Алишер Навои. Семь планет

СКАЗАНИЕ О БАХРАМЕ И ДИЛАРАМ

 Тот мудрый, кто составил временник
Иранских полководцев и владык,
Дал место и Бахрамовым делам, —
Стал украшением письмен Бахрам.(Ба Храм-Рама)
Когда Бахрама, — так писал мудрец, —
С небесной славою связал творец,
Признали власть его державных дум
Хакан и кесарь, весь Китай и Рум, —
Все страны обитаемой земли
Ему свою покорность принесли.
Его предел — от Рыбы до Луны.
Он всем владел от Рыбы до Луны.
Царем царей Бахрама нарекли,
Царем царей семи частей земли.
Всем дерзновенным робость он внушил,
Всех венценосцев данью обложил.
Такой завел порядок искони:
Будь это раджа иль хакан, — они,
Собрав налоги у себя в стране,
Их не держали у себя в казне, —
Несли всю дань к Бахрамовым стопам,
За ней гонцов не посылал Бахрам.
Так все цари, сполна и каждый год,
Бахраму отправляли свой доход,
А также и добычу рук людских
Из недр земных или пучин морских.
Все редкости, все ценности земли
Со всех сторон в его казну текли.
Велик ли, мал, но целиком налог
Исправно в шахский поступал чертог.
А шах, к игре и пению влеком,
Веселью отдавался целиком.
Любил он страстно музыку, игру,
Звенели песни на его пиру.
Не ведал он тоске своей границ,
Не видя музыкантов и певиц.
Повсюду он возил их за собой,
Без них терял он волю и покой.
Всевластный, музыки признал он власть.
Охота — вот его вторая страсть.
Но даже на охоте удалой,
Пронзая жертву меткою стрелой,
Вдруг останавливался, не дыша:
Алкала светлой музыки душа…
Он промаха не знал, стреляя дичь,
Кровь проливая, издавал он клич.
Среди лихих охотничьих забав
Он пил всегда вино, чей цвет кровав.
Нередко он, охотясь, открывал
Красивую поляну, и привал
Он объявлял; слетались сотни слуг;
Хмельная чаша обходила круг;
Звенел ребаб, то плача, то смеясь;
Шипел кебаб, на вертеле дымясь…
Однажды он, охотясь так, набрел
На холм; вокруг пестрел цветами дол
Не охватить его, не оглянуть…
Вливался воздух животворный в грудь.
Расположился на холме Бахрам,
Стал пировать. И песня к небесам
Свободно, ясно, радостно взвилась,
Она согласно, сладостно лилась.
Певцу внимая, пил Бахрам вино,
А сердце было ввысь устремлено.
Хмель в голове, а музыка в ушах
Так весело звенели; видел шах,
Что он могуч, и славен, и велик,
Для слабых — упования родник.
В душе рождалась мысль: «Я сотворен
Для блага всех земель и всех племен,
И в благодарность за любовь творца
Я должен бедных утешать сердца.
Я буду милосерден, справедлив,
Добро и правосудье утвердив».
Казалось, озирает он простор,
Нет, в самого себя он бросил взор!
Тут путника в степи заметил шах:
Он приближался, ускоряя шаг.
Бахрам подумал: «Кто это идет?
Внушает жалость бедный пешеход!»
Душа склонилась к незнакомцу вдруг,
И приказал он одному из слуг:
«Сядь на коня, а на другом коне
Ты чужестранца привези ко мне».
Гонец к Бахраму странника привез,
И незнакомцу задал шах вопрос.
А тот сошел с коня, чтоб наземь лечь,
И, прах поцеловав, повел он речь.
Он в жемчуга свои слова облек,
Всех изумил его отменный слог,
Бахрама так восславил чародей,
Что в восхищение привел людей,
Не только в восхищение — в восторг,
Из их груди он похвалу исторг:
«Не подобает страннику стоять,
Он должен подле шаха восседать!»
И вот вино пришельцу подают
И предлагают сто различных блюд;
Когда поел он вдоволь и попил,
В беседу с чужестранцем шах вступил.
Поправился Бахраму разговор.
Был собеседник тонок и остер,
На все вопросы находил ответ…
Подумал шах: «Он обошел весь свет,
Он сведущ в жизни, он знаток наук!»
Сказал Бахрам: «О мой чудесный друг,
Отрадно мне беседовать с тобой!
Но всей вселенной ты прошел стопой;
Твои движенья быстры; твой язык
Вкус ясности и плавности постиг;
Ты земли дальних пересек держав,
Пустынь и городов; скажи, я прав?
Из слов твоих сужденье извлеку:
Ты много видел на своем веку.
Диковинки встречал ты на пути, —
Нас в тайну приключений посвяти.
Встречался с чудесами ты порой, —
Хотя б одно из них ты нам открой!»
Воскликнул путник: «Добрый господин!
В степи я путешествую один.
Язык мой беден, дар мой слишком слаб,
Не произнес бы слова я, когда б
Тебя в степи не встретил я сейчас.
Я знаю удивительный рассказ.
Живу я, тайну от людей храня:
Так это чудо потрясло меня!
Свой путь я начал далеко отсель,
И шах Бахрам — моих скитаний цель.
Он царь царей, он шахов гордый шах,
А небо — у его порога прах.
Когда к его чертогу я приду,
Когда к его порогу припаду,
Лицо и очи к праху приложу
И цель прихода шаху изложу,
Ему открою чудо в тот же миг.
Бахрама я покуда не достиг,
А ты уже вопрос мне задаешь,
Невольно на моем пути встаешь.
Как быть! Сказать? Нарушу я обет.
Но и молчать не смею я в ответ!
Радушием тебе обязан я.
Смотри же, господин, как связан я!
В тебе я вижу гордые черты;
Твой сан высок; являешь облик ты,
Который свойственен одним царям.
Мне кажется: пусть ты — не шах Бахрам,
Царем ты предо мною предстаешь,
Мне кажется: ты на него похож,
Хотя невероятно сходство с ним:
Бахрам ни с кем на свете не сравним!
Сюда пришел я из чужих сторон.
Твоим великодушьем я пленен.
Но все же у меня другая цель:
С Бахрамом говорить — благая цель.
Ты лаской сердце мне развеселил,
Но две заботы в сердце поселил:
Смолчу — беда и расскажу — беда…
Как на тебя смотреть мне без стыда?»
Тогда расцвел властитель, как цветник.
Светильником он сделал свой язык:
«О ты, кто странником в пустыне стал!
Знай: ищущий — нашедшим ныне стал.
Ты сам не ведаешь, что в этот миг,
Искатель, ты искомого достиг.
Не жаждай, друг мой, около реки,
Не страждай, друг мой, счастью вопреки!
К Бахраму ты спешил степной тропой?
Начни рассказ: Бахрам перед тобой!»
Тут странник, небеса благодаря,
Целуя землю, пал к ногам царя:
Узрел он цель, хоть много перенес!
Он благопожеланье произнес,
Учтиво сел и начал: «Мудрый шах!
О разных ты спросил меня вещах.
Вот первая: кто я? Мой шах, внемли.
Зовусь я среди жителей земли —
Мани; художник — звание мое,
Известно рисование мое».
Восторг Бахрама взвился до небес,
Как будто был он мертвым и воскрес:
Бахрам давно художника искал!
Он крепко обнял гостя, приласкал,
Остались все придворные в тени:
Увидел шах великого Мани!
Однако вскоре благосклонный шах
Ему напомнил о других словах.
Рассказчик молвил: «Слушай мой ответ.
Скитаясь, обошел я семь планет,
Под сводами блуждал я всех небес,
И очевидцем был я всех чудес.
Затмило все в моих глазах одно:
В Китае обретается оно...