Акбар-наме

В 1926 году в Лахоре был издан на фарси "Диван" Абу-л Файза Файзи, включивший около 15 тысяч бейтов, а русский читатель с его поэзией познакомился благодаря переводу В.А. Жуковского поэмы "Наль и Дамаянти" ("Наль и Даман"). Именно перу Файзи принадлежат строки наставления правителю:

Будь справедлив. Судьбу людей решая,
Все "за" и "против" взвесь, не поспешая.
* * *
Прославь себя поступками такими,
Чтобы в веках твое сияло имя!


****************


Абу-л Фазл и «Акбар-наме». Книга и эпоха
 
    "Акбар-наме". Название, на первый взгляд, традиционное. Можно вспомнить "Шахнаме" Фирдоуси, и "Кавус-наме", и "Тути-наме" - знаменитую "Книгу попугая". И всё же название этой книги символично уже в силу своей традиционности. Своей неоднозначностью: то ли "Книга Акбара", то ли "Великая Книга" - название подчеркивает значимость её - "Книга", а не "История" или, скажем, "Деяния Акбара".

    История знает немного книг, равных "Акбар-наме" по грандиозности замысла и исполнения. Но немного найдется в истории и личностей, равных по масштабу падишаху Акбару, фактически создавшему государство, известное как империя Великих Моголов. Провозглашенный падишахом в 13 лет в военном лагере в Каландуре, когда по трагической случайности погиб его отец, он получил власть лишь над районами Агры и Дели и частью Пенджаба. А его наследник Салим, правивший под именем Джахангира, унаследовал страну с территорией от Гуджарата на западе до Бенгальского залива на востоке и от границ Тибета на севере до реки Годавари на юге.


Сам Абу-л Фазл так описывает свое состояние перед встречей с Акбаром и эту встречу: "Под воспитывающим оком его духовного и физического отца он [Абу-л Фазл] в свои пятнадцать лет ознакомился с рациональными и традиционными науками. Хотя это и открыло врата знания и дало ему доступ в приемную мудрости, всё же, по несчастью своему, он возгордился <...>. Стопа его усилий пребывала в состоянии восхищения своими собственными совершенствами, а толпа окружающих его учеников лишь усиливала его самонадеянность. <...> Хотя днем его келья была озарена светом обучения наукам, ночью он ступал на путь странствий и обращался к приверженцам Пути поиска". И далее: "Несмотря на то, что увещевания моего почтенного отца удерживали меня от пустыни безумия, всё же беспокойного вместилища моей души так и не достигло ни одно действенное лекарство. Мое сердце то тянулось к мудрецам страны Катай, то чувствовало тягу к аскетам Ливанских гор. Иногда мой мир нарушало сильное желание общения с ламами Тибета, а иногда меня за полу влекла симпатия к святым отцам Португалии.

    Иногда беседы с мобедами персов, а иногда познание тайн Зендавесты лишали меня покоя, ибо моей душе было чуждо общество как трезвых, так и (духовно) опьяненных моей собственной земли. <...> Наконец удача мне улыбнулась, и в святом собрании (религиозные собрания Акбара) упомянули имя того, кто был сбит с толку в водовороте жизни. Мой почтенный брат, мои доброжелательные друзья, мои любящие родственники и мои ученики были единодушны, говоря: "Ты должен достичь благодати служения духовному и мирскому хедиву". <...> Я не был склонен следовать их совету, а мои желчные страхи мирского служения волновали мою душу, стремившуюся к уединению. <...> Наконец мой отец отдернул завесу незнания и направил меня к истине. По необходимости я предпочел его (отца) удовольствие своим собственным желаниям, и поскольку сокровищница моего сердца, богатая духовно, не имела мирских благ, я написал комментарий на стих о Троне как подношение высочайшему двору и преподнес это произведение как извинение за свои пустые руки. Шахиншах милостиво принял его. <...> Сердцем моим овладела любовь к этой священной особе. В то время его ум занимал поход в восточные области. Мое положение не позволяло мне, сидящему в пыли, рассчитывать на внимание великих вельмож двора, а тем, кто принадлежал порогу почета, поглощенным делами султаната, было недосуг замечать неизвестных и скромных людей. Мне было отказано в поступлении на службу. Несмотря на то, что старые понятия еще таились в моей душе, духовные узы между мной и этим великим человеком государства и религии удерживали меня, и когда властелин земли возвратился, завоевав восточные области, в столицу Фатхпур, он вспомнил меня, затворника".

Абу-л Фазл далеко не сразу пришел к столь грандиозному замыслу - описать всю жизнь Акбара, от самого момента его рождения. Сохранились документы, указывающие конкретную дату начала работ - середина марта 1588 года. Во "Вступлении" к "Акбар-наме" Абу-л Фазл так говорит о подготовке к написанию книги: "...Мне стоило огромного труда и изысканий собирание записей и повествований о деяниях Его Величества, я долгое время расспрашивал служителей Государства и престарелых членов прославленного рода. <...> В провинции были посланы царские указы, чтобы те, кто из старых слуг помнил точно или с незначительными отклонениями, события прошлого, сделали бы копии своих записей или воспоминаний и передали их ко двору". И далее: "Я получил хронику событий, начиная с 19 года Божественной эры, когда <...> была учреждена Летописная канцелярия... Мне стоило большого труда достать оригиналы или копии указов, которые были изданы для провинции со времени Вступления на престол и до нынешнего дня. Мне также стоило труда включить многочисленные отчеты о делах государства и событиях в других странах..."

Летопись состоит из двух томов. В первом томе описывается история Тимуридов, правление Бабура и Хумаюна, династия Сур рождение Акбара. Второй том детально описывает правление Акбара вплоть до 1602 года.

В некоторых источниках к «Акбар-наме» причисляют ещё одно произведение Абу-л Фазла — «Айн-и-Акбари», в котором описывается сама Империя Великих Моголов.


Говорят, что раз в тысячу лет
Мир посещает праведный муж.
Он приходил прежде нас, когда мы еще не явились из небытия,
Он придет после нас — мы уже в скорби закончим свой путь.



Время от времени, когда мир наполняется негодяями,
Нисходит с небес сияющий дух.
Хакани! Не жди в этом веке такого события,
Не сиди у дороги — позже придет караван.



********************

В. А. Жуковский.
Переводы.

РУСТЕМ НА ОХОТЕ
         
             I
   
   Из книги царственной Ирана
   Я повесть выпишу  для вас
   О подвигах Рустема и Зораба.
   
         ________
   
   Заря едва на небе занялася,
   Когда Рустем, Ирана богатырь,
   Проснулся. Встав с постели, он сказал:
   "Мы  на царя Афразиаба
   Опять идем войною;
   Мои  сабульские дружины
   Готовы; завтра поведу
   Их в Истахар, где силы все Ирана
   Шах  Кейкавус для грозного набега
   Соединил. Но  чем же я сегодня
   Себя займу? Моя  рука, мой меч,
   Могучий конь  мой Гром
   Без дела; мне ж безделье нестерпимо".
   И  на охоту собрался
   Рустем; себя стянул широким кушаком,
   Колчан с стрелами калеными
   Закинул за спину, взял лук огромный,
   Кинжал  засунул за кушак
   И  Грома, сильного коня,
   Из стойла вывел. Конь, наскучив
   Покоем, бешено  от радости заржал;
   Рустем сел на коня и, не простившись дома
   Ни с кем, ни с матерью, ни с братом,
   Поехал в путь, оборотив
   Глаза, как лев, почуявший добычу,
   В ту сторону, где за горами
   Лежал  Туран.
   И, за горы перескакав, увидел
   Он множество  гуляющих  онагрей;
   От радости его зарделись щеки;
   И начал он
   Стрелами, дротиком, арканом
   С зверями дикими  войну;
   И, повалив их боле десяти,
   Сложил  из хвороста костер,
   Зажег его, потом, когда
   Он в жаркий  уголь превратился,
   Переломил  большую  ель
   И насадил
   Огромнейшего  из онагрей
   На этот вертел,
   Который  был в его руке
   Как легкая лоза, и над огнем
   Стал поворачивать его тихонько,
   Чтоб мясо жирное  со всех сторон
   Равно обжарилось. Когда же был
   Онагрь изжарен, на траву
   У светлого потока сел Рустем
   И начал голод утолять,
   Свою  роскошную  еду
   Водой  потока запивая.
   Насытившись, он лег и скоро,
   При говоре струистых вод,
   Под ветвями  густого
   Широкотенного  чинара
   Глубоким сном  заснул;
   А конь его, могучий Гром,
   Тем временем, гуляя
   По бархатному  полю,
   Травой медвяною  питался.
   
             II
   
   Но вот, покуда спал
   Глубоким сном  Рустем,
   А Гром  по бархатному полю
   Гулял, травой медвяною питаясь,-
   Увидя, что такой могучий конь
   На пажити  заповедной Турана
   Без седока по воле бродит,
   Толпой  сбежались турки.
   Замысля овладеть конем,
   С арканами к нему они
   Подкрались осторожно;
   Но конь, аркан ночуя,
   Как лев озлился
   И не заржал, а заревел;
   И первому, кто руку на него
   Осмелился поднять с арканом,
   Зубами  голову от шеи оторвал,
   А двух  других одним ударом
   Копыта  мертвых повалил.
   Но наконец его
   Отвсюду  обступили;
   И метко  был аркан ему на шею
   Издалека накинут, и его
   Опутали, и был он пересилен.
   Но  хищники, страшась, что в их руках
   Он не  останется, немедленно вогнали
   Его в табун туранских кобылиц,
   И разом  был припущен  Гром
   К двенадцати отборным  кобылицам;
   Но  лишь одна из них
   Плод  от него желанный принесла.
   
             III
   
   Рустем, проснувшись, тотчас о своем
   Коне подумал; смотрит, но коня
   Нигде не видит. Никогда
   Он  от него не убегал
   В такую даль. Он свистнул, но на свист
   Могучий  не примчался конь
   И  не заржал издалека.
   Рустем как бешеный вскочил;
   Весь луг широкий, вдоль и поперек,
   Весь темный лес, кругом и напролет,
   Он обежал - напрасно: нет коня.
   И  в горе возопил Рустем:
   "Мой  верный конь, мой славный Гром,
   Что без тебя начну я делать?
   Скакать, летать привыкши на тебе,
   Пойду ль пешком,  тащась под грузом лат,
   Как черепаха? Что же скажут турки,
   Не на седле, а под седлом меня увидя?
   Не может  быть, чтоб ты, мой Гром, меня
   Покинул  волею; тебя украли.
   Конечно, хищники  здесь целым войском
   Напали на тебя; никто один
   С тобой не совладел бы. Но не время охать,
   Рустем; иди пешком, когда умел проспать
   Коня". И, конскую с досадой сбрую
   С  доспехами своими на плеча
   Взваливши, он пошел и скоро
   Напал па свежий след, и этот след
   Его привел перед закатом солнца
   Ко граду Семенгаму,
   Который  вдруг явился вдалеке
   Среди равнины пышной,
   Сияющий  в лучах зари вечерней.
   **********

С душою преданной в тысячелетье раз
Родится человек — таков преданья глас.
Один, наверно, был, когда мы не родились,
Другой появится, когда не будет нас.

Родник жемчужин / Пер. В. Державина./



*******



К. Бальмонт.


                В ЯРКИХ БРЫЗГАХ

                ДВАЖДЫ РОЖДЕННЫЕ

                Мы вольные птицы, мы дважды рожденные,
                Для жизни, и жизни живой.
                Мы были во тьме, от Небес огражденные,
                В молчаньи, в тюрьме круговой.

                Мы были как бы в саркофагной овальности,
                Все то же, все то же, все то ж.
                Но вот всколыхнулась безгласность печальности,
                Живу я - мой друг - ты живешь.

                Мы пьяность, мы птицы, мы дважды рожденные,
                Нам крылья, нам крылья даны.
                Как жутко умчаться в провалы бездонные,
                Как странно глядеть с вышины.



ВИНО

                Хорошо цветут цветы, украшая сад.
                Хорошо, что в нем поспел красный виноград.
                Был он красным, темным стал, синий он теперь.
                Хорошо, что вход раскрыт - что закрыта дверь.

                Чрез раскрытый вход вошел жаждущий намек.
                И расцвел, и нежно цвел, между нас цветок.
                Виноград вбирал огни. Будет. Суждено.
                Счастье. Дверь скорей замкни. Будем пить вино.


                ПЧЕЛА

                Пчела летит на красные цветы,
                Отсюда мед и воск и свечи.
                Пчела летит на желтые цветы,
                На темносиние. А ты, мечта, а ты,
                Какой желаешь с миром встречи?

                Пчела звенит и строит улей свой,
                *Пчела принесена с Венеры./Исидой/
                Свет Солнца в ней с Вечернею Звездой.
                Мечта, отяжелей, но пылью цветовой,
                Ты свет зажжешь нам, свечи веры.


                МЫСЛИ СЕРДЦА

                Уж я золото хороню, хороню.
                Песня игорная

                *Золото лучистое я в сказку хороню,
                *Серебро сквозистое приобщаю к дню.

                *Золото досталось мне от Солнца, с вышины,
                *Серебро - от матовой молодой Луны.

                Песнь моя - разливная, цветут кругом луга,
                Сказку-песнь убрал я всю в скатны жемчуга.

                *Жемчуг тот - из частых звезд, звезд и слез людских,
                * Мысли сердца - берега,
                *сердце - звонкий стих.

                СТИХ ВЕНЧАЛЬНЫЙ

               Я с мечтою обручился и венчальный стих пою,
               Звезды ясные, сойдите в чащу брачную мою.

               Сладко грезе светлой спится далеко от тьмы земной,
               Там, где звездный куст огнится многоцветной пеленой.

               Куст восходит, возрастает, обнимает все миры,
               Слышны песни от равнины, слышны громы от горы.

               Жар-цветы и цвет-узоры смотрят вниз с ветвей куста,
               Светом помыслы одеты, в звездных ризах Красота.

               Бриллиантового пылью осыпается жар-цвет,
               Манит душу к изобилью сказка огненных примет.

               Искры, жгите, вейтесь, нити, плющ, змеись по Бытию,
               Звезды ясные, сойдите в чашу брачную мою.


МОЙ ДОМ

                Я себе построил дом посреди дубравы.
                Посадил вокруг него шелковые травы.
                И серебряным его окружил я тыном.
                И живу теперь я в нем полным властелином.

                В этом доме - терема, не один, четыре.
                В этом доме свет и тьма радостней, чем в мире.
                Светит солнце с потолка, за день не сгорает.
                Месяц с звездами в ночах серебром играет.

                И когда я из окна брошу взор к пустыням,
                В небе светится Луна, Солнце в море синем.
                Светят миру, но порой траур ткут им тучи.
                А в моем дому они без конца горючи.

                И ворота у меня без замков железных,
                Но закрыты как врата областей надзвездных.
                Лето, Осень, и Зима, с нежною Весною,
                Говорят душе: "Люби. Хорошо со мною".

                Лето, Осень, и Зима смотрятся в оконца.
                Без конца поет Весна, что хмельное Солнце.
                Нежно, шелково шуршат шепчущие травы.
                Хорошо построить дом в тишине дубравы.

СЕМИЦВЕТНЫЙ МОСТ

                Расцвела на дальнем небе Радуга-цветок.
                Семицветный мост оперся о земной поток.

                Красный, желтый, и зеленый, разные цвета.
                Фиолетовый, и синий, углится мечта.

                Только углится не мраком, золотым огнем.
                Каждой краске повелела быть в неделе днем.

                Мак и розы в понедельник, а во вторник лен.
                В среду лютик, всю неделю разноцветный сон.

                В воскресенье полноцветность всех семи цветов,
                Чтобы пояс для недели был сполна готов.

                Чтоб одна к другой неделя яркая пошла,
                Чтобы, с месяцем венчаясь, вся была светла.

                Чтобы месяцы, женившись на неделях тех,
                Самоцветными камнями рассыпали смех.

                Чтоб, собравшись как двенадцать, спел их хоровод:
                "Полночь Года! С Новым Счастьем! Новый Год идет!"



                СОЛНЦЕ

                Солнце - всемирное пламя,
                Окно небесных пиров,
                Круговое желтое знамя,
                Над битвой и пляской миров.

                Солнце - яркая чаша,
                Зеркало дружных светил,
                Радость и молодость наша,
                Зелень стеблей из могил.

                Солнце - кружащийся гений,
                Учащий ликом своим,
                Пьяность зверей и растений,
                Рдяность и пьяность сквозь дым.



                ЛАДА

                Ко мне пришла
                Богиня Лада.
                Нежна, светла,
                Она была,
                Как предрассветная прохлада.

                Я целовал,
                Твердя: "О, Лада!"
                Я ей давал
                Любви фиал,
                Она шепнула мне: "Не надо!"

                Но день алел,
                Как розы сада.
                И стал я смел,
                Любил, горел,
                И стала розовою Лада.

                И понял я.
                Что есть услада.
                "Моя! Моя!"
                "О, ты змея!"
                Шепнула мне, слабея, Лада.