Философствуя

Изувеченное время
грубой сталинской рукой.
Вековое наше бремя –
называется тоской

по державности Великой
с ликом гордого Царя,
ставшею опять безликой
с дъявольского октября.

Переход тут, ох, как нужен...
...не находятся слова
не внутри и не снаружи
всюду пыль и синева.

И уехали за город,
чтоб с ружьишком побродить,
устранить ружейный голод
пару уток задробить.

На охоте в понедельник:
– Нефертите! – я сказал, –
что скукожился, подельник?!
Впереди нас ждёт вокзал

и вагон с решёткой грусти
со стальною дверью лет.
Прутья там устали гнуться.
Три котлеты на обед.

Через воды Забайкалья
на алтайской стороне
жизнь идёт, как в зазеркалье,
непонятная вполне.

К нам посажен был Томенко,
хоть никто не избирал,
обещал поправить тремно,
а выходит, что наврал.

Цены вверх взлетели в пятый
иль уже в десятый раз.
Вновь находится край в пате
и буксует словно КрАЗ

на заносе под горою
в тишине запретных мер,
и любуется зарёю
шоферюга на манер

"Неизвестного солдата"
с вечным пламенем войны.
Он на фронт пошёл по блату,
жертвой чтобы стать страны.

Вот без имени зарыли
в общий грубый Шар Земной
и плитой его накрыли
с красно-звёздною дырой

Подвели горелку с газом
из сибирской стороны.
Успокоились все разом,
будто не было войны.

Холода пришли в субботу,
началась в свету зима.
"Птицу видно по полёту".
За метелью кутерьма

опустила крылья-тучи,
повалил холодный снег.
Гимн безнравственный заучен,
распевает человек,

у которого отняли
мысли с лёгкостью снежка.
Нет легированной стали
у давнишнего дружка.

Незаконное сознанье
и без чипов голова.
Одиозное стенанье,
ходит голая молва.

Пристыдили, ей же в радость
оставаться в неглиже.
Вот такая это гадость,
сбросить бы на вираже

неизвестности слиянья,
философствуя в ночи,
усмиряя пыл сиянья,
подбирая не ключи,

код свободной расшифровки
кода новых новостей.
Изготовлены поковки.
Вновь разрушен Колизей,

а в России мост с дорогой
над пучиною морской.
"Эй, мужик, скобу не трогай!" –
я прочёл тут под строкой.

В занавешенном узоре
за печатью цирковой
много истинных историй.
Мяч, летевший угловой,

отбивая, понимаю,
не по центру врезал друг.
Представление ломаю,
замыкаю срыва круг.

Выраженье в обиходе
помещается в строку.
Иногда, порой находит
где "мерси, к тому ж боку"

Узнавание мотива
впечатляет тишину,
что собою речь затмила
и списала на вину

беспокойного пространства
на оси былых времён.
Уходили от тиранства
под безветрием знамён.

Раздавали всем подарки,
что купили сами мы –
удручённые подранки
обездолены с войны

и до дней суровых козней
над безумием толпы
в несогласии елозят,
вяжут словно бы снопы. –

Обмолот начался. Осень
завершила свой скандал.
Я опять встаю не в восемь,
как безнравственный вандал

в перманентном состоянье
ухожу за поворот,
где дороги. Под влияньем
в странной глупости народ

не выходит на поляну,
где работает буфет.
И пасутся ночью лани,
им стихи читает Фет

с выражением стратега
в безударном мираже,
в нём пылит опять телега –
засексотил Бомарше.

Лев Толстой, слегка картавя,
прочитал "Войну и Мир"
в приснопамятной октаве,
где ни слова за Сибирь

не промолвил в окаянстве.
Отлучён попами граф. –
Не замечен в горьком пьянстве,
поправляя тёплый шарф,

недолюбливал Шекспира,
потому что выше был.
Неостывшая сатира –
в нерастраченности пыл

остаётся актуален
и в печальный беспредел.
Был высоко Лев морален,
неприятно покраснел.

Стыдно за Петра, что в Думе,
подхалим был на ТВ
в гаме, мате в толстом шуме
злой потомок не вполне

понимает, что марает
графа-предка чистоту.
С Бесом в салочки играет,
сидя ночью на кусту.

Завершила бег свой осень,
лету подвела итог.
У кого о том ни спросим,
слышим: "Да поможет Бог

нам пройти сквозь зиму эту,
сохранив потенциал.
Хочется зимой Поэту,
чтобы Дух, По восклицал!

О нормальности в изгибах
в беззастенчивости дней,
о прочитанных в ночь книгах
с беспокойствами идей.

И подняться над печалью
независимой строкой,
где течёт под снежной шалью
без волнения рекой.

Завершатся передряги,
солнечный придёт рассвет,
и развеются напряги,
сформируется ответ

на вопросы от везенья
к безответственной стране.
Изменяя угол зренья,
окажусь ли на "бревне"

в исполнении соскока
с поворотом восемь раз.
С чудесами от Укока,
заработал ватерпас.

Курс подобран в направленье
на Телецкого ручьи.
Решено всё на правленье,
что стихи мои ничьи.

День закончился, а слава
запечатана в конверт.
В дверь стучит ко мне облава,
и кричит: "Ты не Поэт!"