(предыдущий фрагмент главы из тома «Генриетта», роман «Миледи и все, все, все»
«28. Цена вопроса – жизнь. Юная королева » http://stihi.ru/2020/08/30/4226)
Легко свести план недруга к мыслишкам
заведомо безмозглого шута.
Стать жертвой провокаций – это слишком!
Затея шельмовать врага пуста.
Узнавши интригана, стойте с риском
оставить на замке свои уста.
Душою хладнокровно встречным иском
отбили все нападки, не устав?
Злой Фатум только тело отхлестал?
Спокойствие считайте олимпийским:
вас черти обирали до креста,
а вы, сверяясь с их чертовским списком,
крестили тех, кто грабить вас устал…
…Озвучивать рискованно роль писком
в расчёте на соседство волчьих стай.
Кого-то тянет к связям очень близким –
страницы флирта он перелистал…
…Отдавшись сладострастию, интрижкам,
Свет Высший старо-лондонский блистал
свободами в любви сродни парижским –
разврат на все сто случаев из ста.
Кому дал фору, лук задвинув, лидер
охотников? Любовь – не компромат.
Охотился ли на графиню Винтер
со стрелами Амур? Альков умят…
Амур, утех любовных покровитель,
по славе обошёл не в меру мать…
…Вслед герцогу сгущался гипермат
завистников: «…Притон – его обитель»!..
…Подобен богу, даже башковитей,
Джордж был бескрыл, поскольку не пернат.
Зато для дам он – светский покровитель.
Стал герцог благосклонен к женской свите
настолько, что поклонниц не унять!
Туманный Альбион суров, но свитер
натягивать не надо, чтоб узнать,
ревнива ли была графиня Винтер.
Ревнива! Но свою утробу знать
английская стремилась и в ту пору
плодами удовольствий без разбору
насытить, возлюбив порочный клуб.
Не только лишь игрою глаз и губ
графиню привлекал, само собою,
шикарный сердцеед и женолюб,
возвысившийся гордо над толпою,
Джордж Вилльерс, то есть герцог Бекингем.
Ужель красотке с колыбельки кем
попало увлекаться в зримом поле?!
Лишь лучшими в любви не однополой.
Любовный ли срастит детали клей
в единую картину или тему?..
…Когда был муж в отъезде вдалеке,
графиня устремилась к Бекингему.
На что уж был готов всегда лакей
к подобному, но тут решал дилемму:
к хозяину пускать ли на постой
такую вертихвостку на ночь глядя?
К утру все соки выжмет, ведь по сто
раз за ночь будят этакие б***и
дом визгом, своего оргазма ради…
…При помощи не только лишь вина,
игривой дипломатии верна,
весь вечер развлекала гостья тонко
хозяина, как бога, как ребёнка…
но вряд ли теоремою Ферма.
Представим, как блистал собой и кровом
(картинный Аполлон, но не кретин)
пред гостьей Джордж то собран, то раскован.
То вдрызг влюблённый паж, то господин,
он всех забыл с желанием. С одним.
«Я – фея отдавания сплошного», –
шутила леди голосом грудным.
Внимал хозяин гостье с полуслова.
То глупенькой, то умной, то вдруг снова
наивной представая перед ним,
кокетка не осталась с ним сурова
по части всяких вольностей. Интим
«Глупышке» он бы дал как господин,
но Умной был настолько очарован,
что флирт мог смаковать с кокеткой вровень…
…Текущая вне формул и мерил
спонтанна жизнь? Да кто бы говорил!
Из дома нас на Землю шлют, домой ли –
для каждого прядут нить жизни Мойры…
…Пока что с кем угодно спать дана
свобода лорду, и не ждёт демарша
и мести от ревнивиц он (роман же!);
ещё графиня Винтер не вдова –
муж просто по другую грань Ла-Манша…
…Капкан медовый Зла, иль гнев Добра?..
…Навыкате глаза (но не баран же!) –
взор лорда стекленеет, не на страже…
…В камине с мраком борются дрова.
Огонь живым объектом антуража
гудит: «Потеря времени не кража,
но… нити жизни – лишь до срока пряжа»…
Зов плоти навязать свои права
к полуночи стремится на ура.
На стенах шпаги в ножнах – мишура,
огонь во тьме – единственная стража…
…Игру иносказательности – прочь!
И входит в силу пусть любая слабость!
Пожалуйте-ка парой в гости, Дрожь
двойного сладострастия и Сладость!
Милее всех прославленных гетер,
графиня исступлённо изогнулась…
Внезапно в пику дивной неге дверь
в альков бесцеремонно распахнулась,
впуская сквознячок остывших улиц…
…В альков врываться на исходе дня
не смеют дерзко слуги и родня…
Не думая о слугах прежде плохо,
милорд воспринимал их без упрёка.
Такая снисходительность вредна.
С порядком в доме строго всё без срока,
но истина не всякий раз видна.
Сверчок – не пёс, а муха – не сорока…
…Итак, дверь распахнулась. Чья вина?!
По воле всё идёт, конечно, Рока.
…Испуг прелюбодеи пьют до дна,
а полночь завсегда угрюмей дня…
…Тот долго не продлит немую сцену,
кто строит от вторженья панацею
сакральным выраженьем «чур меня»
и всякого попрёт за наглость в шею…
…Распутник не всегда брат фарисею,
но оба прячут схожие грехи.
Распутники – в час шторма моряки…
…В дверном проёме женский контур серый
и гордая осанка явной стервы.
Змеиный ли язык из мрака терний??
Иль всё же человечий? Что ж, реки,
скажи хоть что-то с выходом из тени!
Без шума, форс-мажору вопреки,
за дверью получили кошельки
на лапу слуги лорда – подкуп-вкладыш…
…Вмиг щёчка леди от мужской щеки
отпрянула мгновенно, и напасть аж
хотелось на вошедшую – опасно ж,
когда так подставляют мужики!
В алькове заплясали языки
восторженного пламени. Всё настежь!
Алькову неполезны сквозняки,
да и от глаз вошедшей плоть не застишь.
Какой посмел средь ночи ворог лезть?!
В алькове у хозяина, солидны,
в углу мушкеты есть на все калибры!
Взыграл в мужчине гневных чувств оркестр,
иначе говоря, взыграли фибры.
Не то чтоб он в своей же спальне влип, но
средь ночи каково нести свой крест!
Графине неуютно, очевидно,
как курице, покинувшей насест.
– Эй! – начал герцог гневаться цивильно,
хотя была его задета честь.
– Эй!!! – ярость уподобилась лавине. –
Кыш! – леди подкрепила криком жест.
Рождение вулкана на равнине
не вызвало бы столько воплей с мест.
Представьте состояние графини,
рассчитывавшей только на the best!
Похожим становился грех на свальный!
– Джордж, это кто?! – звучало как наезд
любовницы, обманутой коварно.
Вся плоть графини, выразив протест,
с рычанием пришла в негодованье.
Готовой отдаваться «отдаванье»
прервали как настрой и как процесс.
Прощай и страсть, и даже политес!
Вскочивши, как была без одеянья,
и выставив свой бюст наперевес,
отказывалась леди наотрез
в постели оставаться: – Вот ведь жалость!
Вы – извращенец, лорд?! Что за дела?!
Делить вас с кем-то – я не столь смела!
– Ша! – некто в капюшоне огрызалась. –
А кто вы сами?! – Джорджу показалось,
что так шипеть способно лишь змея,
хотя черты быть могут и прекрасны.
Вопрос летел повторно через тьму:
– Вы сами кто?! – издержки неприязни
вошедшей незнакомке ни к чему. –
Зачем милорд вас держит тут, мне ясно.
Идите прочь, милейшая! Неважно
куда – я вам препятствий не чиню.
Чревато горячиться так отважно –
у вас душа у холода в плену.
Вы – льдина во весь рост и в глубину!
Под мышками у Джорджа стало влажно:
а голос-то знакомый! Ну и ну!
Лорд спрыгнул вмиг на подиум кроватный.
Во мраке внешность гостьи чуть видна.
Ужель она?! Визит невероятный!
К нему в ночь королева! И одна!
Графиня не осталась холодна:
– Джордж! Что это к тебе за стерва?! Платный,
быть может, вызов? Как ты мог меня
в известность не поставить, ожидая
другую даму?! Я ведь не святая,
чтоб доступ к твоему ей дать теплу!
Я – льдина?! Но, с тобою резво тая,
я рядом никого не потерплю,
тем более любовницу твою!
Всех шлюх твоих мочой споив фатально,
в горшке таких пропойц я утоплю!
Не только лишь орать, представши ню–
могу и отомстить, милорд, ударно!
Уж лучше б вы позвали в ночь жену!
Её явленье было б по всему
прощения достойно, ибо малость!.. –
во гнев впадать Шарлотта не боялась.
Одевшись и едва ли веселясь,
графиня напоследок оборалась.
Улыбкой реагируя на ярость,
смолчала королева на сей раз –
инкогнито храня, явила милость…
…Едва миледи в гневе удалилась,
хозяин наконец заговорил:
– Вас двух оставить, а меня – на вынос…
И дико мне, и лестно. Шок мой вырос!
Не бесы ведь сошлись тут – сговор рыл –
а редкостные леди! Что случилось?
И сколько же каких больших причин есть
у вашего величества в ночи,
чтоб тайно нанести визит-почин?
Мне, радуясь, встречать вас, иль кручинясь?
– Мой шок невольно тоже вдруг подрос,
когда остались всё ж наедине мы, –
сказала дама, с муками дилеммы
божественный рассматривая торс,
кидая взоры прямо, вкривь и вкось,
и ширя амплитуду их без лени.
У лорда напряглись слегка колени,
но замер герцог, будто сам он – гость.
Их судьбы – это всё же параллели…
– Так чем же я обязан королеве?! –
спросил он, положив на гостью глаз. –
Намечен разве вечер был у нас?
От вас мы с леди просто охренели! –
язвил лорд в обаятельной манере.
– Расслабьтесь! Прочитайте «Отче наш».
– Графиню вам прощать я не намерен!
– Тут жарко, – королева, не чинясь
и вовсе без жеманных проволочек
вблизи камина сбросила свой плащ. –
Моих не ожидали заморочек?
По-моему, смотрелась язвой блажь,
что вы себе позволили средь прочих.
– При этом, заподозрив в вас дубляж,
бедняжечка скулила, как щеночек,
однако, оскорблённая, ушла.
Вы мне сломали кайф грядущей ночи,
как будто недостойный я мужлан;
развеивали планы, что есть мочи,
лишив меня надежды на любовь.
– Не так-то уж был ценен ваш улов.
Будь к этой даме вы неравнодушны,
её не отпусти б вы без слов.
Но вам с ней, очевидно, было скучно...
На это не ответив, лорд волчком
готов вертеться был вокруг красотки
и взором обволакивать молчком
всю плоть до ощущения щекотки…
…Притом что пересохло сразу в глотке,
клыки у Джорджа лязгнули во рту.
Увидев в гостье признаки кокотки,
подумал он с усмешкой наряду:
«Чужого, как-никак, не украду –
само даётся в руки с первой ходки!
Валять мне королев, да по охотке,
предписано ужели на роду?!
И что же в Генриетте я найду?
Она по всем повадкам и походке –
бл..ь иль кокетка? Что-то посерёдке»…
…Страх и сомненья видел он в гробу!
Кураж и пик фантазии в сиротстве,
глядишь, оставят чувство благородства!
Раб похоти в рай въедет на горбу
сомлевшей слабой дамы в час господства?
Раб обстоятельств долей превосходства
насытится, взирая на… рабу?
С фантазией кураж в игре до скотства
мужчину доведут ли? Нет! Табу!
Милорд, во власти мысленного стона,
рад ей, её пикантному добру,
раздетый и с желаньями на лбу,
пред гостьей красовался, рядом стоя.
Сам ею любовался, но пристойней
ему бы не раскатывать губу.
Бесстрашна Генриетта на виду
у личности, бл…м на горе, вздорной.
За ней стоял дух вольный коридорный.
Восторги адресуя, как мадонне,
милорд был выше власти естества.
А гостья повела в капризном тоне
общение на грани плутовства,
на стыке двух полярных анатомий:
– Моя вина мизерна. Вы – на троне,
а подданные – женский сплошь состав.
Когда вы их зажмёте, распластав,
то голос муж-барон и голос граф
озвучат, может, поздно, может, рано.
– Вы вновь о неких дамах, мне желанных?
Надеюсь, что ко мне претензий бранных
у вас тут нет. – Я ваш не рушу кров…
…Ну, кто ещё у плоти вашей в планах
остался, будоража вашу кровь?
При ваших-то достоинствах, желаньях
гаремом вы наполните альков
и смежный коридор: кто в одеяньях,
а кто уже без них, со всех сторон
обступят плотно герцогский ваш трон.
Бог всех в ларец под ключ, но… ключ не нужен.
Сколь ни было в ларце бы том жемчужин,
вам как мужчине ларчик отворён…
– У вас ум королевский, очень гибкий.
За каждым вашим словом – не пустяк, –
польщённый герцог стал сплошной улыбкой. –
Вы – первая красавица в рядах,
что внёс господь в английский кавардак.
С надеждой вас я спрашиваю хлипкой.
Вы в спальне у меня не просто так?
Мне б было жаль заведомой ошибкой
испортить встречу. Мыслю я не шибко.
В алькове-кабинете я простак.
– Какие б ни озвучили мы трели,
их могут против нас направить там, –
тут гостья повела глазами к двери
и, пальчик свой приблизивши к губам,
чуть слышно прошептала с недоверьем
к отсутствию свидетелей вокруг. –
Я вам хочу вопрос задать как друг.
Вы вправе не сказать мегере это,
но я ведь… не мегера… если вдруг
ещё сомнений мучил вас недуг.
Ещё плотней прильнула Генриетта
всем телом к собеседнику, плотней,
чтоб их глаза контакт нашли во тьме.
Впитав в себя очей её цвет чёрный,
едва ли не дыхания лишённый,
лорд шёпотом заверил: – Я скажу.
Не встретите во мне врага-ханжу!
Хотя… от дерзкой мысли запрещённой
я сам себя в себе не нахожу.
О чём же мы тут с вами жу-жу-жу?
– Меня уже однажды обнажённой
вы видели у мэтра в мастерской.
В пикантной ситуации людской
вели себя, как паж? Как приближённый?
– Я б вами любовался день деньской!
Мадам, я стал почти умалишённый!
Вы не были холстом или доской, –
томленьем странным (словно полусонный)
охваченный, ответил лорд смущённый. –
Пытался я тот день забыть с тоской,
но так и не сумел. Да и на кой!
Мифическую в вас узрев Елену,
я вас не приравняю к гобелену,
к картинному холсту… Вы не как все!..
– Увидели тогда… во всей красе…
вы женщину во мне иль королеву? –
аж губку прикусила, лик краснел
у дамы, и до хрипа голос сел.
– Вьюном готов был виться я по древу,
хотя не знал, что вижу королеву.
– Ну, да. Ещё я ею не была.
Меня вы обнажённой догола
увидели лишь женщиной! Проблему
для вас не представляла я тогда,
однако агрессивна, зла, горда
осталась и раздетой догола.
– Тогда, не претендуя ни на сперму,
ни даже на мой флирт в лучах тепла,
вы были ни сирена, ни кривляка.
– Вот вы и не сказали мне: «Приляг-ка,
я буду есть всегда с твоей руки» –
как лгут все волкодавы и щенки.
Ну… а сейчас я кто? – ладонью мягко
коснулась Генриетта лба, щеки
сомлевшего мужчины, вопреки
стремлению обнять глупца немедля,
познать всю страсть, её увидев недра.
– Ни волкодав, ни принц я на коне.
У вашего величества ко мне
сейчас одни вопросы и загадки, –
напрягся он, наверно, до корней
волос, но не рванулся без оглядки
в объятья дамы голубых кровей.
– Каким ослом вы быть способны гадким!
Я женщина? Ответьте мне скорей.
– Я вас не понимаю нынче! – ломким,
прерывистым стал шёпот, даже громким.
Напрашивался герцог на щелбан.
– Какой же громогласный вы чурбан!
Тсс, – женщина игриво, как с ребёнком,
дала ладошке волю и к губам
мужским её направила легонько.
Лорд кисть перехватил, он искупал
вину за промедленье: без слов «горько»
вдруг жадно прикоснулся сам к губам
мадам отнюдь не слабыми губами.
Безумство в нём росло сродни клубам
сожжённых благовоний, но мадам,
как если бы они столкнулись лбами,
внезапно отшатнулась: – Лорд, не дам
я вам лететь за страстью по пятам!
Так значит, ваша страсть первопричиной
была для вашей злобности ко мне?!
Любовь у вас и ненависть едины!
И я бы не узнала, не приди мне
в мозги мысль испытать наедине
со мной вас среди ночи, среди дней!..
Клубок противоречий и гордыни
терзал грудь Генриетты всё сильней.
– Совсем вы обезумели, ей-ей, –
тут герцог изумился. – Не ломаясь,
вошли ко мне бы, ради дела, днём…
Мы разве не гнездо тут вольно вьём?
Узнать хотели вы такую малость?!
– Для этого сладчайше соловьём
я с вами тут средь ночи заливалась!
Узнала! Да простит меня мой Карлос!
Прощайте! – королева, задыхаясь,
нашла свой плащ и выбежала вон.
Лорд басом взвыл. Посыпался плафон…
«Какой же экзальтированной стервой
способна стать ты, сделав шаг свой первый!
Свои дурь и гордыня пуще злят!
Теперь тебе уж нет пути назад! –
себя не зря терзала Генриетта
за бегство из алькова-кабинета. –
И как теперь саму себя спасать?!
Твоё безумство глупости под стать!
Да что же ты надела, дурында!
Сама же шла его ты приручать!
От тупости тебя излечат дрын да
трёххвостка плеть! Ох, как же несолидно
ты скачешь, королева, с дурью слитно!
Ведь выгадать всего десяток дней
должна ты у зарвавшегося лорда
любыми ухищрениями твёрдо!
Всё выправить теперь куда трудней»!..
Путь стильной королевы – вместо кресла
найти под попкой трон как крепкий тыл.
Жизнь – бомба плюс зажжённый к ней фитиль.
И что ж теперь совсем поставить крест на
задуманном: ближайшем и окрестном?!
Игру с милордом – к чёрту, жизнь – в утиль?!
Приезд в ночи и бегство без оркестра
под бешеный стук сердца – что за стиль!..
(продолжение в http://stihi.ru/2020/09/09/7107)