Сердце девы

Ованес Туманян
СЕРДЦЕ ДЕВЫ
(восточное преданье)

Некогда в царстве восточном цвела
        Юная дева, резва, весела,
Краше всех сверстниц красою лица,
         Радость и гордость вельможи-отца.
Только, знать, сердцу не писан закон:
В дочь властелина безродный влюблен:
Дева любовью ответной горит;
«Он — мой избранник», — отцу говорит, —
«Он, не другой —
Суженый мой!»

Крикнул вельможа: «Тому не бывать!
Легче мне в землю тебя закопать!
Нищего зятем назвать не хочу,
В крепкую башню тебя заточу».
         Камень, скала он... Что страсти скала?
              Юноше дева тем боле мила,(мила(санскрит) слово)
Нежностью пылкой невеста горит:
«Он — мой желанный», — отцу говорит, —
«Он, не другой —
Суженый мой!»

Деспот угрюмей, чем хмурая ночь,
            В тесную башню сажает он дочь:
«С милым в разлуке, вдали от людей,
Блажь с нее схлынет. Остынет он к ней.. »
Нет для любови ни стен, ни замка;
Лишь распаляет желанье тоска,
           Страстью дева в затворе горит;
«Он — мой любимый, — отцу говорит, —
«Он, не другой —
Суженый мой!»

Дух самовластный осенила тьма;
Сводит гордыня владыку с ума:
Башню, где клад свой ревниво берег,
Мстящей рукою безумец поджег...
    Что для любови, что жарче тюрьма?
        Ярым пожаром пылает сама!
       Узница в душной темнице горит,
Клятвы обета, сгорая, творит:
«Он, не другой —
Суженый мой!»

Грозная башня сгорела дотла;
В пепел истлела, что прежде цвела.
Только — о, чуда безвестного дар! —
              Сердца живого не тронул пожар...
              Стелется горький с пожарища дым;
                Юноша плачет над пеплом седым.
Плакал он долго; застыла печаль;
В путь поманила далекая даль...
«Он, не другой —
Суженый мой!»

       Нежная тайна! Под хладной золой
Что содрогнется, — не сердце ль, — порой?
          Жаркое сердце в огне спасено;
                Только под пеплом сокрыто оно.
Сердца живого из дремлющих сил, —
Словно из корня, что ключ оросил
Слез изобильных, — в таинственный срок
Вырос прекрасный и легкий цветок:
             Огненный мак;(аленький цветочек, алоцвет)
                Глубь его — мрак...

По чужедальним блуждает краям
Юноша, цели не ведая сам,
Вкруг озираясь, — любимая где?
Милой не видит нигде и нигде!
В грезах о нежной склоняет главу;
Но безнадежность одна наяву.
Верной любови и смерть не конец;
Чувства не гасит небесный венец.
В оный предел
Вздох долетел...

Стон долетел к ней и тронул ее,
                Тень покидает жилище свое,
               К милому сходит, тоскуя, во сне,
                Благоуханной подобна весне,
Молвит: «Внемли, мой печальник, завет!
                Вырос над пеплом моим алоцвет.
                Девы сожженной он сердце таит.
Жизнью моею тебя упоит.
                В соке огня
                Выпей меня!

Неги медвяной(мед) , разымчивых чар
Хмель чудотворный, целительный дар
         Выжми и выпей пчелой из цветка:
                Черная душу покинет тоска,
Так ты спасешься, избудешь печаль.
Смоет земное волшебная даль;
Не увядают ее красоты;
Мир и блаженство изведаешь ты —
В тонкой дали
Лучшей земли!..»

                Нежная тайна, ты сердцу мила!
                Стала скитальца душа весела.
                Соком заветным навек опьянен,
                Волен, беспечен и мужествен он.
В смене вседневной воскреснет тоска, —
                Радость за нею, как рай, глубока.
Прежнее бремя его не долит,
Прежнее пламя его не палит, —
В тонкой дали
Лучшей земли...


Константин Бальмонт.
 ТКАЧИХА


Дева вещая, ткачиха,
Ткет добро, с ним вместе лихо,
Пополам.
Левой бедою рукою
Нить ведет с борьбой, с тоскою.
А рукою белой правой
Нить прямит с огнем и славой.
Ткани – нам.
Дева вещая, ткачиха,
В царстве Блага, в царстве Лиха,
Где-то там.

Пой для Девы, Дева глянет,
Только ткать не перестанет
Никогда.
Сердцем зная все напевы,
Заглянул я в сердце Девы.
Полюбил, и полюбился,
В замке Девы очутился
Навсегда.
Любо мне, но душу ранит
Шум тканья, что не устанет
Никогда.

Диво вечное, ткачиха.
Тки, колдуй, но только тихо,
Не греми.
А не то проснутся люди,
И придут гадать о чуде.
Нам вдвоем с тобою дружно,
Нам не нужно, не досужно
Быть с людьми.
Дева вещая, ткачиха,
Тише, тише, в сердце – тихо,
Не шуми.



Песня араба
Бальмонт Константин

Есть странная песня араба, чье имя — ничто.
Мне сладко, что этот поэт меж людей неизвестен.
Не каждый из нас так правдив, и спокоен, и честен,
Нам хочется жить — ну хоть тысячу лет, ну хоть сто.

А он, сладкозвучный, одну только песню пропел
И, выразив тайно свою одинокую душу,
Как вал океана, домчался на бледную сушу —
И умер, как пена, в иной удаляясь предел.

Он пел: «Я любил красоту. А любила ль она,
О том никогда я не знал, никогда не узнаю.
За первою встречей к иному умчался я краю,—
Так небо хотело, и так повелела луна.

Прекрасная дева на лютне играла, как дух,
Прекрасная дева смотрела глазами газели.
Ни слова друг другу мы с нею сказать не успели,
Но слышало сердце, как был зачарован мой слух.

И взгляд мой унес отраженье блистающих глаз.
Я прожил пять лет близ мечетей Валата-Могита,
Но сердцем владычица дум не была позабыта.
И волей созвездий второй мы увиделись раз.

Я встретил другую. Я должен спросить был тогда,
Она ли вот эта. Все ж сердце ее разглядело.
И счастлив я был бы, когда бы она захотела,
Но, слова не молвив, она отошла навсегда.

Мне не в чем ее упрекнуть. Мы не встретимся вновь.
Но мне никогда обещанья она не давала.
Она не лгала мне. Так разве же это так мало?
Я счастлив. Я счастлив. Я знал, что такое любовь!»


ПАНАГИЯ
К. Бальмонт.


О, Мария, ты — Стихия,

Ты — волна с венцом из пены!

Ты — сиянья золотые,

Что в Эдеме красят стены!

Согревая, ты — живая,

Как простор Небес окружный!

Ты — молитва голубая,

Лик с оправою жемчужной!

Ночью темной, водоемной,

Изливающей планеты,

Ты есть пламень незаемный,

Нам взаймы дающий светы!

Ночью темной, водоемной,

Изливающей созвездья,

Ты — часовни мир укромный,

Путь прощенья в тьме возмездья!

О, Мария, в зимы злые

Радость Мая голубая!

Сердцу мира — сны златые,

Панагия, Всесвятая!

К ДЕВЕ МАРИИ
      Дева Мария,

      Море-Стихия,

Чистая совесть-душа.

      Будешь ли с нами?

      Будь с голубями,

Ты как рассвет хороша.

      С огненной хотью,

      С Марфою-плотью

Много нам было хлопот.

      Дева Мария,

      В областях Змия,

Светишь ты в пропасти вод.

      Марфу не кинем,

      Мы не остынем,

Рдяность мы любим всегда.

      Деве Марии

      То не впервые,

Знает, горит как Звезда.

      Светит с зарею,

      С жаркой сестрою

Век нераздельна она.

      Дня ожидает,

      Видит, и тает,

Будет — как будет нужна.

      Днем истомимся,

      Днем запылимся,

Вечер нас будет пугать.

      Тут-то нас встретит,

      Тут нас приветит

Нежная юная Мать.

      Будет лелеять,

      Будет нам веять

Сном над глубокой водой.

      Пристанью станет,

      Жемчугом глянет,

Яркой Вечерней Звездой.

      Матерь и Дева,

      В вихре напева

Мы погружаемся в Ночь.

      Дева Мария,

      Море-Стихия,

Тихого, Вечного Дочь.


Песнь песней Соломона.

Шея твоя как башня Давида,
Воздвигнутая с покрытиями:
Тысяча щитов висит на ней,
Все – доспехи сильных.


Груди твои – как два олененка,
Двойняшки газели,
Пасущиеся среди лилий.

Пока дышит день и бегут тени,
Пойду я к горе мирровой,
К ладанному холму.

Вся ты прекрасна, любимая моя,
Нет в тебе изъяна.

Со мною с Ливана, невеста,
Со мною с Ливана приди!
Взгляни с вершины Аманы,
С вершины Сенира и Хермона –
От логовищ львиных,
С гор леопардовых.

Ты пленила сердце мое,
Сестра моя, невеста;
Ты пленила сердце мое
Одним [взглядом] очей своих,
Одним ожерельем бус.
               
Как прекрасна любовь твоя,
Сестра моя, невеста!
О, лучше любовь твоя, чем вино,
Благоухание масел твоих
Лучше всех ароматов!

Уста твои сочатся сотовым медом, невеста,
Мед и млеко под языком твоим,
Благоухание одеяний твоих –
как благоухание Ливана.


Запертый сад – сестра моя, невеста,
Запертая волна, запечатанный родник....



Сплю я, но сердце мое бдит.
– Голос!
Мой любимый стучится!
– Открой мне, сестра моя,
Любимая моя, голубка моя,
Совершенная моя,
Ибо голова моя полна росою,
Кудри мои – каплями ночи!.....




Цариц – шестьдесят,
Наложниц – восемьдесят,
А девицам – несть числа!

Одна она – голубка моя,
Совершенная моя,
Одна у матери своей,
Чистая – у родительницы своей.
Увидели ее дочери – и величали ее,
Царицы и наложницы – и восхвалили ее.

Кто это виднеется, как заря, –
Прекрасная, как луна,
Чистая, как солнце,
Величавая, как знамения?.....


Пупок твой – круглая чаша,
  Не скудеет [в ней] вино пряное;
  Живот твой – сноп пшеницы,
  Окаймленный лилиями.....