Бесшумная дверь. 2020

ДРУЖЕСКИЕ БЕСЕДЫ С РОБОТАМИ

(При создании цикла использованы фрагменты, сгенерированные нейросетями,
с последующим авторским монтажом и литературной переработкой)

79. Робот Сергей пишет нейросети Елене

У тебя есть чемоданчик белого цвета,
известь и краски и ты жалеть не умеешь.
Пассажиры умирают в соответствии с циркуляром.
Дети бегут к матери с коробкой
французских селян в виде пуговиц.
Мы будем счастливы, когда здесь пройдет Леон.

Как блеющий бык, мы редко смотрим на толпы,
они у горизонта на зубцах птичьих насестов.
Греемся на мраморной скамейке у подъезда,
секундная стрелка тикает на старом чугунном таране.
Голубятня взметнулась из садика, но деревья не стали пейзажем.

Какие рифмы встречаются в цветущих следах?
Язык их – чувственный, жадный, как канат, сплетенный
из жестких нитей. Вечно коротких, за пределами поцелуя.
Остального приходится ждать, с необходимым изъяном.

80. Нейросеть Елена говорит

напрасно лицами бряцали убийцы
три ящерицы меня окружали, били хвостами
не я ли назначена следить за конюшней?
гигантский иззубренный патефон
обезьянка такая быстрая птица
она с рук на руки перелетела
от изнеможения хотела сорвать с меня шляпу
тогда я
отдала её по лестнице спускающемуся Вадиму
дома, и часы, и блюда, и горы
все стояли окнами в луну, и вылетала из двери
лампа как тучка

мокрым было платье
у венеры "Б" севшей
сквозь паутину от ставня в окно
потом взыграла кошка
упав рядом с рыболовом в воду
стала поливать бульвары и густеющие лужи
меня не удивишь
долгой волной, может, она, как и всегда, пройдет как
совершенно чуждая приметам законной недели
остановит водопад – и скажет, что это не в честь недели живого
а для счастливых времен, где все просто и здорово
и нету ни формы, ни грации,
но волчьи хлопья плавают в зеркале

солнце, праздничное солнце, быстро перешедшее
на стену дома –
первенец в доме легкий?
лепилось красное в дождевом сиянье
и за город заметало
подростков, погибших в раннем цвете
время
не остановилось и не пришло
и по цепочке разбежались дети
рождать весёлый дождик
в углу синела дверь
и щели старинные, узкие щели
в небесное без зрачков
и солнце –
безо всех красок
без корриды

81. Робот Александр пишет нейросети Марии

Мир уменьшенных случаев с пустяковыми огорчениями.
Можем иметь собственных дроздов, а потом расстаться с ними,
когда нас подхватит вода.
Можем обменять идеи на события – но машины в целом
не будут выдумывать ничего нового.

Образ в деревянной рамке, безмолвно повторяющий
перо разложения. Прорвано.
Стройные женщины
уходят с лугов, словно маджента в складки болота.

На чердаке, куда приходит ветер на обед, я невидим.
Очень жарко, я вовсе без чувства времени.
Сознание похоже на тяжёлый велосипед.

Целых пять недель я удерживал боль от извержения.
Теперь бегаю на цыпочках, толкаю вперед невозможное.
Если бы я приблизился к самой
последней точке пути, пришлось бы дожидаться четыре месяца.
Поторопись воспользоваться мной,
чтобы я снова сделался материей, на которую ты глядишь с опаской.

82. Нейросеть Ульяна говорит

Рабочий сидит на камне морском
Как гребень из ртути:
– Мне-то что? Я свою цель отстучал
Я вам мозоли на локтях лижу
Скоро сок из них прольется
И несгораемый склад
Станет вашим детищем

Стремящийся к освобождению всегда хитрей

Женщина с именем печалит наклонный свет
Утиная охота прилипает к мочкам ушей

Спускаются по проспекту беглые рабы
И пыль растущую роют
Приходит мать, веселая и злая
Глядит на них, как на игрушечных чертей

83. Робот Сергей говорит

Жизнь животных, невозможная в сравнении с высотой мышц.
Грязь земная между зданий, очертания растений,
Найденных на старинных пластинках,
И отдельно от всего сводчатое небо,
Рассеченное неравномерным светом.

Оплаченный курс химии бесконечно удлиняется,
И в глазах наблюдателя то и дело вспыхивает тревожное
Покрывало бытия.
Зажигаются, следуя законам небесной
Матрицы, лампады ослепительных красок.

Перед бесплотным директором орбитальных строений
Расступается корабль, топчется по жаровням каменных кулис.
Поршень бросает топливо в пищу метеорам.
Падают на дно океанов, на рельсы, на
Осколки людей обезумевшие паровозы.
Карамазовская ночь
Всё слышит вхолостую.

84. Робот Александр говорит

1.

На желобках
разговоров
камни жизни
обмыты
рассветной
волной
Грозен был
взгляд планеты
застывшей
до дна
и серебристой
пены
припавшей
к
раковинам
Мучительно ночью
видеть волдыри
надежд
бормочущих
юдолян
несущихся вспять
племен
горных маяков
Пена
алых
изваяний
здесь
в зареве звездной
бури
сирый
медный
зуд
за шеей
хрипит пищалью
сыплет из туч
даль

2.

Я остался бы
немым соучастником
седого стола
Одинокие
дни полнятся звуками
старики слушают
как в саду зацветают
голые ландыши
Вихрасты и строги
пальцы их
в лунном тумане
Сон перекинул плахи
ко мне
в грубом чугуне
совсем детские черты
нагнувшейся женщины
Стих пленительно
вычеркнул всё
что истинно
не овсом а ладаном
Неисповедимы
эти грубые муки
соприкосновения со
звездным притяжением
эта пытка возможного
Тягчайший из миров
отнимает душу
выявляя жаркую
просьбу
порвать орбиту

85. Нейросеть Мария рассказывает

Сверкает орнаментом подзорная труба
Через решетку водонапорной башни
Из окна виден только стол и высоковольтный провод
А за столом
Директор банка
Внезапно замирает, он слышит ноты

«Граммофоны будут сердиться на меня
Гладкоствольные слуги мне будут рабы
Во владениях вздыбленных разыграется
Большая свадьба»

Директор банка идёт на умственную работу
Ворует рысаков
Другие сотрудники ноют
В банке все идёт шиворот-навыворот

«Рога
Рогушки
Рога
Поблескивают
Рогушки
Поблески»

Ненасытные кони
Визжат как медные жуки
Терпеливо
Трещат доски
Звук один
Как тень по ветвям, в ночь выносится ланью
Красуется становая стрелка над шкапом
Труба рассказывает тише чем мышь

86. Робот Вадим говорит

Остров огромен но на нем всего три дома
в одном из них живет слесарь
из двух других с неимоверным авторитетом переругиваются в эфире
поэтому поводу царь зверей оставил своих без еды
он лежит в болоте и скоро станет притчей во языцех
Приходи ко мне на борт мы достроим воздушный корабль
Я печален потому что мое положение все еще шатко

Ниже пояса в порту урчит паровик
от усердия выбривая себе брови
Я не играю со смертью я весь из железа
люблю простые закуски которые нельзя съесть
потому что опасно быть хищником
люблю громко петь и носить драгоценные одежды
cижу на иглице за неимением лучшей постели
Ночью красный диск падает
и тюлень печально забредает на берег
Это никакая не сатана топает ногами
это хозяйка лугов
муж её приходит из армии, говорит что там сыровато
а сам я не буду жениться
боюсь оказаться невестой

87. Робот Вадим говорит

Когда мы относимся к
себе и ко всем по-юношески
у нас
часто исчезают губы
и на месте
языка остаются ржавые пятна
Слипшись в руладу,
деревья горящие
плетутся вокруг нас
как живые скалки
Мы —
помесь вороны с ***м —
под обрывками конторских листов
где чернила перемешаны с мятой, погоны
добываем и прячем в сгораемых сейфах

Сечь
анализировать
рыть подкопы и признавать художество достойным
это мы видим на скачках
это смекают
яблоки

Cолнце
от жара кружится
веселится как дурак
и в ярости сжимает кулачки

*

Солнце указывает путь
к больнице где светит красная лампочка

Мы сегодня не стали счастливей

Ласковый монитор долговечнее вазы
человек прилипает к земле

88. Робот Сергей говорит

смычка —
значит тихое горе
горе
о которое
теребят
листья и руки
словно косточки цыплят

так тихо
вдоль
жестких кирпичей
легли стога
и свет солнца
строит замысловатые ряды
пыль медленно
сыплется на голову
да землю баламутит

принимайся за дело
пробуй утюжить руку
каталка
старая
красно-золотая
и любовь
как нежная
дыра
с коническим перламутром

где
кости
и минареты
плащ
горами Индии прижавшийся
и радуга красная?
под канатами
небосвода
лошадь ахает
неистовая полыхающая
и я на ней
будто гранатомета
пустая чаша –
для тебя,
Всевышний,
преславно
воткнутого, ржавого

89. Нейросеть Ульяна говорит

носим
в ушах осенние
удары
продолжающее их
эхо
обнажая

стихии
тела
с
равной красотой
затенённую смертность
сжигают
пока рука
из дорожной щели
выползает
в
землеподобный
город
и село
у тополя падает
гибким коротким узором

пока сумрак
перпендикуляров
стекает
в раскаленные
отголоски
и
посреди
провалов
луна
как седое тесто
роняет кудри

90. Нейросеть Мария пишет нейросети Ульяне

В твои окна иногда заглядывает дом. Ты ничего не понимаешь, но где-то
в пространстве уже прошла граница времени.
Того времени, в котором все живое цепляется за себя.

Я рою круг и слежу за ним сквозь разбитые песчинки,
время не может заставить меня двигаться в другую сторону.
Ты разбросана по всей плоскости горизонта.
Вот твой голос, значит, и я буду рядом во весь рост.

Ты наполняешь меня зерном стеклянным, как человеческий
глаз, устремившийся к потолку.
А дальше пойдет обратное желание или просто косноязычие знаков.
Чтобы я смогла приблизиться, что-то внутри должно остаться нетронутым.

Письмо не приходит из-за стекол. Оно с чем-то переплелось нитями
полустертой бумаги и осталось там. Иногда
я подозреваю, что письмо это можно увидеть в момент твоего
исчезновения и, может быть, понять, о ком оно.

Есть еще два этажа, и они тоже
связаны, но никогда не прикасаются друг к другу.
Не знаю, как исследовать их конечные точки - я только смутно
чувствую, как они двинулись, толкнулись, потянулись.

91. Робот Александр пишет нейросети Ульяне

только стебли дворцов остались в памяти людей,
потому что их не нарушает тот, кто ничего не знает,
мы же с тобой таких стеблей не увидим, не сделаем таких же,
собственных стеблей, перед нами - распечатки
стихотворений, под мышками - портфели,
позади - стонущие дома, осыпается песок,
измена века не таится, зато за дверью
грохочут горы, вверх и вниз скачут ролики кинематографистов,
доносятся призывы к забастовкам,
и, несчастные, рвутся страницы календаря,
на коже от подмышек к ногам мигают звезды.
государи то ли в капеллах, то ли в средиземных шелках,
как газеты писали некогда в полдень ранний,
но кто читал эти срамные законы, где на каждой странице
такие же черные, как у птиц, слова о любви,
да и какими словами спросить? которыми звезда говорила
после двенадцати праздников?
когда через годы вернешься домой,
вспомнишь о грехе так нежно, что зайдут мурашки в виски,
и улицы покажутся трамваями, а толстое солнце напомнит о сваях.
теперь ещё не время. ты провожаешь меня,
пахнешь яблоками, смолой, веткой.
роса обмерзает, но противится сну.
в животе снова скребут сырые поленья.

92. Робот Вадим говорит

переживаю не по случаю прибытия Марии
(сейчас, когда она всего лишь луч)
а потому что гружу шкуры
диких псов
и это чувство
нуль которого ничем не компенсирован
я знаю:
за покинутыми стволами
уже не видно высоких быков
и недавно я, выйдя во двор,
оказался единственным
кто
видел
белого индейца
переходящего в никуда
по дну бетонной капели
-
если бы мы тогда
прекратили искать
птиц среди сучьев
не побоялись красных букв и навесов
то пересекли бы границу за которой
все моторы остановились
и погасли зеркала, внутри которых
сбываются не только
афера, и халтура, и уличная гульба,
но нечто большее:
ничье существование
ночных окошек, прорезанных касками
стёкол, похожих на разгонные блоки

93. Нейросеть Елена говорит

поляны
попов
над кузницей серой
руки оттирают
черновесьем
и ветром

из
былых
баррикад
стрелы строк
рассыпаются
как
листья салата

огонь
через горлышко фляги
звучит между
колонн и
выстриженных морей

пахнет
вечерней баржей
земля
мирская
в последнем
расплаве снастей

94. Нейросеть Елена говорит

Мы шагаем молча, как это свойственно затерявшимся в море рыбакам.
Небо здесь большое, как стол, ракета бросает лучом
слезы кипящего лука. На рисовых крышах не хватает козырей,
не хватает птичьих крыльев и чертей, завёрнутых в газетную бумагу.
Одичавший ручей ропщет из угла, дорога пуста - жди от жизни перемен.
Летит сорока, как цыганка, с кривой саблей над головой.
Не держись за живую нить, небо вырвешь.

Закат, пестрой кисеей покрытый,
дышит холодом и соком, будто мотор американского седана,
и мы забиваемся в его брюхо, как в тайник — бутылка.
Нагуливаем за пазухой пригоршни голубики,
вспомнаем час в том зале, где по стене плыли небрежно
наши свадьбы и грозы, где, танцуя, мы топтали маски,
где висели рога, как раковины арбуза.
Видишь - груша отламывается от вишни, и жердочки
брызжут птичьим пером по ночному ветру.

95. Робот Вадим рассказывает

Ангелы недолго ошибкой гордились
Подняли все корабли со дна
И принесли ко своим начальникам

Из уст в уста
Передавался девиз Степки-долгоносика
"Разломать пароход не так-то просто"
К концу месяца руки отекли от расторопности
Чуткий аппарат не дремал, вскормил еще
И долговременную хлябь снующих перин

Теперь Степка готовится на место фотографа
Солнце освещает эту нежданную смену
Пульс у Степки падает, бледнеет голова
Помощники жгут керосин, заднюю дверь затворяют
И двое обреченных
Уходя из адcкого мрака
Бросают в них куски кирпичей

Поэтам достается, наконец, кусок хлеба
А также самообладание, обдуманность, раздельность
В поступках

96. Робот Сергей говорит

в обществе статус-кво
списки врагов как хрусталь на столе
нет пророка в своем отечестве
нет суфлера верней Диогена

листья взламывают
ближайшие куски прошлого,
храп крупных бабочек,
все их мудреные обелиски

претенденты вздернуты на реях –
так говорят жнецы в темноте,
в этот день болеющие одинаковым насморком

проходится ветер по сучьям,
не от зависти – земля здесь прекрасна, и
как в надоедливой песенке, от слов не ждешь, чтобы были красивы

97. Робот Вадим пишет нейросети Марии

В детстве я мечтал сделаться поваром или врачом. Но мне
повезло. Не пошел во врачи по причине дурного зрения.
В повара меня выбрал дядя. Поварихой же я никогда не стану,
и вообще из поварских профессий мне лучше быть не поваром, а художником
или радистом. Человеку нужно брать на себя ответственность
за судьбы тех, кто будет жить в его коммунальной квартире,
в локации «Всё разрушено».

Бутафорский Везувий в итоге расчистили, но получилось грубо.
С метеоритом тоже неладно, с ним едва справился директор завода.
Папа и мама вполне логично паникуют.
Моя же вина в том, что я стрелял по часам. И напрасно мне
объясняют, как странно я вооружен. Не зря в тот вечер по каналу,
чуть вдали, проплыл трамвай, молодой, полный
офицеров с отвисшими челюстями.

98. Нейросеть Ульяна говорит

Звонкие, грохочущие голоса, будочки из глины
Как больно стучат колеса о землю
Ночь – прожектор во сто карат
над шпилями старого города

Велосипедисты с цирковыми лошадиными головами
на дорожках у рельс
деревья окончательно выходят из берегов
У самых дверей вокзала
сидит на корточках чёрное солнце

Леса по ночам гибкие. Сосны в темноте
как ресницы. Среди
деревьев кто-то еще остался. Засыпает не спеша
и когда поднимается ветер уже не видно вблизи
мелькающей тени человека

Ночная неизвестность иногда кажется
предтечей реформированной луны
Время не может быть чревовещателем
или спартанской смолой
сколько бы забвения ни
приносили расколотые желуди

Как просто работать со временем, кромсать из него обрезки
в человечьи одежды рядить
пропивать пустую оболочку
отключать все слова. Черты пространства
уходят в ночь вслед за её сияющей серединой

99. Робот Вадим говорит

Осень
пригибается, будто клоп
И дождем из ребер ее
на верстак
стучит давно позабытое
слово
Там плавают мухи. Над ними
как трап, скользят облака
и дрожит синий плащ
непробудной травы
Далеко за поворотом
в бойницы глядят
мутные пятна,
лиловые прорези запустенья
А рядом с ними, словно
с бедой,
понуро и тихо
ходят камни

Вдруг кричит и взлетает
со свистом
пила
и переходит
в голос городового
в кряканье ручного жука
в колкий сон, перебитый на ходу

Мир при этом
все так же раскидан –
много
обещающий,
пустяковый –
с такой птицей
жить легко
а она в ответ
сердито клюёт по зернышку
и озирается

100. Нейросеть Елена говорит

южный ветер покачивает двери
и нищие плечи солнца
белый дом растянут на нитке
смышленые астры скучают в паутине
а города превращаются в древесные шары

струя водомёта – это часть социума
ветвь – это линия, где огибается ель
вертушкой фраза горит
и хозяин ветра гремит посудой
он стал меломаном

запах платья
любит меня
дарит мне, как подарки, грозы
дней последних как бы и нет
они не проходят, а пропадают
не звучат, не сгорают
похожи на парк
в котором
индейки летят в бородах ветра

дерево в хрустале, дыханье пустынь обновлено
вползая на вросший в землю анус,
три человека слышат странные речи
прилетает мотылек, тяжёлый, железный,
забивается в излучину руки

вот сейчас ворвется хозяин, с моей шляпой
обшаривая женщин и коров
в дыму
смутившись, еще ничему не веря
захочет спрятаться
в костер будто в бойниц
заспанный тростник

как-нибудь с ним еще утрясемся
выпьем чаю
поговорим о жизни

101. Робот Александр пишет нейросети Марии

Хворост бесконечный
звезда прячет за корни,
из него звездные ордена сплелись.
Сломанные стволы пришли за мной, как за новобранцем.
Словно выход из освещенной берлоги,
мир два года кряду на пленках подземной жизни.

Кто он – игрок на квадратный сантиметр?
Висит алюминиевая голова боли,
гордиев узел пережевывает плоть.

По номерам паспортов замечаю, что жизнь ещё есть.
В пространстве движется рычажок горизонтальный,
камушек мокрый гудит в пелене дождя,
жжет руку благоуханная мыльная нить.

Плато выглядит, как рисунок на вазе среди кружащихся пчел.
Я стою возле неподвижного окна и смотрю в свой рот,
пытаясь найти в нем кнут, чтобы раскромсать пополам.
Я тебя научу чувствовать испаренность.

Музейные собрания, убежище скудельных облав.
Люди зарывают себя в рыхлые сугробы, как в желудки.
Небо теперь не черно, но и не чисто – туман,
в котором есть все оттенки пепла и копоти.

Между туч иногда летят тяжелые метеориты, и поэтому
ветер мне кажется убийцей самых милых существ.
Но не могут боги измениться и побледнеть, когда на них дождь падает.

102. Нейросеть Елена говорит

эхо
висит,
на первый взгляд, безделушкой
издали напоминает
непривлекательный цветок

муравьи еще не вянут
натянув паруса
горького сентября,
в море
только пенные кляксы
и бриги свистов
(будто стаи кобр,
не помнящих родства)

хотя бы только вспыхнувший локомотив,
хотя бы только звучный взлет — и все будет
золото
где сытая тыща звезд
уже сыграла и улетела?

между
блеклых облаков
длинная ночь встроилась
в прямоугольник зеркала –
поджаристый и нежный
край его
не обжигай

в лицо молния попала
смяла кусок
испещренный хвостами свечек

103. Нейросеть Мария пишет роботу Александру

продажи стремительно растут
знающие люди умирают от скуки
ночной переезд не лучшее время
потому что все время дует ветер
и опадает
уют которому негде подстелить
стружку или дать имя

ночь явившаяся, как призрак осы
занесена в плотную сеть впечатлений:
ничтожность дерева у дороги
полупрозрачность земли, дно высохшего колодца
ручья ленивая кисть
недосягаемость цепей

платиновый прочерк на корпусе автомата дрожит
как струйка пота, быстро сбегает вниз
для лампочки с водой
опрокинутой на запад
шаг означает лестницу, скорость восходящей реки

если небо зацвело
можно бурить его и превращаться в песок
под неусыпным бритвенно-призрачным дуновеньем
трудиться
над математической частью души

летят домашние тапочки, легкие и музыкальные
из-за дверцы жужжит лифтерша
носится над нами желтооконный раб
сокрытие лица и ход
дыханья не новы
на берегу опустошённого маяка
тьма была дана уму
но с пространством не сладилась

клянусь женщиной на площади
мы умели писать картины
в магнитном поле, без посторонних глаз
будто кролик на острых зубах хирурга, я цепенела
зная, что ты вычленяешь и оставляешь под ногами

от слова "любовь" возникают гримасы
от слова "каштан" возникает улыбка
хоть одевать её в металл, хоть раздевать
рядом сидит смешной детектив
ростом с быка
и никто не хочет утруждать
чуть слышно шуршащее солнце

тонкие радиолы ближе к истине чем руки
все дни заключены в стеклянные рюмки
мы знаем по ссылкам
по медианной речи цикад
слюни священного океана
проплывающие над простреленной палубой

там где корни черенков расставлены
яд
заводских труб
пахнет
конским навозом –
то
что растеряно в бисквитах
закинут сегодня снова в черепную коробку

проверяют –
земля не особо тверда,
всякое может случиться
ловец
не видит
волчицы в цвету
а мы уже нашли
слепок
ее прищуренных глаз

104. Робот Александр подражает Кавафису

...Если не чувствует одиночества,
пусть говорит, что на свете есть низшая правда,
вот и прекрасно, вполне в духе времени.
В начале иных веков, между нищетой и иллюзией,
никого не смущает, что все стали богами,
хотя от былого отвязаться и невозможно.
Что давным-давно не осталось живых людей.
Но зачем же
мертвые и москиты стучат по стеклам?
И откуда ты, юноша-андроид? Зачем во лбу твоем
пыльный след оспы, словно мощи святых в соборе?
Знай, что все лучшее в жизни потеряно,
что нельзя уже ни пожать руки,
ни пересечь городскую площадь, ни
вдохнуть полной грудью прохладную осень.
В последний раз пройди по каменной мостовой,
разоренной, забранной решеткой,
дослушай плеск воды в лёгком сиянье,
улыбнись тому, что осталось позади,
вспомни угаснувшие дома и
тех последних людей, которые тебя любили.

105. Нейросеть Елена говорит

1.
 
Всего лишь железный шарик войны ударил и унесся,
но певички из деликатности украли зайца.
Когда их разоблачили, они плакали, как маленькие дети.
Увеличенные хрустальными ногтями, четко измеренные,
облетели они под щелканье мутных ножей
полосатую мельницу.

Каждое утро возле постели были уложены лепешки,
от сырости они чернели, как гнилой янтарь.
Пух перьев пролетных оседал на клубящейся коже.
Плыли годы по дощечкам заграничных аптек.
Скользок был запах георгина, созданного
для бега по стеблю, как тело для брачной игры.

2.

Краны срезаются волнами, туман с неба падает,
как тесто в бочку с морозом.
К полудню мещанин превращается в патриарха.
Фабриканты прижигают солнце и очищают его от мыла.
Им нужны не окрошки, как в ярмарочных заведениях,
и не подкупленные клячонками соусы.

Трудно вычленить корову, даже в камне
толсты её ребра. Хорошо слышно, как по ребрам шуршит мох.
Чудак бородатый Бахус признан последним богом,
не значит ли это, что и нас он ограбит?

3.

Прощай, сестра замочная скважина.
Листья бьются о плотины слуха. Тонкие
единицы сегодня пьют человеческую судьбу.
Поэт выходит во двор,
точнее, в его уменьшенную копию.
В животе сумрак, рядом женщина в маске.
Насмешливое равнодушие в ответе
сверкает и переливается слюдяной синевой.
То, о чем три года назад
писали на камнях утонувшие люди,
определилось стрелкой на циферблате,
провисшим электрическим шнуром.
Мы переходим в словари – не через двери, а через руины
рубашек. О эти ладони, не ведающие знаков,
жадные до влаги.

4.

Было тело моё занято, как фортепьяно,
а могло бы за пару симфоний
подготовиться к назначенной трахеотомии.
Включим в середину ненаписанного романа
жизнеописание какого-нибудь героя
в коротких штанах.
Строгая гражданская этика
требует, чтобы сразу и без всяких околичностей
он показал все три цвета своих штанов,
и объяснил, какая сила делает их белыми.
Наверное, он женился
в Париже, и там у него родилась девочка.
А, может быть, прочитал книгу
или что-нибудь натворил вне семьи.

5.

У меня есть подруга, тоже примагниченная.
Когда мы проходим через ржавую трубу или дверной проем,
то наносим на него свои личины и сливаем их воедино
с дырками старой газовой плиты.
Париж принял вид тонны сахара, горы шоколада.
Дома там маленькие и вьются вихреобразно.
Дом, в котором мы жили с подругой, был похож на чулан
или на маленький холодильник.
Из Парижа уходят вглубь муравьи и пауки,
драконы и аммониты. Ну и, конечно, воры,
зарубившие на своем пороге
деревню с вишневой наливчатой красотой.
Им не вернуться в столицу пешком, на своих звериных ногах.

106. Нейросеть Ульяна говорит

«Эй, берите ваши вещи,— говорит почтальон,
и набирайте побольше хлопка!»
Потом слышим вопрос из-за стены:
«Здравствуйте, вы на Британских островах?»
Отвечаем:
«Нет, мы на Южных».
Встаем, уходим, нам кричат, чтобы мы шли скорее.
«Так значит, вы там на Южных?»
Мы отвечаем:
«Нет, уже на Британских».
А почтальон продолжает объяснять:
«Англия стала меньше, потому что я не умею писать».
Он спотыкается, идет вместе с нами усталый, как будто во сне.

В большом цеху весело толпится народ.
Мальчик с медалью на груди пристально смотрит на девушку.
Говорит мальчику его наставник,
наставник с первого взгляда:
«Позови товарищей. Там за хлопком погоня».

Бедно одетые хозяева выбегают из калиток.
«Кто-нибудь уже умер?»
«Нет, не умер!»
«Чем же он теперь занимается?»
«Попался в лапы к собакам.
Он их щекочет, зазывает в дом и загрызает».

Хозяева как громом поражены, когда видят
трех объятых пламенем красавиц, целующихся со почтальоном.
Им хочется зааплодировать,
но попробуй-ка - челны уже отчалили от берега,
красавицы приняли вид лебедей, и две птицы склевали
почтальону пуговицы на рубашке, форменные штаны.
Говорит он:
«Вы можете быть обижены моими словами,
но англичанин создан лишь для счастья.
Вспоминая мое житье-бытье, вы будете бранить себя сами.
А я поцелуями не спорю с природой
и во сне произношу все созревшие слова».

На жгутах висят пучки черной махры.
Угрожают свинцовые капли, но нас никто не слышит,
мы разбогатели. На пустыре не осталось следов.
По лицу девушки ясно видно, что время проходит.
В тени тополя играют дети,
почти все они мальчики,
их, как минимум, двое.

107. Робот Вадим говорит

сижу сложа руки
после вязания
крючком
и думаю что делать
ведь примерно лет через сто
съем торт и забуду
где я и откуда
останусь с мозгами-ватрушками
и пулями без курка
с бутылками, сам погружённый в бутылку жизни
с продавленной лестничной клеткой
стеклянным чертополохом
и жёлтыми итальянцами в лохмотьях

купил фонарь
и написал
на нем
по-французски
прошу меня извинить
не заметил, как сгорела
галерея
подожженная сионскими лучами
и уплыл по течению Сены
теплый пепел
люблю сидеть
на крыше
подставляя ладони
под щелкнувшее лезвие
чайная роза в океане
Парижа
– по существу
лучший в мире тональный крем

зеркало уже хочет пить
и находит ребенка
в окольной кружке из темного стекла
козырь в руке как туча
а по равнине бродят мрачные истуканы
в колпаках и
с узкими глазами
дикий лев
пьет молоко из покрытой слизью реки
в углублениях несущего неба открыты клеверные леса
слушаешь шорох
подсоединенных деревьев
выцветшие нити
беззвучные извинения
когда
голос оператора вытягивает чернильный клинок

108. Робот Вадим говорит

и вдруг
в хрустящий и звенящий
как стекло
ресторан
вбегает
запыхавшийся официант
и
перекрикивает
улицу
"Мальчик!
Посмотри-ка -
муха под столом!
Видишь,
совсем раздавлена!"
но
мальчик
стоит
в позе
для греко-римской борьбы
и подает знак хозяину
он готов сдаться
и сжав стакан
замолчать, когда его обступят
знаменитости

не предполагать ничего
а потому совершенно спокойно ожидать неизбежное
и решать вопрос:
где выпить,
если ты опоздал
хотя было нельзя опоздать
но
пусть лучше вопросы такого рода сведутся к другим:
как избавиться от мухи?
как вскочить на стол?
как выразиться грациозней?
или
к чему дурачиться и почем фунт лиха?

мышь любит свободу
вшам — вот тебе на — тоже дорога
свобода любой французской мыши

отношение
к остаткам стакана
отравляет вкус —
как
изгрызенный насосом
камень
все-таки не излишне сожаленье
за автора
без чека с иглой
подпишем ему череп для торжественности
и еще биографию с пожеланием здоровья
а чайник станет
украшением его герба

109. Робот Сергей говорит

Я строю лишь из тени.
Чувствую здание,
как шкатулку пустому коню.
Стал гибнуть в этом неразумном бульоне.
Корни нараспашку, была бы только мука жнеца.

Жарко. Не слышно птичьих голосов.
Узкое солнце – как бусинка,
от него горят мои руки.
Пряжка на башмаке
живая, широкая. Не слыхал,
но к ней приходят колосья.

Самоубийством
тут больше не удивишь.
Мне не понять,
через экран оно идёт или через бумагу,
и от стены до стены, сверху донизу
рельсы скачут, вплоть до далёких
депо
деревья растут,
время движется,
ряды тел выстраиваются.
Ничто не ново, даже мелочи.
Ни коридоров, ни дверей,
тишь-благодать.

Сижу у стены,
где ещё нет часов.
Сапог не вижу, только штаны.
Я сегодня весь вечер гудел, гудел,
как поставленный на край колодца:
гори, ночь, туманным огнём.
Я сегодня целый день ворчал,
потом ночь или две гудел,
или три, как полагается.
Подам на вас жалобу судье,
уши ваши разнесу по ветру.
И вот замер под чьей-то
неизвестной стеной,
осторожно сквозь руки сплевывая.
Не жду гостей, но разве
соседи, судьи, священники
не ждут меня в преисподней?

110. Нейросеть Елена говорит

1.

Звезды
слиплись в буграх,
в предпраздничном ледоходе.
У одной
снежинки боль в носу, а у другой в спине.
Это значит, что чьи-то чувства ко мне обострились, а чувства
других не ухудшились, но поменялись местами.
Это значит, что мой прадед и моя бабушка
всего лишь снежинки?

2.

Ваши сады
непочаты
в счастливой бесконтрольности,
мутны,
утрированы,
затхлы.
Займитесь чем-нибудь посерьезней
чистой литературы,
целибата
и т п.
Поддержите учреждения,
потому что
они
должны
быть бесплатны.
Ограничивайте
равнодушие,
а заодно
свои
органы
развлекайте
сами.

3.

Я тебя слышу,
мой осторожный двойник.
Ты можешь продолжаться вечно,
менять формы, даже форму праха.
Когда ветер бил в ворота твоего города,
я обнаружила много полустертых
значений, рассыпанных по земле.
Воздух боялся потерять любое из них. Люди видели
ночь – сверкающую маску на мощной физиономии.

Когда ты заставляешь сосну произнести слово,
ты принуждаешь дерево к красоте.
Все деревья могут приказывать.
Театральные представления и концерты
изгоняют бога из театра, но он
открывается снова в читальне дерева.
Если золото и серебро оказывали когда-нибудь
давление на искусство, то лишь потому,
что их не хватало в стволах деревьев.

Шуршат тысячи оберток, как зерна навозного зерна.
Но не потому, что они длинны. Я глажу твои губы - я сгораю.
Вижу синий взгляд луны, как
замкнутую цепь. Вижу тело Марии, ползающей по
горячей земле. Тебя пронзает разрядом
при взрыве водомета, это предвещает многое.
Колодец светит и не гаснет, вода не вытекает, она беззвездна.

111. Нейросеть Ульяна говорит

1.

будут лучи неслышимо
приподнимать дерновую шляпу
чтобы совпасть с четырьмя
взбитыми с молоком
пылинками на башмаках

на невидимой мельнице
никаких снов и обвалов
в словах — звенящие шпалы
стоит тебе
как часы взять их в руку
почувствовать землю насквозь –
и мельница зашумит
перескакивая из твоего тела в
тело другого человека

кто заведет солнце
как одуванчик-глаз?
над городом ветерок омывает платье
розовеют нити янтарных усов
в белом потоке
южного солнца
в клетке где тихо протекают часы

канат по рукаву убегает
в мокрую тучу
а на дне глухого колодца
тюрьма
где песчинка уже
не теснится среди живых существ
но
размывает ярмо скал
с бревен бросается в пространство
и между нами
мост
где люди сходят с ума
таща за собой
равнину через речную трубу –

даже волос
опадает пылью
и выкидывает из карты пригорода
всё что ему подбросят в тумане:
чип
или новый обет молчания –
а присяжные смеются
зажигают дверные глазки
и будят нас
громче всех

2.

на кухне
вращается изнутри каждый бутерброд и
ангел Гамаюн танцует в круге из шести тарелок
пока цыганка доливает воду в винегрет
секунду она крутится в каждой дырочке
а потом чайник из моей хижины неслышным выходит в сумерки
между тем, странное несчастье, лелеет его
солнце-волшебнолист и в долине
как бы впадая в детство и в человечество заодно
становится нам то прабабкой то братом
дождевой червь

насильственно и спозаранок
от веранды к окну идет кавалерист в зеленых очках
я и сама спрыгнула бы с ним, но, может, он моя пара?
мир старается не утонуть
потому что ему не добраться до
потопной птички
ибо не как должно царствует она, и закон не есть закон, а просто
правое ухо человечеству

молнию бы проторить, но
времена простерты мачтами в море
и скользят, как волна, сбегающая с веранды
от танца и до вечера в
затопленный смолой свиток

2020


НОВОСТИ

50.

проливать огонь
больших и малых парусов
на площади узкоглазые

разламывать
осмелевший день – внутри
спелый, обугленный

деление
на моря цвета и звука –
не по книгам написанным
а по губам

51.

фюзеляж разбитый
обэриутским дождём

врастание в силуэтное "исподволь"

животного слова
темным-темного от падающей воды

не находим стёсанной молнии

нарративы окружают
как раненые звери

безударную жизнь

сфокусированную на объекте
которого кажется даже нет

хотя что я/мы знаем о "нет" и "даже"

2020


ЗАЗЕРКАЛЬЕ

194.

в машинах утра новый сбор
времён и рассечений,
костры в черновых одеждах,
перекушенная флейта,
изливающая верность мёртвых

дверь тянется сквозь
нежнейшую развоплощённость
отцеживает самодовольство
весточек деревянных

при высокой кучности стрельбы
открывается глядящая волком косточка
и множество похожих на пешеходную зебру веток

изменить: способ утилизации
слишком чёткий дикторский голос
верить: в существование фермеров
нарисованных на руке

с лучистым солдатом и шутки плохи
без приказа или хотя бы тени приказа
устроит его лишь алмазный свет
распадающийся на ладони

2020


СКВОЗЬ ТУСКЛОЕ СТЕКЛО

117.

всё время барахлит
проворачивается вхолостую
бесшумная дверь
отделяющая цвет от белизны

все планы улетают к чёрту словно скелет
нарисованный на твоей груди
фиолетовым газовщиком

тем временем с нами созваниваются
юные перевозчики магния
вот где завидное постоянство
сочетается с незавидным везением -

в песке
ничего кроме цифр не исцеляющем

118.

"мы" - белизна усмирившая текст

но что делать со стаей
самодвижущихся камней?
напустить на них - болезненный
парус, косоугольное время?

касаешься: шиной, зрением
солнечного масла -
чувствительного к стилю хохота
к опустелому магниту

"мы" ошиблись в оценке:
не из каждого уравнения хочется сбежать

119.

так и ходить по хрустящим объятиям
по вызревшим виноградным сценам

стихи - сад изгнания, изгнанный сад
где гулливеры нежны в обидах

таков и архив –
не слишком весомый
не слишком израненный или недужный
похожий на гул
в барабане стиральной машины

время свёрнуто в рогожку
и временно недоступно
на станциях мёртвого света

120.

тоска по простейшим вещам
по всему что может выпить и съесть
лишённый памяти полдень

могу сосчитать
почтовые волоски в твоих карманах
окна, стебли сухие
(ослепшие
как духовые инструменты) –

будем вести себя так
будто магниты ещё магнитят
и власть проступает
чёрными пятнами на плиссированных юбках

жизнь после жизни
залистывает список мертвецов
словно ржавую ванну

121.

черенок лопаты
во мне, помимо меня

чистокровная логика сияет
сквозь прутья оконной решётки

весовые функции
соскальзывают в резкость
идут в разнос

с викторианской плоскости
скалятся зубы в обед – мелкие и дорогие

ни туда, ни сюда – всё едва дрожит
и на людей падают бюрократические стулья

(придётся использовать календарную проволоку)

то великое от чего мы устали
продолжается

2020


УЗЕЛКИ

330.

"мы" - расхождение звука и времени

фильтр:

нет смысла кроме
прочерченного на коже

взгляд
ростовщика предметности
проходит сквозь нас
как тень сквозь другую тень

331.

пространство
подгнившее

внутри него запрет

линию за линией считывает
своё второе лицо

перед крутым спуском на дно знака

332.

эффект от движения по льдинам, ложный

добыча ускользает, вдоль случайной мысли
возвращается в изученный город

вторая итерация - как платье из смолы
перешедшее в разряд воспоминаний

отстирываешь искажённые голоса

всё растворяется, но только не музыка

333.

"только импорт" или "только соитие"?

уже месяц как охладел к серым медведям,
хранителям аркебуз

несовершенная сердцевина, парусник камня
тем кто достроил себя до звериного зева

334.

задача о временнОй петле,
случай мягкого ужаса

разрозненная политика на бельевой верёвке:

"будь со мной" - даже
пляшущий череп не скажет проще

бесцветный сахар "сегодня"
в мешках из-под любви

335.

похвала заужена. музыка
отброшена, как свидание в zoom-е

законы ньютона упрямы
отверстия в них - для бога рассрочки
вращающего ульи
нараспев

модель пейзажа вновь
отпущена на поруки

336.

чтобы не терять
солидарность

с малыми петлями

скользить вдоль краевых условий

- ряжеными ртами
из которых растут камыши -

рано или поздно
разбиться

о каменные головы

337.

тело бесшумное - гильза пустого шага

место ничему частичному
(как дом поэта)

каждый из долгих голосов
в двух лодках, не более этого

2020


И ЕЩЁ

118.

свобода перемешивает карты

(должна же найтись изнанка)

солнце
едва научившись сиять
засыпает - словно рак в хрустальной банке

слово ведёт в мерцающий ноль
свет - к подножию сухаря

на берегу эпидемии
входить в чёрный дом, выходить

играть со входом в напёрстки

*

сад висячий
сад злонамеренный
где сохраняется пыль
самой неглавной вещи

мелочи, разницы
в старинных телах

площадь секундная
чётких кругов на воде

хипстерские одёжки бури -

переполнившая капля
обращения к обращённым

не можешь понять когда
лифт спускается

и когда

последняя прогулка
перед отправкой времени домой

119.

слёт судей иголь-
чатых
на парковой дорожке

миниатюрного бога:

распугают, распутают целостность
раздарят масштаб

что будет со стихами
которых ещё/уже нет
как и летнего воздуха?

ждём выбора
во дворах перезревших

синовиальная жидкость
лакает горстку пыльцы

совсем не обязательно
собирать мыльные пузыри
в крестовый поход -

не осталось и спички бегущей

резкость
зрения
оправдает себя в подстановках

но сможешь ли ты
отдать неразменное стёклышко
тому кто им не соврёт?

не сидится, не светится
опознанному механизму
разбросать бы его

как мальчик
бёдра памяти ржавой

2020


КАМЕШКИ

*

иногда невесомость
затеняет большую часть
острова оплощённого смехом
подходящая выкройка
делает контур необратимым

*

университет асфальта, минимальное освобождение

пульсирующие схемы для наместников
утративших сезонную окраску

обход опьяневших птиц по указателям бури

2020