Из книги. Небесные истории

 
 
Распускала вязание, до слёз искусала губы.
Лунный месяц на убыль.
В сундуке запирала клубок голубой и мягонький.
Говорила с маленьким.
Обещала, клялась, обольщала напевною речью.
Мол, не бойся, я встречу.
Не смогла, обманула. Повитухи глаза скорбные.
Умирала родами.
У небесных врат обернулась, всё вокруг сине-сине.
…и забыла о сыне.

***

а он говорит - вот бы глоток молока, у тебя было.
говорит еще – глянь за окно, весна? до того ж стыло.
помолчит и опять говорит – не греши ты, не вой часто.
потом оборачивается дитём, схоронясь за прясло.
и так ей  жалко его, без крыл, без божьей стаи.
как рассказать мужу об этом? засмеёт, знает.
вот как рассказать?  мужик всегда  - охолонь, баба.
как?  под грудью печет огонь да в коленях слабо.
мужику не понять-от, хоть пьянОй, хоть тверёзый.
ну, кинется она на крыльцо утирать слёзы,
муж всё пуще - у колодца  умойся, дурёха.
ангелок смотрит со дна, зовет -
мама, мне плохо…

***

Заболоченный бочаг запорошен. 
Колокольня. И звонарь осторожен,
серый колокол свесил язык.
 
Старый висельник хрипит, но выводит:
"…во  саду ли, во саду, в огороде…",
вместо смеха срываясь на крик.

Вороньё взмывает в небо льняное.
А весна не насовсем на постое -
вот пришла, вот скрывается в миг.

Заполошная  подхватит  панёву,
да по хрусткому ледку, по дневному,
мимо пасек и вымерзших риг

пробежит и на недели исчезнет.
Только к Пасхе непременно воскреснет
и, как водится, зиму простит.