зим
Обезобразят и лицо, и тело,
Забудут,  как хорош  был молодым,
Лохмотьями, назвав, что уцелело.

А если спросят, затаив укор:
Куда растратил молодость и силу?
Не хвастайся, ответь, потупив взор:
В глазах запавших след того, что было.

Но, если ты не тратил время зря,               
Не забывал, что смертных ждёт могила,
Добавь: Вот сын – я, копию творя,
Ему оставил облик свой, и силу.

С таким наследством - молодею вновь,
Теперь мне сердце греет сына кровь.