В «Проблесках» Вы обронили очень розановскую по своей сути мысль: «Кто не знает плотской любви, тот не может не питать физического отвращения к человеческому роду». Интуитивно, задним числом, невозможно с Вами не согласиться, но хочется глубже понять механизм становления, почему, во-первых, мы так считаем, и почему, во-вторых, мы в итоге, скорее всего, правы. Я считаю, что эта мысль верна по отношению к Леопарди, Кьеркегору, Вейнингеру, Майнлендеру (чудовищно недооценённому даже у себя на родине) отчасти к Паскалю и Канту, но правдиво ли это касательно, к примеру, траппистов и схимников?
Я где-то читал, что дьявол больше нуждается в нашей ненависти к нему, которая его питает, чем к безразличию, которое ничего ему не даёт.
Леопарди, Вейнингер, Майнлендер не только не познали плотской любви, но и отвергли Творца. Двое последних, как Вы помните, самоубийством. Я склонен связывать эти факты, как вытекающие один из другого. Они презрели плоть, презрели собственное бытие, отвернулись от Творца. Напротив, трапписты и схимники искупают своё целомудрие любовью к Богу, спасая себя таким образом от той всепоглощающей ненависти, которая могла захватить их сердца, не откройся им Творящий Эрос.
Думаю, что суфийское «фана» выполняет ту же функцию духовного единения с Богом, как и восприятие нетварного света, о котором писали Григорий Палама и Симеон Новый Богослов.
По-моему, Вы правы, я тоже так думаю. Заметьте, что, как сказано, в браке будут два одна плоть, но не одна душа. Не отсюда ли единение аскета с Церковью, Божественный Эрос, на что намекали Дионисий Ареопагит и Симеон Новый Богослов.
Мы используем файлы cookie для улучшения работы сайта. Оставаясь на сайте, вы соглашаетесь с условиями использования файлов cookies. Чтобы ознакомиться с Политикой обработки персональных данных и файлов cookie, нажмите здесь.