Насреддин и мудрецы

В первой части «Повести о Ходже Насреддине» Леонида Соловьева одна из тем — противопоставление главного героя и придворных мудрецов и поэтов бухарского эмира, так сказать, «академической среды».


Насреддин всего лишь странник, но он начитан — как бы нечаянно к месту цитирует такие авторитеты, которые не позволяют в этом усомниться. Он образован и практически: сказано, что в мире нет такого ремесла, которого он не знает. Кроме того, он разумный, изобретательный и имеет большой обдуманный опыт общения с разными людьми и свой взгляд на смысл жизни. Если у него не хватает каких-то специальных знаний, это компенсируется как раз опытом и наблюдательностью: его уровень общей подготовки почти полностью описан тем знаменитым заявлением, что в звездах он не очень понимает, но зато понимает в девушках.


Придворные мудрецы — вроде бы специально образованные, то есть они-то понимают в звездах, но точно знают о своем крайнем невежестве (что было бы не так мало, если бы означало в книге собственную скромность, а не невежество буквальное); жизнь их всецело посвящена карьере, под чем понимаются интриги и стяжательство. Насреддин рассуждает о том, что человек добр по природе, а придворным мудрецам человеколюбие вообще чуждо: они тратят усилия на то, чтоб изводить конкурентов. Они воры и в крупных, и в мелких размерах. Ученая эрудиция не дает почти никаких преимуществ в споре с артистичным Насреддином, который ловко перенимает их повадки: циничное правило, что «в таких спорах побеждает всегда тот, у кого лучше привешен язык» срабатывает совершенно. Отталкивающий коллективный портрет придворных мудрецов-лжеученых (они еще и все уроды, что выглядит необходимым завершением портрета) и поэтов-подхалимов. Читателю должен особенно не понравиться неблагодарный Гуссейн Гуслия: коварный, но добродушный Насреддин обошелся с ним уважительно, а он после этого придумал утопить Насреддина. (У Гуссейна Гуслия есть причины обижаться на плута, присвоившего его личность, но к тому времени, как Насреддина в очередной раз попробуют казнить, читатель должен любить его настолько, чтобы не одобрить мстительности приезжего мудреца).


Раз они все такие … возмутительные, то понятно, что главному возмутителю спокойствия их жалеть совсем нечего. Но таким образом в книге еще и формулируется тема моральной ответственности знания. Чтобы быть настоящим мудрецом, глубоких знаний по специальности (или умения произвести впечатление таковых) мало. «Повесть» провозглашает, что требуется еще и человечность, то есть любовь к ближнему, справедливость и т.п.


Не могу, к сожалению, утверждать, что такой коллективный портрет мудрецов полностью преувеличен и сатиричен. Но… обидно.


Я хочу представить среди придворных мудрецов Бухары какого-нибудь «настоящего мудреца». Который был бы не только образован и известен научными трудами, но и благороден не по форме, а по характеру, старался бы положительно влиять на эмира и предлагал полезные изменения в политике. А интриговал бы в пределах приличного и лишь постольку, поскольку нужно было бы себя обезопасить.


Но такой мудрец непременно бы погиб при этом дворе (и этом эмире, потому что, как ни крути, фигура эмира важна для отбора сопровождающих его мудрецов). Этот мудрец признавал бы над собой какие-то моральные ограничения, а его враги уж непременно не стесняли бы своей подлости, чтобы погубить его. И ему бы, конечно, очень завидовали. Поэтому он непременно должен был бы как-нибудь оступиться и навлечь на себя гнев эмира, и быть публично порезан на тысячу частей, в назидание таким же недостойным гордецам, осмелившимся обмануть эмирскую бдительность. Или, может быть, он тайно покинул бы дворец и ушел искать лучшей жизни и большей мудрости, путешествуя инкогнито.


В общем, таким мудрецом оказывается сам Насреддин в роли подложного Гуссейна Гуслия. И этот мудрец таки погибает, потому что Насреддин отказывается от его личины, чтобы спасти от казни своих друзей из народа. На этом роль «настоящего мудреца» при дворе в «Повести» оканчивается. Чтобы самому спастись и продолжить свои приключения, он должен стать опять Насреддином. А если бы таким мудрецом был какой-нибудь другой персонаж, которого Насреддин встретил бы при дворе, и тот стал бы каким-нибудь его помощником, то, вероятно, этот мудрец все равно должен был бы кончить плохо. Только для того, чтобы финал его сюжетной линии отличался от линии главного героя.


Так что придворные и не совсем мудрые мудрецы должны всячески остерегаться знакомства с Насреддином, который опаснее, чем ученые конкуренты. Им, возможно, и не удастся именно его окончательно сжить со света, но ему всегда удастся их высмеять.

4.10.2016