28. Цена вопроса жизнь. Юная королева

   (предыдущий фрагмент главы из тома «Генриетта», роман «Миледи и все, все, все»
  «27. Венерой стать врагу на страх» http://stihi.ru/2020/08/26/8510)

Принцессу ждали в Лондоне, ей-ей,
не ведая, что та портрета краше:
«Стань, Генриетта – и не пожалей – 
английской королевой новой нашей»…

Для слуха всех парижских упырей,
а может быть, для психики монаршей –
назло Марии Медичи, скорей –
английский юмор в каждом дикаре
из Лондона дозрел до слов: «Мамаша,
учтите, что пролив Па-де-Кале
по милям предпочтительней Ла-Манша
на ветреном пути нахалок-дев:
от импортных принцесс до королев»…

С любвеобильной приземлённой кастой
бескомпромиссно Божья власть строга.
Не дай Бог сердцеедке, если каждый
любовник превратится во врага!..

…Друг с другом связь у островов плоха.
И также разобщённость Душ однажды
разрушит мир любви, который нажит.
А ненависть – кочующий бархан.
В союзе с ним мчит злобный ураган.

Зло – против нас. То бесы в дверь. За   нас   же
идут след в след земные персонажи,
порою даже целя во врага.
Рискуя, игроки при всех капризах
с напором бычьим иль на лапах рысьих
в пылу интриг не смотрят в облака.
На раны Генриетты от интрижек
(увечья – лишь    душевные    пока,
но сгинуть    просто    в лондонах-парижах),
на раны королевы Бекингем
накладывать умел морально крем…

Уместна там, где люди – не милашки,
в политике своя игра в пятнашки…
Без Белоснежки, храброго портняжки
и прочих мы новеллу посвятим
принцессе, гладкокожей без подтяжки.
Интриги подгоняем мы под драчки…

...Не выглядел чтоб грешным иль святым
герою, мы дадим шанс (без подначки)
ему «скормить» нам то, что мы «съедим».
Вглядеться в Генриетту, внять седым
векам нам предстоит не ради жвачки.

От нас далёкой, чуждой нам гордячке
внимание бестактно уделим.
Сдерём, чтоб докопаться, ковролин…
Историк, не ленись сесть на карачки!
В истории, что ни сюжет – трамплин!

Чудна не то в чужом, не то в родном,
История своим нас полотном,
добро, коль позабавит не до шока.
История забавна лишь до срока…
Далёкое не значит, что планктон,

однако же к нему (не с   двух   сторон)
сегодня умозрительна дорога.
Преданье о чужой любви старо,
однако интерес несёт без срока…
…Разборчивы в красе и в остальном,

на Генриетту глядя (зубы скаля
на мужа-короля, что был рогат),
задумаемся, что ж жена за краля?..
История – не то чтобы гарант
правдивости, но… полотно все ткали…
С каких глубин древнейших засверкали
красотки, возводя матриархат?

Породой женской долгими веками
Любуются    мужчины или в лад
бранят    друг друга, вывернув всё в мат,
и тут уж дамы не без нареканий.
лишаются всех женственных регалий.

Нас женщины и радуют, и злят.
Кого-то привлекает    мымра    в теле,
кого – святая – вне кадастра зад.
Когда бы все харизмой мы владели,
всем – благодать. Но… шансы нас разнят.
У Бога всё   устроено   так, знать…

Успехи вечны или однодневны?
Лет ранней хрупкой юности для девы
достаточно, чтоб остро осознать:
даст шанс ей внешность выйти в королевы,
иль    просто    станет мамкою дебелой
она для семерых своих козлят…
а вовсе не    красоткой,    в танце первой…

О дамском роде спросим напролом.
Меж рыцарем колеблясь и мурлом,
то в жалком окружении, то в пышном,
чем дамский род бывает окрылён,
а чем обескуражен и обижен?

Евангелие иль «Декамерон»?..
Что дорого принцессам всех времён?
Принцессы любят роскошь с блеском рыжим,
духи, что нюхал сам Тутанхамон,
и льнут к очаровательным парнишам
без аристократических имён

(притом, что не у каждой мозг умён,
а уровень потребностей не снижен).
Отдушкой одурманен, изумлён,
завистников хор должен быть пристыжен.
Зад тощий пышным платьем округлён.
Огромный бриллиантовый кулон
для платья к балу – атрибут престижа.
Как все, принцессы   счастья   ждут.  Интриг  же –
и    так   тьма для гулён и не гулён…
…У юной Генриетты был в Париже
возлюбленный – граф де Ла Рош-Гюйон,
Арман д’Эгмон, красив и сверх умён…

…Рок сходу б их «спалил», но не    спалил    же…
Невзгодами граф    не    был  огрублён.
Принцесса по взаимности всё ближе
сходилась с ним, счастливая. Не лишне
добавить, что граф первым стал влюблён.

Но жаль, он – не Стюарт и не Бурбон.
Зато красив был внешне от рожденья.
Мир светится в любовных отраженьях,
но сплетен-слухов в нём кипит бульон…

…Принцесса – жертва    сплетен    оглашенных?
Репьём цепляясь к тем, кем ослеплён,
мир, обсуждая мезальянс блаженных,
безудержно включал воображенье.

Граф в адюльтере, мол, не салабон,
в её алькове справил новоселье,
о чём не в курсе брат её Бурбон
(позор сестры – для трона потрясенье)!

В вине утопят зависть, как в бассейне,
но сами ж и дают ей воскресенье
завистники – хрычи и огольцы.
О шашнях слухи ходят и доселе.

От   сплетен  –  пошлый смех, и с  эхом –  цирк…
В мошонке графа яйца аж просели!
Зашло бы с ним у девы до постели,
да так, что явно б    кости    захрустели
(в любви флюиды – лучшие гонцы)!

Смогла б принцесса спрятать все концы…
Но в ней все кладовые и ларцы
накопленного счастья оскудели,
когда её Армана подлецы
проткнули шпагой. И не на дуэли.
Убийство на заказ – пик всей затеи.
Придя за графом из засады в дом
и зная, что граф зря самонадеян,
в рай Смерть ему была поводырём.
Стал Тенью тот, кто цвёл в уютном теле.

Само собой, принцесса не при нём.
Пусть мысли – ужас ночью, дебри – днём,
но как бы Генриетту ни задели,
ей  –   жить,   не убиваясь из-за Тени,
не связываясь с царством привидений.

В   Париже   юность, в   Лондоне   приём,
жизнь во дворцах столицы и предместий…
Шли годы: к королеве – от невесты
сквозь страх и политические квесты…

Тоскующей мы слёзы не утрём,
но и    поймём    её, найдя средь бестий.
Сестра Луи Тринадцатого к трём
годам тоски прибавила злость к лести.

Ну, ни один поклонник не ядрён
до полной в нём гармонии сторон!
Поднявшись от тоски к жестокой мести,
успевши оседлать английский трон,
себе призналась Генриетта: вместе

с супругом ей альков – не сексодром.
Своё предначертанье не сотрём –
вот и плевать не станем против ветра.
Жди Счастья хоть глазами, хоть нутром –
не будет ни абстрактно, ни конкретно
от Счастья ни ответа, ни привета.

Чтоб честь стеречь, к чему ходить в дозор?!
Но бредя адюльтером, Генриетта
задумчиво задерживала взор
на ярком Бекингеме. Джордж – позёр,
но впрямь неотразим зимой и летом.

Такой гость не    ударит    мордой в грязь.
Никто о нём не скажет: «Злополучный»…
…Смущалась королева всякий раз,
когда у глаз самца был повод-случай
вниманием    польстить    ей. Нет, не пучил
он на неё глаз нагло, но экстаз,
который не рассчитан на отказ,

читался в них всё чаще, глубже, лучше.
Досада сердце дамы жгла весьма:
«Будь инициативен! Ну не    ключ    же
от сердца своего вручу сама»! –
ей оставалось сетовать безмолвно.
Подстёгивать самца вслух нерезонно.

Отсутствие амурных дел за год,
отсутствие интимных потрясений
для женщины обидней, чем залёт!
Однако, вопреки всем опасеньям,

форсировал события сам лорд.
Он тоже был не чужд финтам постельным.
Чтоб распознать не только носом сорт,
к чужим он тяготел альковным стенам.
Чувств недержанье – это ж не понос…
Пред балом как-то в день её рожденья
он щедро ей в подарок преподнёс
сапфировое чудо-ожерелье
и сразу при свидетелях – под нос:

– Без вашего величества    жирел    я,
  а нынче будет всё наоборот.
  Всё лучшее – для вас! Оранжерея
  сапфировых цветов! И чья же шея,
  помимо вашей, блеск их заберёт?!

  Носите, от фиалок хорошея,
  пока Бог радость жизни не прервёт…
  Теперь свои сомненья я рассеял.
– Возьмите взад и    думайте    вперёд!

   Безумство трат! С ума сошли, милорд! –
зардевшись, королева отстранилась. –
   Как можно не учесть мою ранимость?!
   Дерзить в мой адрес и смущать народ

   вам, герцог, не бесстыдством ли вменилось?!
– Упрёки в этом – камень в огород,
  похоже, только в    мой?    Я впал в немилость?
  По сути-то, моральный я банкрот,
  что осознать не даст мне тупорылость.

  Всё! Время для меня остановилось.
– Ну, как вы не    поймёте,    сумасброд!..
– Да-да, я понимаю. Тест на вшивость.
  Найдёт не каждый толстосум оплот
  в монаршем вашем сердце.                – Фу, милорд!

   Сейчас от возмущения вспотею!
  При вас с собою мало даже слуг.
  Не верю, что богатым стали вдруг.
  В казне у вас весомую потерю

  грешно мне    поощрять,    мой дерзкий друг!
– Доколь ходить за вами тупо тенью?!
  Павлин во мне взыграл или индюк –
от вашей красоты я фанатею!

Обидно мне в глазах читать испуг.
Не     жуть     какую вам даю из рук!
Большой сапфир-фиалку – вам на шею.
– А Лондон    восхитится     ваш… наш ею?
 
Такое расточительство – недуг!
У вас, чай, самоцветов – не сундук!
И как воспримут ваше подношенье
супруга ваша, да и мой супруг?!
Да без упрёков и без тормошенья
жена вас полоснёт наотмашь всеми
ногтями,     «жуть» на мне увидев вдруг!

– Держаться с вами должен, как бирюк?!
Забавно! Мною – верным и хорошим! –
кому же это дерзкий    вызов    брошен?!
Возьми я впрямь на что-то покусись –
король легко воспримет мой сюрприз
как честь и поклоненье трону в общем
и целом. Мне ль мечтать ещё о большем?!
Вы вместе с королём – вы с ним одни –
персоны мировой величины!
А что моя жена? Зад на кушетке.
Вам    шлейф     из горностая, ей – горжетка…

…Нюансы мною все тут учтены.
Соцветие сапфиров для эстетки
ещё и с    бриллиантами    на ветке!
Быть можете вы   оба   польщены.

Фиалковый сапфир… огромный… редкий!
Теперь же, что касается жены…
Она ведь не красотка, не кокетка.
Такое украшение, как это,

чью копию и негде б было взять –
плачь, аристократическая знать,
и мучайся от    зависти    утайкой! –
такое чудо, как в моём подарке,

  подчёркивать    должно красу хозяйки,
  а вовсе уж никак не затмевать!
  От блеска всех сапфиров даме взгляд
   не можно отвести, а мне – аж жарко!
– Я взять их не могу, как мне ни жалко! –
характер Генриетты был упрям. –
   Сапфиры уподобились репьям!
   Мы – королева, а не попрошайка.
   Мы     сами,    даже по особым дням,
   решаем, что носить на теле нам.

– Проблема,    что дарить таким грудастым!
Пройдём по городам, по деревням –
вокруг немало дам, да кто ж    отдаст    им!
Да выглядело б явно  святотатством
даренье этой прелести не вам –
богине – а любой    другой    бы даме!
Хотите поменяться с ней местами?
Вещь  –  диво   ювелирное! Не хлам.

  Доставят радость    все    ремёсла вам,
  но… где мэтр – бог, не стыдно пред гостями.
  Мерцают камни синими кострами.
  Да, о себе… приравнено к словам…
  сапфиры по-французски бы блистали:
  «Ни в гарнитуре нас, ни по частям
  немыслимо вручать иным ля фам!
  Претит союз с их жиром иль костями!
   Над    королевой    дайте-ка власть нам»!

От лести Генриетта так зарделась,
настоль по нраву был ей лорд-актёр,
так вспыхнул благодарно женский взор,
что прямо вот взяла бы и разделась
пред щедрым комплиментщиком! Сам Эрос
ей волю диктовал в тот миг, надеясь,
что в ней превыше женственность и прелесть…
            *             *             *
...Борьба за власть – не схватка на мечах.
Что видится главнейшим Генриетте
в её неубывающих мечтах?
«Проблемами встают большими страх
пред лордом и что мне в его проекте
быть лишь на незначительных местах», –
так мыслит королева. Мысли эти
наедине с собой и на  устах
не вдруг с ума сходящей Генриетты –
для психики бедняжки не пустяк.
Политика – источник передряг.

Поставит Бекингема королева
на место и растопит в доме лёд,
с которым недруг влез в их «Камелот».
Изведает всю смесь укора, гнева
и женского возмездия милорд.
Но месть достойна тонкого просева.
            .             .             .
И года не прошло с тех пор, а тень
на связь с милордом пала неизбежно...
Смертельной схваткой веяло за день,
как время обратится в час кромешный.
Итак, кто первый в гонке, неизвестно.
В блажной, для разглашенья неуместной,
но женской тайне зрел клубок затей.
На время отложила дама     месть,     но
нужна ей дерзость, а не канитель…
…Совсем недавно Генриетта пресно
жила принцессой, миру неизвестной.
От скуки грусть – по нескольку недель:
затянет к бездне и окунет в щель…
…Тогда она была ещё невестой,
точней добавить, что ещё ничьей.
Натурой оставалась легковесной:
и в юбке озорник, и книгочей,
и склонная любить своих гостей.
            *             *             *
Слывя весельчаком лишь по навету,
тон мрачный приравнял я к одноцвету.
Хочу (на устрашения не жлоб)
у вас, как только сам в детали въеду,
расхожей фразой вызвать я озноб:
«Попасть в застенки значит кануть в Лету.
Жил-был   аббат во Франции и –  нету».
Похищенный – в крови. В поту – весь лоб.
Под    пыточную    взят подвал в аренду,
от ужаса уж жертву развезло,
но герцог Бекингемский Генриетту
(в ночь, как и подобает референту)
зазвал туда тайком ей не во зло
и даже подогнал свою карету.
Мол, кое-что услышать там невредно
вам будет – скажет узник привозной…
…Глазам предстал монах. Агент, конкретно.
Ей, в некотором роде, повезло
присутствовать на пытках и допросе
продажного шпиона. Тот при боссе
признался, что двойную вёл игру –
работал на испанцев.                – Я умру? –

хрипел монах, не выдержав боль пыток.
– В мученьях    да…   но только от попыток
   хоть что-то в нашем деле утаить.
   Посмел развить ты почему-то прыть,

   папистам нас продав, причём испанцам.
   Сейчас тебе сломают пару пальцев –
    начальные из общего числа, –
из тёмного подвального угла
на свет шагнул магистр Молина –

вождь Ордена подпольных террористов,
чьей целью было сбросить власть папистов
над миром христианским на земле. –
   Сломают. Но на каждом их звене
   вопрос к тебе наш будет повторяться:
   «Кто соблазнил внутри или извне
    тебя вдруг изменить законам Братства?!
До личного дойду рукоприкладства»!..
– Минуточку! – вмешался Бекингем. –
   Пусть скажет для начала этот хрен,
   кто стал убийцей де Ла Рош-Гюйона!
Мгновенье Генриетта изумлённо

смотрела на милорда, а потом,
без страха и брезгливости, смятенно
шагнула ближе к узнику (с пятном
родимым во всё темя). Даму тема

убийства волновала больше всех.
Но и для прочих лиц, что характерно,
убитый был не прошлогодний снег.
В периоды больших истерик сердце

у женщины с сознаньем не в ладу.
В порыве Генриетта – пик эксцесса –
в крови аж поскользнулась на ходу.
Покойный граф – возлюбленный принцессы –

заколот шпагой в собственном саду
был ночью неизвестными в году,
когда принцессе стукнуло пятнадцать.
Сил не имея более бодаться

морально с палачами, враз монах
при всех своих увечьях и раненьях
вовсю заговорил, а в откровеньях
язык плясал, как пятки на углях.
Куда ушла душа – поди    проверь    в них!
А рядом Бекингем в ухмылках скверных
раскрылся как злорадствующий тип.
Рассказ про смерть д’Эгмона – вопли, хрип…
            *             *             *
…От жизни не впадая в умиленье,
уместно думать только о плохом.
Как нужно королеве примиренье!
при мыслях об исходе – о благом!
Насколько же опасно промедленье?
Лорд    плахой    пригрозил – не кулаком!
Смертельная игра былые тренья
сменила между нею и врагом.
Враги изобретательны во гневе.
Миф о казнённых – разве миф о ком
другом, а не о местной королеве?!
Лорд    не   был пустобрёхом-дураком.

Пассивной стать – себя не приневолишь!
Дочь Генриха Четвёртого – не овощ,
чтоб ждать судьбы при слове «отдохни»!
Магистром ей обещанная помощь
бессмысленна, коль счёт идёт на дни.
А если лорд решится нынче в полночь
пойти на завершение игры?!

Совет магистра… Слава или драма
ей женская дана? Стать льстивой на
пути на эшафот? Но лесть – отрава!
Легко ли Генриетте мыслить здраво?
Дух юной королевы близок сплаву
отчаянья и дерзости. Война?
Решимость боязливости равна.
   
Да, страх – кум королю, но тормоз – плану.
Удачливостью, если цель верна,
не станет ли отныне мал финал?
Чуть-чуть у Генриетты дух воспрянул
лишь после поучений Молина.
Весьма категоричных. Мол, вина
на ней самой. Ошибка ей видна:
«Пойти на экстремальность даже спьяну
и то не всяк способен, но цена
вопроса – жизнь! Нельзя терять ни дня!
В ночь надо поменять, похоже, спальню,
хотя бы    ненадолго    для меня»…

Уйти из Лувра, времени не тратя!
Раскрыла Ночь капканы и объятья.
В плащ завернуться сразу голышом?
План действий королевою решён.
Одевшись в соблазнительное платье,
но спрятавшись под плащ и капюшон,
ушла… Пункт первый плана Генриетту
инкогнито, как манекен, в карету
забросил среди ночи. Враг взбешён?
Свернутся ли ей сызнова ежом?
Обязан дух тоской не только бреду,
а сплин – по горьким чувствам вояжёр.
Вновь ложка дёгтя – вовремя к обеду
мажорных остро-чувственных обжор…

                (продолжение в http://stihi.ru/2020/09/02/6246)