Исповедь на штукатурке

Помнишь, Маня, нашу встречу? Говорил я неспроста:
«Хошь – тебе я обеспечу жизнь за пазухой Христа!»
Стала девкой – ишь какою! Не видались триста лет!
Карамелька – за щекою. А в кармане – пистолет.
Жить мне надоело нищим. В новом – с головы до пят!
Вострый нож – за голенищем, и подошвы – слышь – скрипят.
Я же с торбочкой одною прочь потопал от гумна.
Стала матерью родною мне гражданская война.
Эх ты, глупая девица! Льнёшь ты, дура, ко врагу!
Я теперь остановиться и хочу – да не могу.
Коль кошель не слишком ёмок – не идти же на завод.
Пусть меня потом потомок бедной жертвой назовёт.
Вам не вырваться из клетки: что – завод, что – сеновал.
Я ж все ваши пятилетки на свободе воровал.
Кто же знал, что в этом самом тридцать проклятом году
я с каким-то Мандельштамом под раздачу попаду.
И прощай, моя свобода! И прощай, мой внешний вид!
И меня нарком Ягода к вышаку приговорит!
Видишь, Маня, в глушь какую чёрт занёс – в Улан-Удэ.
И теперь я тут кукую в КПЗ НКВД.
Колыма, Норильск,Сарапул – путь, какой мы все пройдём –
я на стенке нацарапал ржавым согнутым гвоздём.
Мне – простому уркагану – стыдно за Святую Русь.
Жертвою репрессий стану завтра я. Прощай, Марусь!