Энн Секстон. Любовнику, вернувшемуся к жене

Она вся здесь.
И для тебя была заботливо расплавлена,
и вброшена тебе из детства,
из сотни твоих любимых однокурсников.
Она всегда была с тобой, мой дорогой.
Она и в самом деле совершенна.
Фейерверк в унылой середине февраля,
реальная, как тот горшок чугунный.
Давай сознаемся, была я мимолетной.
Объектом похоти. Заметной шлюпкой ярко -красной в гавани.
И мои волосы все разлетаются, как дым сигарный из окна автомобиля.
Моллюска ломтик в период внесезонный.
Зато она выше всего. Она твое "то,что тебе надо",
Она тебя растила со дня свадьбы, реально и даже фигурально.
Нет, это не считалось опытом. Она и в самом деле совершенна.
Для вашей шлюпки видит весла и уключины,
расставит дикие цветы на окнах утром,
сидит с гончарным кругом рядом в полдень,
трех деток выведет на двор под лунный свет.
трех херувимчиков с картины Микеланджелло,
он рисовал ее, расставив ноги
все эти месяцы ужасные, в часовне.
И если ты вглядишься, то здесь дети,
похожи на воздушные шары под потолком.
А после ужина она по одному их переносит
через коридор, головки согнуты,и обе ножки дрыгаются,
Ее лицо, все возбужденное от песенки, от детского их сна.
Я твое сердце, милый, возвращаю.
Даю тебе добро на:
предохранитель в ней, пульсирующий озлобленно в грязи,
на стерву в ней, на зарыванье в землю ее раны,
на зарыванье красной, миниатюрной раны,
на бледную, мерцающую вспышку под  ребром,
на пьяного матроса, чего-то ждущего, в ее сумбурном пульсе,
и на чулки, и на подвязку к ним, на телефонный вызов,
на очень презабавный вызов.
Когда начнешь ты рыться в ее руках, в ее грудях,
оранжевую ленточку потянешь из волос,
и станешь отвечать на вызов, курьезный вызов.
Она такая обнаженная, неповторимая.
Такая сумма вас, тебя с твоей мечтой.
Взбирайся на нее, она, как монумент,
ступенька за ступенькой.
Она надежна и прочна, как он.
А что касается меня, я акварель.
И я легко смываюсь.


For My Lover, Returning To His Wafe

She is all there.
She was melted carefully down for you
and cast up from your childhood,
cast up from your one hundred favorite aggies.
She has always been there, my darling.
She is,in fact,exuisite.
Fireworks in the dull middle of Februare
and as real as a cast-iron pot.
Let's face it,I have been momentary.
vA luxure.A bright red sloop in the harbor.
My hair rising like smoke from the car window.
Littleneck clams out of season.
She is more than that.She is your have to have,
has grown you your practical your tropical growth.
This is not an experiment.She is all harmony.
She sees to oars and oarlocks for the dinghy,
has placed wild flowers at the window at breakfact,
sat by the potter's wheel at midday,
set forth three children under the moon,
three cherubs drawn by Michelangelo,
done this with her legs spread out
in the terrible months in the chapel.
If you glance up, the children are there
like delicate balloons resting on the ceiling.
She has also carried each one down the hall
after supper,their heads privately bent,
two legs protesting,person to person,
her face flushed with a song and their little sleep.
I have you back your heart.
I give you permission-
for the fuse inside her, throbbing
angrily in the dirt, for the bitch in her
and the burying of her wound-
for the burying of her small red wound alive-
for the pake flickering fkare under her ribs,
for the the drunken sailor who waits in her left pukse,
for the mother's knee,for the stocking,
for the garter belt,for the call-
the curious call
when you will burrow in arms and breasts
and tug at the orange ribbon in her hair
and answer the call,the curious call.
She is so naked and singular.
She is the sum of yourself and your dream.
Climb her like a monument,step after step.
She is solid.
As for me,I am a watercolor.
I wash off.