Лягушка...

[Египетская] Богиня Хикит (Hiqit), в ее аспекте лягушки, покоится на Лотосе, указывая тем на свою связь с водою. Непоэтичность этого символа лягушки, несомненно одного из древнейших изображений египетских Божеств, была причиной того, что египтологи тщетно пытались разгадать тайну и функции этой богини. Принятие его в церкви первыми христианами показывает, что они знали и понимали это лучше, нежели наши современные востоковеды. «Богиня лягушка или жаба» была одним из главных Космических Божеств, связанных с сотворением мира по причине ее амфибного характера и, главным образом, в силу ее кажущегося воскресения после долгих веков уединенной жизни, замурованной в старых стенах, в скалах и пр…. Она не только принимала участие в устроении мира вместе с Хнум’ом, но была также связана с догмою воскресения[1]. Несомненно весьма глубокий и сокровенный смысл был связан с этим символом, если, несмотря на риск быть обвиненными в принадлежности к отвратительной форме культа животных, первые египетские христиане приняли его в своих церквах. Лягушка или жаба, заключенная в цветке Лотоса или просто даже без последней эмблемы, была формою, избранной для храмовых-светильников, на которых были вырезаны слова:  – «Я есмь Воскресение». Эти богини-лягушки встречаются на всех мумиях.

Блаватская Е.П.

Хекат (др.) — древнеегипетская богиня влаги и дождя, связанная с ежегодными разливами Нила, деторождения, плодородия, обозначавшаяся символом «лягушка».
Изображалась в виде лягушки или женщины с лягушкой на голове, а также с лягушачьей головой. Так как разливы Нила сулили урожай, богиню связывали с деторождением и достатком. Беременные женщины носили амулет в виде лягушки, сидящей на лотосе. Акушерки называли себя «Служительницами Хекат» (Хекат фигурирует в истории «Рождения царских детей» в папирусе Весткара)


На фреске храма Исиды на острове Филы сохранилось изображение Хекат, сидящей возле гончарного круга Хнума, которая! *вдыхает(дух) жизнь в только что созданные им из глины фигурки людей.

 Хекат вместе с супругом Хнумом и сыном! *Гором составляла священную триаду.


Хнум — древнеегипетский бог-творец, слепивший человека из глины на гончарном диске, хранитель разливов Нила.
Хнум — в древнеегипетской мифологии бог плодородия, сын Нуна; его священное животное — баран, с головой которого он изображался.

В Элефантине один из титулов Хнума был «Владыка неба, который сидит на высоком троне».
Хнум слепил человека из глины на гончарном круге и причастен к рождению некоторых богов (Хапи, Рененутет, Хека). Также божество при рождении царского младенца «давал здоровье членам его» и сотворял для него Ка(маугли:змей Ка)
Египетский крест анкх — символ жизни. Именно он находится в руке богиня Хекет на всех изображениях, дошедших до нас. Иногда их сразу два: в правой и левой руке. Более никаких атрибутов: нет венца, нет жезла…

Голова лягушки. Это не просто символ, это ее голова. И это значит, что Хекет из тех богов, что были свидетелями сотворения мира;
Усех — ожерелье, типичное для всех египетских богов. Состоит из драгоценных камней, собранных в несколько рядов;
Платье, облегающее поистине божественную фигуру. Почти все богини Древнего Египта облачены в такие платья. Но только на платье Хекет такой оригинальный геометрический рисунок;
Одновременно два креста Анкх, два символа жизни. Только Хекет держит по кресту в каждой руке. И неспроста: богиня — это символ жизни;(дарующая две жизни)
Ее цвет — зеленый. Это цвет почитаемых в Египте земноводных и цвет воды древнего Нила.

 
С приходом христианства на земли Древнеегипетского царства стали потихоньку умирать исконные верования. Но что удивительно, Хекет не забывали. Ее изображения стали только множиться. А все очень просто. Древней покровительнице рожениц быстро нашли новые функции. Она стала богиней, отвечающей за возрождение! Христиане поняли, что богиня, помогающая рожать, и воскресение — это близкие и родственные понятия. А лягушка как символ богини быстро нашла себе далеко не последнее место в иконописной живописи христиан в начале нашей эры. Древнеримские провинции, находящиеся на севере африканского континента, стали производить масляные лампы из керамики. А украшали их изображением лягушки! Лампы быстро нашли признание среди жителей тех областей. А постепенно их стали экспортировать и в саму империю. И хоть имя самой Хекет уже не вспоминалось никем, но ее символ жил и путешествовал по всем уголками земного шара.


Египтяне веровали, что Хекет была дочерью верховного бога Ра, а так как она неразрывно была связана с водой, а точнее с водами Нила, то ее другая ипостась – жена бога этой реки Себека, ее так тоже часто представляли.

Кстати, саму Хекет также ассоциировали и с последними этапами разлива Нила, так же как и с последними стадиями перед родами женщины. Древние египтяне свято верили, что Хекет сможет помочь ускорить процесс родов, поэтому беременные женщины и носили амулеты в виде лягушки, которая восседает на цветке лотоса. Тем, что Хекет помогает женщинам при родах, есть родственные связи ее с Нехбет. Кстати, все жрицы богини Хекет просто обязаны были владеть повивальным искусством, поэтому их обязательно обучали акушерству.

В древних мифах богиня Хекет также упоминается как богиня, которая! *вдохнула(дух) жизнь в мертвого Осириса – именно после этого за ней закрепилась слава богини последней стадии родов. Только в более поздних вариантах мифов эта миссия была возложена на Исиду, которая ее и выполнила.

Египтяне верили, что богиня Хекет помогает! *возрождению умершего, так как они считали, что она была еще и тесно связана с заупокойным культом(вторым рождением, воскрешением) . К тому же изображение богини Хекет довольно часто присутствовали на саркофагах.



Царевна-лягушка
В некотором царстве, в некотором государстве жил да был царь с царицею, у него было три сына — все молодые, холостые, удальцы такие, что ни в  сказке сказать, ни пером написать; младшего звали Иван-царевич.
Говорит им царь таково слово:
«Дети мои милые, возьмите себе по стрелке, натяните тугие луки и пустите в разные стороны; на чей двор стрела упадет, там и сватайтесь».
Пустил стрелу старший брат — упала она на боярский двор, прямо против девичья терема; пустил средний брат — полетела стрела к купцу на двор и остановилась у красного крыльца, а на там крыльце стояла душа-девица, дочь купеческая, пустил младший брат — попала стрела в грязное болото, и подхватила её лягуша-квакуша.
Говорит Иван-царевич:
«Как мне за себя квакушу взять? Квакуша не ровня мне!»
— «Бери! — отвечает ему царь. — Знать, судьба твоя такова».
Вот поженились царевичи: старший на боярышне, средний на купеческой дочери, а Иван-царевич на лягуше-квакуше.
Призывает их царь и приказывает:
«Чтобы жены ваши испекли мне к завтрему по мягкому белому хлебу».
Воротился Иван-царевич в свои палаты невесел, ниже плеч буйну голову повесил.
«Ква-ква, Иван-царевич! Почто так кручинен стал? — спрашивает его лягуша.
— Аль услышал от отца своего слово неприятное?»
— «Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка приказал тебе к завтрему изготовить мягкий белый хлеб».
— «Не тужи, царевич! Ложись-ка спать-почивать; утро вечера мудренее!»
Уложила царевича спать да сбросила с себя лягушечью кожу — и обернулась душой-девицей, Василисой Премудрою; вышла на красное крыльцо
и закричала громким голосом:
«Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь, приготовьте мягкий белый хлеб, каков ела я, кушала у родного моего батюшки».
Наутро проснулся Иван-царевич, у квакуши хлеб давно готов — и такой славный, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Изукрашен хлеб разными хитростями, по бокам видны города царские и с заставами. Благодарствовал царь на том хлебе Ивану-царевичу
и тут же отдал приказ трём своим сыновьям:
«Чтобы жены ваши соткали мне за единую ночь по ковру».
Воротился Иван-царевич невесел, ниже плеч буйну голову повесил.
«Ква-ква, Иван-царевич! Почто так кручинен стал? Аль услышал от отца своего слово жесткое, неприятное?»
— «Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка приказал за единую ночь соткать ему шелковый ковер».
— «Не тужи, царевич! Ложись-ка спать-почивать; утро вечера мудренее!»
Уложила его спать, а сама сбросила лягушечью кожу — и обернулась душой-девицей, Василисою Премудрою, вышла на красное крыльцо
и закричала громким голосом:
«Мамки-няньки! Собирайтесь, снаряжайтесь шелковый ковёр ткать — чтоб таков был, на каком я сиживала у родного моего батюшки!»
Как сказано, так и сделано. Наутро проснулся Иван-царевич, у квакуши ковер давно готов — и такой чудный, что ни вздумать, ни взгадать, разве в сказке сказать. Изукрашен ковер златом-серебром, хитрыми узорами. Благодарствовал царь на там ковре Ивану-царевичу и тут же отдал новый приказ, чтобы все три царевича явились к нему на смотр вместе с женами. Опять воротился Иван-царевич невесел, ниже плеч буйну голову повесил. «Кваква, Иван-царевич! Почто кручинишься? Али от отца услыхал слово неприветливое?» — «Как мне не кручиниться? Государь мой батюшка велел, чтобы я с тобой на смотр приходил; как я тебя в люди покажу!» — «Не тужи, царевич! Ступай один к царю в гости, а я вслед за тобой буду, как услышишь стук да гром — скажи: это моя лягушонка в коробчонке едет».
Вот старшие братья явились на смотр с своими женами, разодетыми, разубранными; стоят да с Ивана-царевича смеются:
«Что ж ты, брат, без жены пришёл? Хоть бы в платочке принёс! И где ты этакую красавицу выискал? Чай, все болота исходил?»
Вдруг поднялся великий стук да гром — весь дворец затрясся; гости крепко напугались, повскакивали с мест своих и не знают, что им делать; а Иван-царевич и говорит:
«Не бойтесь, господа! Это моя лягушонка в коробчонке приехала».
Подлетела к царскому крыльцу золочёная коляска, в шесть лошадей запряжена, и вышла оттуда Василиса Премудрая — такая красавица, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Взяла Ивана-царевича за руку и повела за столы дубовые, за скатерти бранные. Стали гости есть-пить, веселиться; Василиса Премудрая испила из стакана да последки себе за левый рукав вылила; закусила лебедем да косточки за правый рукав спрятала. Жены старших царевичей увидали ее хитрости, давай и себе то ж делать. После, как пошла Василиса Премудрая танцевать с Иваном-царевичем, махнула левой рукой — сделалось озеро, махнула правой — и поплыли по воде белые лебеди; царь и гости диву дались. А старшие невестки пошли танцевать, махнули левыми руками — гостей забрызгали, махнули правыми — кость царю прямо в глаз попала! Царь рассердился и прогнал их с позором.
Тем временем Иван-царевич улучил минуточку, побежал домой, нашёл лягушечью кожу и спалил ее на большом огне. Приезжает Василиса Премудрая, хватилась — нет лягушечьей кожи, приуныла, запечалилась
и говорит царевичу:
«Ох, Иван-царевич! Что же ты наделал? Если б немножко ты подождал, я бы вечно была твоею; а теперь прощай! Ищи меня за тридевять земель в тридесятом царстве — у Кощея Бессмертного».
Обернулась белой лебедью и улетела в окно. Иван-царевич горько заплакал, помолился богу на все на четыре стороны и пошел куда глаза глядят. Шел он близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли — попадается ему навстречу старый старичок.
«Здравствуй, — говорит, — добрый молодец! Чего ищешь, куда путь держишь?»
Царевич рассказал ему своё несчастье.
«Эх, Иван-царевич! Зачем ты лягушью кожу спалил? Не ты её надел, не тебе и снимать было! Василиса Премудрая хитрей, мудрёней своего отца уродилась; он за то осерчал на неё и велел ей три года квакушею быть. Вот тебе клубок; куда он покатится — ступай за ним смело».
Иван-царевич поблагодарствовал старику и пошёл за клубочком. Идёт чистым полем, попадается ему медведь.
«Дай, — говорит, — убью зверя!»
А медведь провещал ему:
«Не бей меня, Иван-царевич! Когда-нибудь пригожусь тебе».
Идёт он дальше, глядь, а над ним летит селезень; царевич прицелился из ружья, хотел было застрелить птицу, как вдруг провещала она человечьим
голосом:
«Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе сама пригожусь».
Он пожалел и пошёл дальше. Бежит косой заяц; царевич опять за ружье, стал целиться, а заяц провещал ему человечьим
голосом:
«Не бей меня, Иван-царевич! Я тебе сам пригожусь».
Иван-царевич пожалел и пошёл дальше — к синему морю, видит — на песке лежит издыхает щука-рыба.
«Ах, Иван-царевич, — провещала щука, — сжалься надо мною, пусти меня в море».
Он бросил ее в море и пошёл берегом. Долго ли, коротко ли — прикатился клубочек к избушке; стоит избушка на куриных лапках, кругом повёртывается.
Говорит Иван-царевич:
«Избушка, избушка! Стань по-старому, как мать поставила, — ко мне передом, а к морю задом».
Избушка повернулась к морю задом, к нему передом. Царевич взошёл в неё и видит: на печи, на девятом кирпичи, лежит баба-яга костяная нога, нос в потолок врос, сама зубы точит.
«Гой еси, добрый молодец! Зачем ко мне пожаловал?» — спрашивает баба-яга Ивана-царевича.
«Ах ты, старая хрычовка! Ты бы прежде меня, доброго молодца, накормила-напоила, в бане выпарила, да тогда б и спрашивала».
Баба-яга накормила его, напоила, в бане выпарила; а царевич рассказал ей, что ищет свою жену Василису Премудрую.
«А, знаю! — сказала баба-яга. — Она теперь у Кощея Бессмертного; трудно ее достать, нелегко с Кощеем сладить: смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, та утка в зайце, тот заяц в сундуке, а сундук стоит на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережёт».
Указала яга, в каком месте растет этот дуб. Иван-царевич пришел туда и не знает, что ему делать, как сундук достать? Вдруг откуда не взялся — прибежал медведь и выворотил дерево с корнем; сундук упал и разбился вдребезги, выбежал из сундука заяц и во всю прыть наутек пустился: глядь — а за ним уж другой заяц гонится, нагнал, ухватил и в клочки разорвал. Вылетела из зайца утка и поднялась высоко-высоко; летит, а за ней селезень бросился, как ударит её — утка тотчас яйцо выронила, и упало то яйцо в море. Иван-царевич, видя беду неминучую, залился слезами; вдруг подплывает к берегу щука и держит в зубах яйцо; он взял то яйцо, разбил, достал иглу и отломил кончик: сколько ни бился Кощей, сколько ни метался во все стороны, а пришлось ему помереть! Иван-царевич пошел в дом Кощея, взял Василису Премудрую и воротился домой. После того они жили вместе и долго и счастливо. Вот и сказке Царевна-лягушка конец, а кто слушал - молодец!