Михаил Лермонтов - Демон

Михаил Лермонтов
Демон
Восточная повесть

Перевод на болгарский язык:
Марии Шандурковой

ДЕМОН
Източна повест
        ЧАСТ 1
           I
Тревожен Демон, дух низвергнат
над грешната земя летя
и спомени от дните прежни
вълнуваха му паметта;
ония дни, кога блестеше
в живота като ангел чист,
кога летящата комета
с усмивка ласкава и лека
изпращаше му сноп лъчи,
кога през облаците вечни,
с наука да е запознат
кервани скитащи следеше 
сред светилата в звезден свят;
и с вяра и любов богат,
бе най-щастливото творение!
Без злобата и без съмнение.
Спокойна беше съвестта
за векове безплодни и унили...
И много, много... за света
да си припомни бе без сили!

           II
Скиталец беше, без приют,
отдавна сам в света пустинен:
а векове един след друг
се нижеха във бяг неспирен,
еднообразни в своя ред.
В нищожната земя навред
той зло раздаваше изкусно.
За своето изкуство не видя 
противно мнение, ни чувство -
и злото му опротивя.

           III
Високо в планини кавказки
изгнаникът от рая прелетя:
Казбек под него, с ръб елмазен,
над вечни снегове сия,
дълбоко в ниското завеян,
бе черен процеп, дом на змея; 
лъчист се виеше Дарял
и сякаш Терек бе лъвица
с космата грива на гърба,
ревеше, - зверове и птици
кръжаха в чиста синева
и слушаха - вода говори; 
и облаците в златен глеч
изпращаха го надалеч
към северните му простори;
скали отвесни той видя,
потънали във сън потаен,
глави навели да следят,
вълните светли да гадаят;
и замъци сред висоти
и над мъглите - кули страшни -
те пред Кавказките врати
стояха - великани стражи!
Красив и чуден божи мир
навсякъде, но горд, раним
презрително духът огледа
твореното от бога свой,
чело високо пак не сведе
и не усети нищо той.

           IV
Пред него другите картини
явиха се сред цветове:
разкошна Грузия с долини
цъфтяща в дивни светове;
прекрасен край от векове!
Тополи стройни се извили.
От ручей блика звън игрив
по камъните разноцветни,
и славеят във храста скрит
на хубавици пее светло
за любовта им в миг честит;
чинари, сенки разпрострели,
и сплетен на венци бръшлян.
И пещери  подслон са там
във пек за кротките елени;
блести живот, шумят листа,
стозвучен говор отзвучал,
и дъх безкраен на растения!
На обед пламенна страстта
и ароматната роса ,
и вечно овлажнени нощи,
като очи звезди разкошни -
взор на грузинка в небеса!..
Но нищо друго освен завист
природата не породи
в гърдите на изгнаник празен,
без чувства той бе, без мечти;
и всичко що пред него мина,
той го презря и го проклина.

           V
Висока къща, двор широк
Гудал за себе си направи...
Сълзи и много труд остави
в строежа верният народ.
В стените му полегнал сноп
от сянката на планината.
В скала са вбити стъпалата;
от кулата по ъглов вал
се спуска към реката хладна,
покрита с белия воал,
княгинята Тамара млада -
в Арагва да налей вода.

           VI
В безмълвие над долината
домът застинал е във мрак;
но днес във него весел знак -
със вино, с песни от зурлата -
сватосва щерка си Гудал,
на пир семейството събрал.
И на леглото със килими
невеста с дружките добри
прекарват време във игри,
а нейде над гори незрими
се крият слънчеви зари;
ритмично удряйки със длани,
те пеят - своето дайре
поема младоженка млада
не иска вече да го спре,
на птичка сякаш са криле,
ту над главата се извиват,
ту спрат, ту се въртят,
сълзят очите й, блестят
изпод ресници завистливи;
ту черна вежда ще извий,
ту ще наклони снагата,
краче божествено пълзи
по чудния килим с цветята;
и е усмихната до край,
по детски весело играй.
И лунен лъч вълни люлеещ,
играещ някога така,
с усмивката й не се мери,
като живота млад е тя.

           VII
Кълна се в нощната звезда,
в лъчи на заник и на изгрев,
че златният персийски цар
и никой земен господар
не е любил очи такива;
А бликащ във харем фонтан
нито веднъж в горещо време
с росата перлена неземна
не е умил подобен стан!
И ни една ръка човешка 
не галила е чело, вежда,
коса по чудни рамена;
без рай останал, без надежда,
такава хубост не отглеждал
светът през всички времена.

            VIII
За сетен път тя тъй играла.
Наследницата на Гудала
очаквала, уви, раздяла.
Без детската си свобода,
в съдба на тъжната робиня
във чуждата до днес родина
сред непознатата среда.
И често сянка на съмнение
гнетеше светлите черти;
и бяха нейните движения
тъй стройни, пълни с изражение
на мила, чиста простота,
че ако Демонът преминал,
я би видял във този миг,
би спомнил братята си мили,
въздъхнал би - глава извил...

             IX
И този миг видял бе Демон
и се почувства тъй подведен
от трепет нов и непознат.
Пустинната душа във него
изпълнила се с благодат -
и светлина го осенила,
любов, добро и красота!..
На тази сладостна картина
любуваше се и мечта,
и щастието сякаш мина,
верига дълга от звезди -
тях в паметта си проследи.
Неясна сила го обхвана
и нова скръб го прикова;
красиво в него някак стана
и с нещо родно заживя.
Дали бе туй преображение?
Той думите за изкушение
в ума си почна да греши...
Забрава? Бог не се реши
забравата да му отнеме!..
. . . . . . . . . . . . . . . .               

             Х
Измъчил коня си игрив,
за брачен пир нетърпелив,
препускаше жениха славно.
Достигна светлата Арагва -
зелените й брегове.
Понесли тежки дарове,
пристъпвайки една след друга,
камилите във дълъг ред   
по пътя нижеха се трудно:
и звън се носеше навред.
Владетелят на Синодала
сам водеше богат керван.
Със ремък стегнал гъвкав стан;
препасал сабя и кинжала,
блестящ на слънце; зад гърба
бе пушка с всечена резба.
А вятърът дантели вдигнал   
в ръкавите, обточени със тях,
навсякъде нашита красота.
Седло - с бродирана коприна,
юздата на  пискюли фини;
под тях цял в пот е коня вран,
безценен, златен, обигран.
На Карабах потомък славен,
върти уши със страх потаен,
пръхти извива в стръмнини
и се надскача със вълни.
Опасен, тесен път крайбрежен!
Отляво острите скали,
надясно дол, река метежна.
Смрачава. Върховете снежни
потъват във мъглив океан...
Усилва хода си керван.

            XI
И ето църквичката стара...
Тук в древни дни пред Бога с вяра
княз някой, а сега светец,
за мъст убит от злия меч.
И оттогава в празник, в битка
дори да бърза, пътник пак
принася ревностна молитва
при малкия църковен праг;
молитвата над него бдяла
и пазела го от кинжала.
Но храбрият жених презря
традиция, адета стар.
И своята мечта коварна
внуши му Демонът в нощта: 
невестата си той безкрайно,
целува мислено в уста.
Но в миг пред него двама души,
и още - изстрел! - що се случи?..
изтегнат в звънки стремена,
с калпак нахлупен в тъмнина,
решителният княз мълчеше;
в ръката блесна турска цев,
камшичен удар, после рев,
отново изстрел... той се свлече!
и крясък див, и стонът тих
в дълбоки долини потъна -
а крътък беше боят, миг:
грузинците мъгла обгърна!

             XII
Затихна всичко; и тълпа
над труповете се събра
от ужасените камили;
по-глухо пееха в степта
звънчета някога звънливи.
Богатият керван обран;
над християнския саван
кръжеше птицата граблива!
Не бе им отреден гроб мирен
под плоча в манастирски кът,
где на бащите е прахът;
и няма майки и сестрите
със дълги шалове покрити
да плачат тъжни и с молбите
да идват от далечен край!
Признателна ръка ще вдигне
на пътя, над скалата дивна,
за памет кръст, за упокой;
бръшлян напролет ще се вие,
ще го обвие с ласкав плен
на мрежата си изумрудна;
и свърнал тук от пътя труден,
ще спира пътник уморен,
под божа сянка приютен...

             XIII
Като сърна препуска конят.
Хрипти, тъй сякаш в бран подгонен;
галопа спира изведнъж,
и се заслушва в вятър бърз,
а ноздрите  усилно дишат;   
ту, удряйки земя с копита
се чува остро как звънят,
размахва вееща се грива,
безпаметен лети по път.
Ездач препуска мълчаливо!
Той на седлото сякаш вбит,
с глава над гривата превит.
Юздите вече е отпуснал,
не удря стреме със нозе
и силна струя кръв се спуска
по кожата на кон тече.
Жребецо, ти спаси ездача,
от боя с него излетя,
но осетин за зло във здрача
с куршум прониза го в нощта!

              XIV
Народ се сбира, плач се чува,
тълпят се в двора на Гудал:
чий кон запенен се е втурнал
и паднал до вратата там?
Ездачът кой ли е безгласен?
Останали от бой  ужасен
по смуглото чело следи.
И в кръв оръжие, доспехи;
ръката му накрай се свлече
от гривата и се прости.
Невесто, ти чакаше княза,
но кратък бе поривът твой:
пристигна, тъй както бе казал,
за пира препускаше той...
Но няма да язди отново
той коня си буен на воля!..

             XV
И сякаш от небето - зло -
в безгрижното семейство падна!
Без дъх на своето легло
ридае бедната Тамара;
сълза се стича след сълза,
задъхано гърдите дишат;
но ето сякаш чува свише
глас чуден да мълви слова:
"Недей рида, дете, напразно!
Сълза над трупа е безгласна,
не е тя живата роса:
ще помрачи очите ясни.
Ще гасне млада красота!
Той е далеч, не ще узнае,
за твойта скръб ще бъде чужд;
от друга светлина омаен,
очите му са с поглед друг;
Той чува райските напеви...
Какво са дребните мечти
сълзите, стонове на дева -
щом е при райските врати?
Не, никой смъртен на земята,
повярвай ми, мой ангел скъп,
не струва и сълза пролята,
ни твоята безкрайна скръб!

"По океана на небето
без кормило, без весла
през мъглите плават леко
подредени светила;
сред поля необозрими
обикалят без следа
облаци неуловими
вакли вълнести стада.
Те за срещи, за раздели
не се радват, не скърбят;
от мечтите всичко взели,
те не жалят минал път.
В ден, когато си нещастна
ти за тях си припомни;
към земята безучастна
и безгрижна остани!

Когато нощно покривало
покрий Кавказки висини,
и щом светът с вълшебно слово
омаен е и се ста;;
и само вятър от скалата
премине тихо над тревата,
и птичка, скрита там била
потрепва весело с крила;
а под лозата натежала
роса небесна гълта жадно
и се разпуква нощен цвят; 
щом месецът над горски свят
изплува целият във злато
и те погледне с поглед кратък
към тебе аз ще полетя;
твой гост ще съм до утрин синя
и над ресници от коприна
в сън златен ще те приютя..."

             XVI
Далеч останаха словата
и отлетяха звук след звук.
Тя скочи и неясен смут,
се вгнезди тайно във душата,
в печал и страх остана вслух,
възторг и скръб ведно се сляха.
Кипяха чувства с жар нечут;
оковите душата скъса,
пробяга огън по кръвта,
и този глас, звучал тъй късно,
пак сякаш чуваше го тя.
Пред утрото сънят желан бе,
замрежи морните очи;
но мисълта не заличи
мечта пророческа и странна.
Безмълвен пришълец в нощта,
блестящ с неземна красота,
склони главата си над нея;   
и с много обич бе я гледал,
и тъжен поглед беше впил,
тъй милостив и много мил.
Не беше ангелът-хранител.
Не беше божият пазител:
венец небесен от лъчи
косите му не бе красил.
Не бе от ада дух ужасен,
порочен мъченик - о не!
Приличаше на вечер ясна:
ни нощ, ни мрак - ни светъл ден!

           Част II
             I
"О, татко, своята Тамара
ти не заплашвай, не кори;
аз плача, виждаш, отмаляла,
и сълзи роня от зори.
Напразно се тълпят за мене 
и бързат да ме посетят...
Невести други са за тях;
не искам никого да взема!..
О, татко мой, не ме ругай.
От ден на ден съм в други край
и виждаш, вехна аз сломена!
От дух лукав съм запленена
с неописуема мечта;
прости, под мен е пропастта!
Прати в свещената обител 
безумната си дъщеря;
с молба пред нашия Спасител
аз мъката ще споделя.
Изчезна радостта за мене...
На светостта ще се отдам,
килията ще ме приеме,
като в ковчег ще бъда там..."

            II
В далечен манастир тогава
отведоха - да се смири,
с монашеското покривало
гръдта, главата си покри.
Но и в монашеската дреха
като под шита пъстрота
по незаконната мечта
сърце туптеше без утеха.
И пред олтар в молитвен час
сред песнопения красиви
позната реч я пак опива,
дочува сякаш оня глас.
Под свода сумрачен на храма
отново образът познат
промъква се без звук и знак
в мъглата лека на тамяна;
звезда сияйна сякаш бе;
зове, подмамва... но - къде?..

           III
В прохладата на двата хълма
стаен бе манастирът свят.
С чинари и тополи  пълно,
наоколо - и в мир стоят,
но щом нощта в дола полегне,   
през тях в прозореца се мерне -
на млада грешница свещта.
Там тъмни сенки от бадеми,
край кръстовете наредени,
безмълвно пазят гробен свят
и пеят птичките над тях.
По камъните там клокочат
студени изворни вълни
и по скалисти стръмнини
се сливат дружно водоскоци,
сред храсти в снежната слана
препускат с лека бързина.

            IV
Далеч на север - планината.
При блясък сутрин на Зората,
синее се димът снишен   
и вие се из долината,
а пък на изток устремен,
зове с молитва небесата
там ходжа, и камбанен глас
трепти, пробужда манастира;
в тържествения, мирен час,
когато младата грузинка
се спуска с кана за вода
по стръмните била,
вериги снежни върхове
рисуват свойте светове
по чисти небеса в лилаво,
а залезът ги оцветява
със розовите цветове;
а между облаци израснал,
стои, от всички най-велик,
Казбек, Кавказки цар всевластен,
с чалма и в блясък цял покрит.

            V
Изпълнена със думи грешни,
Тамара преживява тежко,
без чиста радост. А света
облечен в мрак и тъмни козни; 
и всяко нещо мъка носи -
и утрин лъч, и мрак в нощта.
Понякога, в нощта под свода,
прохлада над земя цари,
тя пред иконата на бога
безумна плаче до зори;
и там сред нощното мълчание
се чува нейното ридание,
а пътникът във смут не знае
и мисли си той: "Прикован,
планински дух самотен плаче!"
От тежко чувство обладан,
пришпорва коня по-далече.

            VI
Тамара тъжна все седи,
с жадуващ поглед тя следи
далеч в прозореца отворен
с ума от самота разстроен,
въздиша, чака всеки ден...
И шепот чува приглушен:
ще дойде той! Че не напразно
в съня си виждаше го тя
с очите тъжни и прекрасни,
с вълшебна реч до сутринта.
В терзания прекара дните,
защо не знаеше това;
и на молитва пред светците - 
не тях, а него призова;
и от борбата уморена
потърси ли в съня покой:
възглавка сякаш изгорена,
от задух скача, страшен зной;
дъхът поема си на глътки,
в очи мъгла, гори гръдта,
жадува срещи и прегръдки,
таи целувка на уста...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

             VII
Мъгла се спусна в час вечерен,
грузински хълмове обви.
На навик сладострастен верен,
там Демонът се появи.
Но дълго той не се реши
да наруши мира в приюта
и стори му се за минута
да се откаже е готов
от свойте замисли безоки.
Замислен под стена висока
той броди: и шумът жесток
без вятър по листа трепери.         
В прозорчето й той се взря
блещукат светлинките бели;
отдавна някой чака тя!
И сред мълчание усойно -
на саза* ударите стройни -
и песен се понесе в миг;
а звуците са сякаш вик
като сълзи една след друга;
и беше нежна песента,
тъй сякаш за земята тя
бе съчинена в небеса!
Дали пък ангел се е втурнал
да види своя стар другар
и тук за кратко се е спрял,
за миналото му запял,
да му олекне на душата?..
Любовна скръб и чувство свято
бе в Демона за първи път;
от страх поиска да се маха...
Крилото му не се размаха!..
Помръкнали очи сълзят
и тежката сълза прокапа...
И край килията сега   
се вижда през опален камък
как минала зълзата-пламък,
най-нечовешката сълза!..

           VIII
И влиза той, готов да люби,
с душа открита за добро,
и мисли си - животът хубав,
желано време е дошло.
Очакване с неясен трепет,
без страх от неизвестността
и първа среща сякаш сети
познанство с гордата душа.
Зло предвещание то беше!
Той влиза, гледа, херувим,
посланникът на рая, невредим,
на тази грешница прекрасна
пазител, с бляскаво чело,
и от врага с усмивка ясна
той я предпазва със крило;
и лъч от светлина на Бога
порочен поглед ослепи,
и вместо поздрав благороден
той с тежки думи го сломи:

            IX
"Дух неспокоен и порочен.
Защо пристигаш в час среднощен?
Поклонници тук нямаш ти,
и няма тука зло да има;
към любовта и към светиня
не слагай грешните следи.
Кой те зова?"
Зъл дух трепти
и се усмихва най-коварно;
от ревност погледът гори;
ненавист стара пак го парна,
отровна мисъл се роди.
"Тя моя е! - той каза късо, -
тя моя е, махни се ти!
Защитнико, яви се късно,
ти нея днеска не съди.
На пълното сърце със гордост
положих аз печат и зов;
тук няма твойта свята волност,
тук мойта власт е и любов!"
И Ангелът с очите скръбни
към жертвата погледна с жал
и към просторите отвъдни
с крилата бавно отлетя.
. . . . . . . . . . . . . . . .               

            Х
Тамара
О! Кой си ти? речта ти е опасна!
Дали от ад си, или рай?
Какво ти искаш?
Демон
О, прекрасна!
Тамара
Ти кой си, казвай? и признай...
Демон
Аз този съм, когото слуша
във тишината на нощта,
чиято мисъл ти почувства
и разгадаваше изкусно
и образа му, и скръбта.
Аз този, с поглед безнадежден;
аз този, с обич непоглеждан;
на земни роби аз съм бич,
аз цар за знания свободни,
аз, враг небесен, зло природно,
пред твоите нозе съм, виж!
На тебе нося с умиление
молитва тиха за любов
и първо мое изтощение,
пред теб да плача съм готов.
О! слушай ме от съжаление!
С едничко слово можеш ти
да ми възвърнеш небесата.
Покрит от любовта ти свята,
натам духът ми ще лети -
нов ангел в бляскава позлата.
Аз търся в тебе милостта,
аз роб съм твой за обичта!
Когато тебе само зърнах -
аз мислите си преобърнах
срещу безсмъртието и властта.
И трепна завист в мен неволно,
че земна радост - кратък миг;
в живота твой да съм, е болно,
без теб - животът е безлик.
В сърце безкръвно лъч препари
отново топло заживя,
и скръб дълбоко в стара рана
промъкна се като змия.
Какво без теб е тази вечност?
И мойта власт до безконечност?
Че празни звучните слова
в просторен храм - без божества!
Тамара
Далеч от мен, о дух лъжовен!
Мълчи, не вярвам на врага...
Уви! Далече е сега
молитвата... умът отровен -
в прегръдката на гибелта!
Послушай, ти ще ме погубиш;
Словата ти - таят жарта...
Кажи, защо ти мене любиш!
Демон
Защо, красавице? Уви,
не знам!.. Изпълнен съм със чувства,
от грешната глава свалих
венеца трънен, горд го пръснах
и всичко старо разпилях:
за мен си рай, за мен си ад.
Обичам те със страст неземна,
не можеш тъй да любиш ти:
със упоение безмерно,
с безсмъртни мисли и мечти.
В душата моя отначало
бе запечатан образ твой,
бе винаги пред мене той
в пустини вечни и прозрачни.
Отдавна с мисълта живях,
че име сладко в мен звучеше,
кога в блаженство в рая бях,
но само ти до мен не беше.
Да би могла да разбереш
какво горчиво изпитание
несподелен живот, страдание
в наслада, в скръб и във копнеж,
за зло награда няма веч,
ни за доброто ти старание;
за себе си живей, скучай
и  вечната борба, ти знай -
без тържество, без упование!
Все жалиш, без да си желан,
все знаеш, чувстваш, всичко виждаш,
стараеш се да ненавиждаш,
да мразиш всичко си призван!..
И само божие проклятие
изпълни се до днешен ден -
природни огнени обятия
навек изстинаха за мен;
синееше небе прекрасно;
аз виждах сватбени украси
познатите ми светила...
Те се подреждаха във злато;
и що? от бившите събратя
аз ни един не разпознах. 
На вид, изгнаници подобни,
зовях ги аз с отчаян вик.
Лицата им и думи злобни
сам аз не разпознах, уви!
И в страх крилата си разтворих
политнах - но защо? къде?
Не знам... от старите другари,
от рая аз бях отделен,
бе глух и ням светът за мен.
Тъй както лодка по течение
капризно носи я вълна,
тя без кормило, без платна
не знае свойто назначение;
тъй в ранна утрин някой ден
гръмовен облак затъмнен,
в лазурното небе чернее
самотен той, да спре не смее,
лети без цел и без следа,
Бог само знае докога!
За хората аз нещо върших.
За кратко учих ги на грях,
а благородството отлъчих,
на хубавото се присмях;
аз пламъка на много вери
за кратко време угасих...
Дали делата украсих
с едни глупци и лицемери?!
И скрих се в тесни планини;
бях метеор по тъмнини,
сред мрака на нощта дълбока...
Летеше конникът самотен
подмамен с огънче в нощта,
но падна с коня в пропастта,
напразно виках аз и кърви
останаха по стръмнини...
Но злобните забави бързо
омръзнаха  ми  в кратки дни!
В борбата с урагани вечни, 
тъй често се разнася прах,
в светкавици, в мъгли облечен
сред облаците аз летях,
в тълпата от стихии бурни
сърдечен бунт да заглуша,
да се спася от мисли гузни,
в забрава да се утеша!
Какво са тягостни лишения,
трудът и хорските беди
на бъдни, стари поколения,
сравнени с моите тъги
в една минута на мъчения?
А хората? с живот и труд?
Дошли и минали от тук...
Надежда има, чакам съд:
да ми прости, или осъди!
Безкрайна моята е скръб.
И все така за мен ще бъде;
и в гроба с мене ще жалей!
Тя ту се гали като змей,
ту огън вдига като пламък,
ту в мисълта ми, като камък -
с надежди, в страсти не живей,
в неразрушим е мавзолей!..
Тамара
Защо да знам тъгите твои, 
Защо оплакваш се на мен?
Ти си грешил...
Демон
Към теб не водят?
Тамара
Ще ни подслушват!..
Демон
Ние сме сами.
Тамара
А бог?
Демон
Към нас той не поглежда,
зает с небето, не с земя!
Тамара
Но адът мъките отрежда?
Демон
Какво? Ще бъдеш с мене там!
Тамара
Ти, който и да си, незнаен, -
завинаги без миг покой,
неволно аз с отрада тайна,
скиталец, слушам говор твой.
Ако речта ти е лукава,
и ти, ако таиш лъжа...
О, пощади! Каква е слава?
Да имаш моята душа?
Нима в небето по-съм лична
от всички тук, що не видя?
И те, уви! прекрасни всички;
тъй както ложето девиче
неосквернявано с ръка...
Не! дай ми съдбоносна клетва...
Кажи, - ти виждаш: аз съм клета;
ти виждаш женските мечти!
Страха в душата ти ласкаеш...
Разбираш всичко, всичко знаеш -
ти милостив към мен бъди!      
Кълни ми се... от злите мисли
отричай се и дай обет.
Възможна ли е клетва чиста,
ненарушима ли ще е?..
Демон
Пред сътворението първо
кълна се - и в последен ден,
пред престъпленията върли,
за час на правда огласен.
Да рухне мъката последна,
да грейне кратката мечта;
за среща с тебе се кълна
и за раздялата що дебне.
Кълна се в много духове,
на мене братя все подвластни,
във меч на ангели безстрастни.
Във вечно будни врагове;
кълна се в ада, в небесата,
във теб и в святите неща,
в твой сетен поглед на земята
и в първа капнала сълза,
кълна се в твоето дихание,
в къдриците с копринен цвят,
в блаженството и във страдание.
Кълна се в любовта си аз:
от стара мъст се аз отрекох,
отрекох се от гордостта;
с коварни мисли няма вече
на никого да навредя;
да съм смирен и да обичам,
с молитва към небето чиста.
Да вярвам искам във добро.
Сълза на твоето чело
от разкаяние ще трия,
без огнените ми следи -
светът спокоен, мирен
без мен да доцъфти!
О! вярвай ми: аз съм самотен
намерих те и оцелях:
аз теб избрах, святиня моя,
в нозете ти е мойта власт.
Аз чакам обичта - подарък
и вечност ще ти дам за миг;
тъй както в зло, в любов, Тамара,
повярвай, знай, че съм велик.
Свободен син съм на лазура,
ще литна с тебе над звезди;
и над света ни ще царуваш,
единствена със мен бъди;
безгрижна, без да съжаляваш,
ще гледаш към земята ти,
не е там истинското щастие,
нито безкрайни красоти,
там само смърт и престъпления,
и дребни страсти се ширят;
живеят вечно със съмнение
и мразят, и обичат в страх.
А ти не знаеш ли какво е
за хората любовен миг?
Вълнение в кръвта това е, -
но кръв изстива, бягат дни!
Кой устоява пред разлъка 
в съблазните на красоти,
против умората и скука
и своенравните мечти?
Не е за тебе, мила моя, 
тъй отредената съдба
да гаснеш и мълчиш в тревога
в ревнивата и зла среда,
сред малодушни и притворни
приятелства студени, врагове,
боейки се, в мечти безплодни,
сред празен труд и страхове!
Ти няма зад стена студена
да се лишаваш от страстта,
посред молитви, отделена
от хората и божества.
О, не, прекрасно ти създание,
присъден ти е друг живот;
теб друго чака те страдание.
Възторзи, глъбини, възход;
бъди без старите желания
и жалката им светлина:
в замяна гордото познание
ще ти открия и даря.
Тълпи от духове служебни
до теб ще бъдат всеки час
прислуга лека и вълшебна
на тебе аз ще подчиня;
за теб звезди ще късам още,
с  венец от злато да си ти;
и от цветя с роса среднощна
ще го посипя да блести;
с лъчи от залез розовеещ
снагата ти ще облепя
и с аромат на дъх копнеещ
аз въздуха ще напоя;
В играта дивна всекичасно
за твоя слух ще тръпна аз;
чертози ще строя прекрасни
от кехлибар и тюркоаз;
на морско дъно ще полегна,
ще полетя над ветрове,
ще ти даря аз всичко земно -
обичай ме!..

           XI
И леко той
докосна с огнените устни
потръпващите й уста;
и съблазнително, изкусно
каквото иска обеща.
Той поглед впи във нея мощен!      
И пламна тя. Във мрака нощен
той блесна, сякаш е кинжал,
неотразим, над нея цял.
Уви! духа на злото засиял!
С целувката отрова смъртна
в гръдта й бързо се изля.
И вик ужасен пркънтя
в нощта, в мълчание отвъдно.
И в него бе любов и мъка.
Последна укорна молба
и безнадеждната разлъка -
прощаване с живота млад.

          XII
Във този час пазачът нощен
край стръмната стена бе сам,
по пътя си един и същи,
в ръка с чугунната дъска,
и край дивичата килия
той стъпките си укроти,
клепалото си спря да бие
заслуша се и се смути.
Сред тишината, отдалеко,
пристори му се, чува той
целувка в устни две, и ето,
зачу се вик, затихващ вой.
И развълнува се душата,
грехът, в сърцето се всели...
Но следващия миг в земята
затихна всичко; в далнини
на вятър леките вълни
играеха си със листата,
от бреговете в тъмнината
река планинска ромоли.
Канонът на светеца с вяра
забърза той да прочете,
видението зло да бяга,
с молитви грях да отрече;
прекръсти със трептящи пръсти
с мечта разчувстваната гръд,
мълчейки с ускорени стъпки
пак тръгна в стария си път.
..............................

         XIII
Блестеше перла сякаш тя 
в ковчега свой лежеше мила,          
покрита с чисто бяла свила,
челОто й бе с тъмен цвят.
Навеки спуснати ресници...
Кой казал би, небе, сега,
че погледът не е заспал,
че само чака премалял
целувка, или пък лъчите?
Напразно дневен лъч по тях
посипваше ги с златен прах,
напразно скръбните роднини
целуваха уста безсилни...
Печатът вечен на смъртта
не можеха да отстранят!

                XIV
Нито веднъж във дни щастливи
Тамара тъй не е била
облечена за веселба.
Цветята родни и красиви
(тъй иска древният обряд)
да пръскат своя аромат
в ръката мъртва скрити здраво.
С земята сякаш се прощава!
В лицето никаква следа
за края й не се видя,
за сетна страст и упоение;
и бяха нейните черти
с ония странни красоти
на мрамор с чуждо изражение. 
Без чувствата, без паметта,
самата тайна на смъртта.    
Застинала усмивка странна,
пробягала по устни в миг.
На зорките очи навярно
разказала би за тъги:
във нея хладното презрение,
душа, увяхнала без цвят,
с последна мисъл изразена,
да се прости със този свят.
Напразно миналото свети,
тя мъртва беше вече тук
и безнадеждна за сърцето,
с угаснали очи, без звук.
Така в тържествен час на заник,
кога морето в злато пламне,
денят напусне своя път,
снегът в Кавказ за миг проблесне
и в розово сияй светът
във тъмнината отдалече.
Но този лъч не ще живей,
не ще блести над планината
и с ледената си позлата
на никой път не ще огрей!..

                XV
Тълпа съседи и роднини
събраха се за скръбен път.
И късаше косите сиви,
безмълвен удряше се в гръд,
но най-накрая настани се
на коня белогрив Гудал
и тръгна шествието с жал.
Три дни и нощи ще се нижат:
до костите на прадеди,
где гробът ще я приюти.
Прадядо на Гудал, грабител,
ограбвал пътници, села,
но болест щом го повалила,
дошъл на разкаяние часа,
за да изкупи греховете,
да вдигне църква обещал
посред гранита леден, бял,
където пеят ветровете,
и сам орелът е летял.
И скоро между снеговете
в Казбек бил вдигнат този храм
и злите кости на човека
намерили утеха там;
превърнала се в гроб скалата
под облаците в роден кът:
по-топло жилище след смърт,
да бъде близко с небесата!..
От хората да е далеч,
последен сън да е спокоен...
Ала в съня си, мъртъв веч,
ни скръб, ни радост ще си спомня.

                XVI
В пространството на синевата
где светли ангели летят,
душата грешна от света
един от ангели крилати
понесъл бе по своя път.
С най-сладка реч и упование
тешеше нейните тъги,
следи от грях и от страдания
измиваше ги със сълзи.
Мелодии от рая вече
се носеха към тях - но в миг,
минавайки по пътя вечен,
от бездна дух се появи.
Могъщ и силен, вихър същи,
тъй както мълния блестя,
и горд в безумието дръзко:
"Тя моя е!" - издигна глас.
До ангелската гръд се сгуши
Тамара с грешната душа,
с молитви да убий страха -
какво в съдбата ще се случи,
пред нея пак стоеше той,
но, кой ще го познае, кой?
Какъв ужасен, поглед злобен,
докрай изпълнен с смъртен огън,
с вражда, незнаеща предел, -
и лъхаше на гроб отворен
от неподвижното лице.
"Изчезвай дух, на мрака вечен! -
му отговори ангел тих: -
достатъчно се весели;
настана час да се реши
и Бога своето изрече! 
Съмненията издържа;
разкри се земната лъжа
и сринаха се зли окови.
Познай! Ний чакахме готови!
Душата й от тези бе,
животът им - за миг орисан,
с мъченията неописан,
за тях утеха не дойде:
Създателят добър небесен
сам живи струни им е дал,
че този свят за тях е тесен,
и те във него нямат дял!
С цена жестока тя изкупи
съмнения и се смири....
Обичаше и в скърби люти
тя рая в любовта откри!"
И взря се Ангел в сатаната 
със поглед строг, сърдит,   
размаха радостно крилата
в небесна светлина се скри.         
И прокълна самият Демон
несбъднатата си мечта,
и горд остана той, надменен,
пак сам във цялата вселена
без блян, без любовта!..

_________________

Високо в каменни скали,
над Койшауарската долИна
и днес са там развалини
със остри зъбери старинни.
Предания се носят днес,
най-страшни те са за децата...
Че призрак, паметник злочест,
свидетел бил е на делата.
Между дърветата чернее.
А долу се белей аул.
Цъфти земята, зеленее;
и гласове в нестроен шум
изчезват там, а каравани
вървят, звънейки отдалеч,
и през мъглите край поляни
реката пенеста тече.
И вечна младост пак живее,
прохлада, пролет, слънце грее,
природни са това шеги,
тъй както детските игри.

Но замъкът, в тъга прослужил
години отреден живот,
е сякаш старец, веч ненужен,
останал сам без своя род.
И призраци там само бродят,
очакват изгрев на луна:
Това е празникът им волен!
Скрибуцат в тъмната стена.
Сив паяк, нов отшелник тук е,
заплита мрежата си чудна;
семейство гущери със смях
по покрива се забавляват;
и бавно плавната змия
от тъмен процеп изпълзява,
на плоча пред дома стои,
на пръстени се свива три
или опъва тяло в зноя,
блести като старинен меч,
в поле забравен в бранна сеч,
ненужен вече на героя!..
И диво всичко; без следи
на времето: ръка изтри
грижовно, нищо не остави
пред никой, даже не се спря,
че тук живял Гудал във слава,
че имал мила дъщеря!

Но църквата сред върховете,
где костите лежат до днес,
опазени от свят отец,
през облаците още свети.
И до вратата й стоят
на стража черните гранити,
със снежни плащове покрити
и вместо брони на гръдта
там вечни ледове пламтят. 
Рушат се снежните грамади
и падат, сякаш водопади,
обхванати от студ и мраз,
висят намръщени без глас.
Виелицата патрулира,
в стените духа снежен прах,
ту глас проточено извива,
ту се провиква към пазач.
Дочули вестите с вълнение, 
за храма чуден в този кът
от изток облаци летят,
забързали на поклонение;
но над семейния им гроб
не се разнася скръбен зов.
А на Казбек скалата няма
над жертвите грижовно бди,
и ропотът човешки няма
покоя им да възмути.

*саз - вид китара
1829-1839
Превод: Мария Шандуркова, юни-юли 2018 г.

ДЕМОН
Восточная повесть
ЧАСТЬ I
I
Печальный Демон, дух изгнанья,
Летал над грешною землей,
И лучших дней воспоминанья
Пред ним теснилися толпой;
Тех дней, когда в жилище света
Блистал он, чистый херувим,
Когда бегущая комета
Улыбкой ласковой привета
Любила поменяться с ним,
Когда сквозь вечные туманы,
Познанья жадный, он следил
Кочующие караваны
В пространстве брошенных светил;
Когда он верил и любил,
Счастливый первенец творенья!
Не знал ни злобы, ни сомненья,
И не грозил уму его
Веков бесплодных ряд унылый...
И много, много... и всего
Припомнить не имел он силы!
II
Давно отверженный блуждал
В пустыне мира без приюта:
Вослед за веком век бежал,
Как за минутою минута,
Однообразной чередой.
Ничтожной властвуя землей,
Он сеял зло без наслажденья,
Нигде искусству своему
Он не встречал сопротивленья —
И зло наскучило ему.
III
И над вершинами Кавказа
Изгнанник рая пролетал:
Под ним Казбек, как грань алмаза,
Снегами вечными сиял,
И, глубоко внизу чернея,
Как трещина, жилище змея,
Вился излучистый Дарьял,
И Терек, прыгая, как львица
С косматой гривой на хребте,
Ревел, — и горный зверь и птица,
Кружась в лазурной высоте,
Глаголу вод его внимали;
И золотые облака
Из южных стран, издалека
Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой,
Следя мелькающие волны;
И башни замков на скалах
Смотрели грозно сквозь туманы —
У врат Кавказа на часах
Сторожевые великаны!
И дик и чуден был вокруг
Весь божий мир; но гордый дух
Презрительным окинул оком
Творенье бога своего,
И на челе его высоком
Не отразилось ничего,
IV
И перед ним иной картины
Красы живые расцвели:
Роскошной Грузии долины
Ковром раскинулись вдали;
Счастливый, пышный край земли!
Столпообразные раины,
Звонко-бегущие ручьи
По дну из камней разноцветных,
И кущи роз, где соловьи
Поют красавиц, безответных
На сладкий голос их любви;
Чинар развесистые сени,
Густым венчанные плющом,
Пещеры, где палящим днем
Таятся робкие олени;
И блеск, и жизнь, и шум листов,
Стозвучный говор голосов,
Дыханье тысячи растений!
И полдня сладострастный зной,
И ароматною росой
Всегда увлаженные ночи,
И звезды яркие, как очи,
Как взор грузинки молодой!..
Но, кроме зависти холодной,
Природы блеск не возбудил
В груди изгнанника бесплодной
Ни новых чувств, ни новых сил;
И все, что пред собой он видел,
Он презирал иль ненавидел.
V
Высокий дом, широкий двор
Седой Гудал себе построил...
Трудов и слез он много стоил
Рабам послушным с давних пор.
С утра на скат соседних гор
От стен его ложатся тени.
В скале нарублены ступени;
Они от башни угловой
Ведут к реке, по ним мелькая,
Покрыта белою чадрой 1,
Княжна Тамара молодая
К Арагве ходит за водой.
VI
Всегда безмолвно на долины
Глядел с утеса мрачный дом;
Но пир большой сегодня в нем —
Звучит зурна, и льются вины —
Гудал сосватал дочь свою,
На пир он созвал всю семью.
На кровле, устланной коврами,
Сидит невеста меж подруг:
Средь игр и песен их досуг
Проходит. Дальними горами
Уж спрятан солнца полукруг;
В ладони мерно ударяя,
Они поют — и бубен свой
Берет невеста молодая.
И вот она, одной рукой
Кружа его над головой,
То вдруг помчится легче птицы,
То остановится, глядит —
И влажный взор ее блестит
Из-под завистливой ресницы;
То черной бровью поведет,
То вдруг наклонится немножко,
И по ковру скользит, плывет
Ее божественная ножка;
И улыбается она,
Веселья детского полна,
Но луч луны, по влаге зыбкой
Слегка играющий порой,
Едва ль сравнится с той улыбкой,
Как жизнь, как молодость, живой.
VII
Клянусь полночною звездой,
Лучом заката и востока,
Властитель Персии златой
И ни единый царь земной
Не целовал такого ока;
Гарема брызжущий фонтан
Ни разу жаркою порою
Своей жемчужною росою
Не омывал подобный стан!
Еще ничья рука земная,
По милому челу блуждая,
Таких волос не расплела;
С тех пор как мир лишился рая,
Клянусь, красавица такая
Под солнцем юга не цвела.
VIII
В последний раз она плясала.
Увы! заутра ожидала
Ее, наследницу Гудала,
Свободы резвую дитя,
Судьба печальная рабыни,
Отчизна, чуждая поныне,
И незнакомая семья.
И часто тайное сомненье
Темнило светлые черты;
И были все ее движенья
Так стройны, полны выраженья,
Так полны милой простоты,
Что если б Демон, пролетая,
В то время на нее взглянул,
То, прежних братии вспоминая,
Он отвернулся б — и вздохнул...
IX
И Демон видел... На мгновенье
Неизъяснимое волненье
В себе почувствовал он вдруг,
Немой души его пустыню
Наполнил благодатный звук —
И вновь постигнул он святыню
Любви, добра и красоты!
И долго сладостной картиной
Он любовался — и мечты
О прежнем счастье цепью длинной,
Как будто за звездой звезда,
Пред ним катилися тогда.
Прикованный незримой силой,
Он с новой грустью стал знаком;
В нем чувство вдруг заговорило
Родным когда-то языком.
То был ли признак возрожденья?
Он слов коварных искушенья
Найти в уме своем не мог...
Забыть? — забвенья не дал бог:
Да он и не взял бы забвенья!..
...................................
X
Измучив доброго коня,
На брачный пир к закату дня
Спешил жених нетерпеливый.
Арагвы светлой он счастливо
Достиг зеленых берегов.
Под тяжкой ношею даров
Едва, едва переступая,
За ним верблюдов длинный ряд
Дорогой тянется, мелькая:
Их колокольчики звенят.
Он сам, властитель Синодала,
Ведет богатый караван.
Ремнем затянут ловкий стан;
Оправа сабли и кинжала
Блестит на солнце; за спиной
Ружье с насечкой вырезной.
Играет ветер рукавами
Его чухи, — кругом она
Вся галуном обложена.
Цветными вышито шелками
Его седло; узда с кистями;
Под ним весь в мыле конь лихой
Бесценной масти, золотой.
Питомец резвый Карабаха
Прядет ушьми и, полный страха,
Храпя косится с крутизны
На пену скачущей волны.
Опасен, узок путь прибрежный!
Утесы с левой стороны,
Направо глубь реки мятежной.
Уж поздно. На вершине снежной
Румянец гаснет; встал туман...
Прибавил шагу караван.
XI
И вот часовня на дороге...
Тут с давних лет почиет в боге
Какой-то князь, теперь святой,
Убитый мстительной рукой.
С тех пор на праздник иль на битву,
Куда бы путник ни спешил,
Всегда усердную молитву
Он у часовни приносил;
И та молитва сберегала
От мусульманского кинжала.
Но презрел удалой жених
Обычай прадедов своих.
Его коварною мечтою
Лукавый Демон возмущал:
Он в мыслях, под ночною тьмою,
Уста невесты целовал.
Вдруг впереди мелькнули двое,
И больше — выстрел! — что такое?..
Привстав на звонких 4 стременах,
Надвинув на брови папах,
Отважный князь не молвил слова;
В руке сверкнул турецкий ствол,
Нагайка щелк — и, как орел,
Он кинулся... и выстрел снова!
И дикий крик и стон глухой
Промчались в глубине долины —
Недолго продолжался бой:
Бежали робкие грузины!
XII
Затихло все; теснясь толпой,
На трупы всадников порой
Верблюды с ужасом глядели;
И глухо в тишине степной
Их колокольчики звенели.
Разграблен пышный караван;
И над телами христиан
Чертит круги ночная птица!
Не ждет их мирная гробница
Под слоем монастырских плит,
Где прах отцов их был зарыт;
Не придут сестры с матерями,
Покрыты длинными чадрами,
С тоской, рыданьем и мольбами,
На гроб их из далеких мест!
Зато усердною рукою
Здесь у дороги, над скалою
На память водрузится крест;
И плющ, разросшийся весною,
Его, ласкаясь, обовьет
Своею сеткой изумрудной;
И, своротив с дороги трудной,
Не раз усталый пешеход
Под божьей тенью отдохнет...
XIII
Несется конь быстрее лани,
Храпит и рвется, будто к брани;
То вдруг осадит на скаку,
Прислушается к ветерку,
Широко ноздри раздувая;
То, разом в землю ударяя
Шипами звонкими копыт,
Взмахнув растрепанною гривой,
Вперед без памяти летит.
На нем есть всадник молчаливый!
Он бьется на седле порой,
Припав на гриву головой.
Уж он не правит поводами,
Задвинул ноги в стремена,
И кровь широкими струями
На чепраке его видна.
Скакун лихой, ты господина
Из боя вынес как стрела,
Но злая пуля осетина
Его во мраке догнала!
XIV
В семье Гудала плач и стоны,
Толпится на дворе народ:
Чей конь примчался запаленный
И пал на камни у ворот?
Кто этот всадник бездыханный?
Хранили след тревоги бранной
Морщины смуглого чела.
В крови оружие и платье;
В последнем бешеном пожатье
Рука на гриве замерла.
Недолго жениха младого,
Невеста, взор твой ожидал:
Сдержал он княжеское слово,
На брачный пир он прискакал...
Увы! но никогда уж снова
Не сядет на коня лихого!..
XV
На беззаботную семью
Как гром слетела божья кара!
Упала на постель свою,
Рыдает бедная Тамара;
Слеза катится за слезой,
Грудь высоко и трудно дышит;
И вот она как будто слышит
Волшебный голос над собой:
«Не плачь, дитя! не плачь напрасно!
Твоя слеза на труп безгласный
Живой росой не упадет:
Она лишь взор туманит ясный,
Ланиты девственные жжет!
Он далеко, он не узнает,
Не оценит тоски твоей;
Небесный свет теперь ласкает
Бесплотный взор его очей;
Он слышит райские напевы...
Что жизни мелочные сны,
И стон и слезы бедной девы
Для гостя райской стороны?
Нет, жребий смертного творенья,
Поверь мне, ангел мой земной,
Не стоит одного мгновенья
Твоей печали дорогой!

     "На воздушном океане,
     Без руля и без ветрил,
     Тихо плавают в тумане
     Хоры стройные светил;
     Средь полей необозримых
     В небе ходят без следа
     Облаков неуловимых
     Волокнистые стада.
     Час разлуки, час свиданья —
     Им ни радость, ни печаль;
     Им в грядущем нет желанья
     И прошедшего не жаль.
     В день томительный несчастья
     Ты об них лишь вспомяни;
     Будь к земному без участья
     И беспечна, как они!

     Лишь только ночь своим покровом
     Верхи Кавказа осенит,
     Лишь только мир, волшебным словом
     Завороженный, замолчит;
     Лишь только ветер над скалою
     Увядшей шевельнет травою,
     И птичка, спрятанная в ней,
     Порхнет во мраке веселей;
     И под лозою виноградной,
     Росу небес глотая жадно,
     Цветок распустится ночной;
     Лишь только месяц золотой
     Из-за горы тихонько встанет
     И на тебя украдкой взглянет, —
     К тебе я стану прилетать;
     Гостить я буду до денницы
     И на шелковые ресницы
     Сны золотые навевать...»
XVI
Слова умолкли в отдаленье,
Вослед за звуком умер звук.
Она, вскочив, глядит вокруг...
Невыразимое смятенье
В ее груди; печаль, испуг,
Восторга пыл — ничто в сравненье.
Все чувства в ней кипели вдруг;
Душа рвала свои оковы,
Огонь по жилам пробегал,
И этот голос чудно-новый,
Ей мнилось, все еще звучал.
И перед утром сон желанный
Глаза усталые смежил;
Но мысль ее он возмутил
Мечтой пророческой и странной.
Пришлец туманный и немой,
Красой блистая неземной,
К ее склонился изголовью;
И взор его с такой любовью,
Так грустно на нее смотрел,
Как будто он об ней жалел.
То не был ангел-небожитель,
Ее божественный хранитель:
Венец из радужных лучей
Не украшал его кудрей.
То не был ада дух ужасный,
Порочный мученик — о нет!
Он был похож на вечер ясный:
Ни день, ни ночь, — ни мрак, ни свет!..

ЧАСТЬ II
I
«Отец, отец, оставь угрозы,
Свою Тамару не брани;
Я плачу: видишь эти слезы,
Уже не первые они.
Напрасно женихи толпою
Спешат сюда из дальних мест.
Немало в Грузии невест;
А мне не быть ничьей женою!..
О, не брани, отец, меня.
Ты сам заметил: день от дня
Я вяну, жертва злой отравы!
Меня терзает дух лукавый
Неотразимою мечтой;
Я гибну, сжалься надо мной!
Отдай в священную обитель
Дочь безрассудную свою;
Там защитит меня спаситель,
Пред ним тоску мою пролью,
На свете нет уж мне веселья...
Святыни миром осеня,
Пусть примет сумрачная келья,
Как гроб, заранее меня...»
II
И в монастырь уединенный
Ее родные отвезли,
И власяницею смиренной
Грудь молодую облекли.
Но и в монашеской одежде,
Как под узорною парчой,
Все беззаконною мечтой
В ней сердце билося, как прежде.
Пред алтарем, при блеске свеч,
В часы торжественного пенья,
Знакомая, среди моленья,
Ей часто слышалася речь.
Под сводом сумрачного храма
Знакомый образ иногда
Скользил без звука и следа
В тумане легком фимиама;
Сиял он тихо, как звезда;
Манил и звал он... но — куда?..
III
В прохладе меж двумя холмами
Таился монастырь святой.
Чинар и тополей рядами
Он окружен был — и порой,
Когда ложилась ночь в ущелье,
Сквозь них мелькала, в окнах кельи,
Лампада грешницы младой.
Кругом, в тени дерев миндальных,
Где ряд стоит крестов печальных,
Безмолвных сторожей гробниц,
Спевались хоры легких птиц.
По камням прыгали, шумели
Ключи студеною волной,
И под нависшею скалой,
Сливаясь дружески в ущелье,
Катились дальше, меж кустов,
Покрытых инеем цветов.
IV
На север видны были горы.
При блеске утренней Авроры,
Когда синеющий дымок
Курится в глубине долины,
И, обращаясь на восток,
Зовут к молитве муэцины,
И звучный колокола глас
Дрожит, обитель пробуждая;
В торжественный и мирный час,
Когда грузинка молодая
С кувшином длинным за водой
С горы спускается крутой,
Вершины цепи снеговой
Светло-лиловою стеной
На чистом небе рисовались
И в час заката одевались
Они румяной пеленой;
И между них, прорезав тучи,
Стоял, всех выше головой,
Казбек, Кавказа царь могучий,
В чалме и ризе парчевой.
V
Но, полно думою преступной,
Тамары сердце недоступно
Восторгам чистым. Перед ней
Весь мир одет угрюмой тенью;
И все ей в нем предлог мученью
И утра луч и мрак ночей.
Бывало, только ночи сонной
Прохлада землю обоймет,
Перед божественной иконой
Она в безумье упадет
И плачет; и в ночном молчанье
Ее тяжелое рыданье
Тревожит путника вниманье;
И мыслит он: «То горный дух
Прикованный в пещере стонет!»
И чуткий напрягая слух,
Коня измученного гонит.
VI
Тоской и трепетом полна,
Тамара часто у окна
Сидит в раздумье одиноком
И смотрит вдаль прилежным оком,
И целый день, вздыхая, ждет...
Ей кто-то шепчет: он придет!
Недаром сны ее ласкали,
Недаром он являлся ей,
С глазами, полными печали,
И чудной нежностью речей.
Уж много дней она томится,
Сама не зная почему;
Святым захочет ли молиться —
А сердце молится ему;
Утомлена борьбой всегдашней,
Склонится ли на ложе сна:
Подушка жжет, ей душно, страшно,
И вся, вскочив, дрожит она;
Пылают грудь ее и плечи,
Нет сил дышать, туман в очах,
Объятья жадно ищут встречи,
Лобзанья тают на устах...
 ..................................
 ..................................
VII
Вечерней мглы покров воздушный
Уж холмы Грузии одел.
Привычке сладостной послушный,
В обидель Демон прилетел.
Но долго, долго он не смел
Святыню мирного приюта
Нарушить. И была минута,
Когда казался он готов
Оставить умысел жестокой,
Задумчив у стены высокой
Он бродит: от его шагов
Без ветра лист в тени трепещет.
Он поднял взор: ее окно,
Озарено лампадой, блещет;
Кого-то ждет она давно!
И вот средь общего молчанья
Чингура 1 стройное бряцанье
И звуки песни раздались;
И звуки те лились, лились,
Как слезы, мерно друг за другом;
И эта песнь была нежна,
Как будто для земли она
Была на небе сложена!
Не ангел ли с забытым другом
Вновь повидаться захотел,
Сюда украдкою слетел
И о былом ему пропел,
Чтоб усладить его мученье?..
Тоску любви, ее волненье
Постигнул Демон в первый раз;
Он хочет в страхе удалиться...
Его крыло не шевелится!
И, чудо! из померкших глаз
Слеза тяжелая катится...
Поныне возле кельи той
Насквозь прожженный виден камень
Слезою жаркою, как пламень,
Нечеловеческой слезой!..
VIII
И входит он, любить готовый,
С душой, открытой для добра,
И мыслит он, что жизни новой
Пришла желанная пора.
Неясный трепет ожиданья,
Страх неизвестности немой,
Как будто в первое свиданье
Спознались с гордою душой.
То было злое предвещанье!
Он входит, смотрит — перед ним
Посланник рая, херувим,
Хранитель грешницы прекрасной,
Стоит с блистающим челом
И от врага с улыбкой ясной
Приосенил ее крылом;
И луч божественного света
Вдруг ослепил нечистый взор,
И вместо сладкого привета
Раздался тягостный укор:
IX
«Дух беспокойный, дух порочный,
Кто звал тебя во тьме полночной?
Твоих поклонников здесь нет,
Зло не дышало здесь поныне;
К моей любви, к моей святыне
Не пролагай преступный след.
Кто звал тебя?»
Ему в ответ
Злой дух коварно усмехнулся;
Зарделся ревностию взгляд;
И вновь в душе его проснулся
Старинной ненависти яд.
«Она моя! — сказал он грозно, —
Оставь ее, она моя!
Явился ты, защитник, поздно,
И ей, как мне, ты не судья.
На сердце, полное гордыни,
Я наложил печать мою;
Здесь больше нет твоей святыни,
Здесь я владею и люблю!»
И Ангел грустными очами
На жертву бедную взглянул
И медленно, взмахнув крылами,
В эфире неба потонул.
.....................................
X
Тамара
О! кто ты? речь твоя опасна!
Тебя послал мне ад иль рай?
Чего ты хочешь?..
Демон
Ты прекрасна!
Тамара
Но молви, кто ты? отвечай...
Демон
Я тот, которому внимала
Ты в полуночной тишине,
Чья мысль душе твоей шептала,
Чью грусть ты смутно отгадала,
Чей образ видела во сне.
Я тот, чей взор надежду губит;
Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,
И, видишь, — я у ног твоих!
Тебе принес я в умиленье
Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои.
О! выслушай — из сожаленья!
Меня добру и небесам
Ты возвратить могла бы словом.
Твоей любви святым покровом
Одетый, я предстал бы там,
Как новый ангел в блеске новом;
О! только выслушай, молю, —
Я раб твой, — я тебя люблю!
Лишь только я тебя увидел —
И тайно вдруг возненавидел
Бессмертие и власть мою.
Я позавидовал невольно
Неполной радости земной;
Не жить, как ты, мне стало больно,
И страшно — розно жить с тобой.
В бескровном сердце луч нежданный
Опять затеплился живей,
И грусть на дне старинной раны
Зашевелилася, как змей.
Что без тебя мне эта вечность?
Моих владений бесконечность?
Пустые звучные слова,
Обширный храм — без божества!
Тамара
Оставь меня, о дух лукавый!
Молчи, не верю я врагу...
Творец... Увы! я не могу
Молиться... гибельной отравой
Мой ум слабеющий объят!
Послушай, ты меня погубишь;
Твои слова — огонь и яд...
Скажи, зачем меня ты любишь!
Демон
Зачем, красавица? Увы,
Не знаю!.. Полон жизни новой,
С моей преступной головы
Я гордо снял венец терновый,
Я все былое бросил в прах:
Мой рай, мой ад в твоих очах.
Люблю тебя нездешней страстью,
Как полюбить не можешь ты:
Всем упоением, всей властью
Бессмертной мысли и мечты.
В душе моей, с начала мира,
Твой образ был напечатлен,
Передо мной носился он
В пустынях вечного эфира.
Давно тревожа мысль мою,
Мне имя сладкое звучало;
Во дни блаженства мне в раю
Одной тебя недоставало.
О! если б ты могла понять,
Какое горькое томленье
Всю жизнь, века без разделенья
И наслаждаться и страдать,
За зло похвал не ожидать,
Ни за добро вознагражденья;
Жить для себя, скучать собой
И этой вечною борьбой
Без торжества, без примиренья!
Всегда жалеть и не желать,
Все знать, все чувствовать, все видеть,
Стараться все возненавидеть
И все на свете презирать!..
Лишь только божие проклятье
Исполнилось, с того же дня
Природы жаркие объятья
Навек остыли для меня;
Синело предо мной пространство;
Я видел брачное убранство
Светил, знакомых мне давно...
Они текли в венцах из злата;
Но что же? прежнего собрата
Не узнавало ни одно.
Изгнанников, себе подобных,
Я звать в отчаянии стал,
Но слов и лиц и взоров злобных,
Увы! я сам не узнавал.
И в страхе я, взмахнув крылами,
Помчался — но куда? зачем?
Не знаю... прежними друзьями,
Я был отвергнут; как эдем,
Мир для меня стал глух и нем.
По вольной прихоти теченья
Так поврежденная ладья
Без парусов и без руля
Плывет, не зная назначенья;
Так ранней утренней порой
Отрывок тучи громовой,
В лазурной тишине чернея,
Один, нигде пристать не смея,
Летит без цели и следа,
Бог весть откуда и куда!
И я людьми недолго правил,
Греху недолго их учил,
Все благородное бесславил
И все прекрасное хулил;
Недолго... пламень чистой веры
Легко навек я залил в них...
А стоили ль трудов моих
Одни глупцы да лицемеры?
И скрылся я в ущельях гор;
И стал бродить, как метеор,
Во мраке полночи глубокой...
И мчался путник одинокой,
Обманут близким огоньком;
И в бездну падая с конем,
Напрасно звал — и след кровавый
За ним вился по крутизне...
Но злобы мрачные забавы
Недолго нравилися мне!
В борьбе с могучим ураганом,
Как часто, подымая прах,
Одетый молньей и туманом,
Я шумно мчался в облаках,
Чтобы в толпе стихий мятежной
Сердечный ропот заглушить,
Спастись от думы неизбежной
И незабвенное забыть!
Что повесть тягостных лишений,
Трудов и бед толпы людской
Грядущих, прошлых поколений,
Перед минутою одной
Моих непризнанных мучений?
Что люди? что их жизнь и труд?
Они прошли, они пройдут...
Надежда есть — ждет правый суд:
Простить он может, хоть осудит!
Моя ж печаль бессменно тут,
И ей конца, как мне, не будет;
И не вздремнуть в могиле ей!
Она то ластится, как змей,
То жжет и плещет, будто пламень,
То давит мысль мою, как камень —
Надежд погибших и страстей
Несокрушимый мавзолей!..
Тамара
Зачем мне знать твои печали,
Зачем ты жалуешься мне?
Ты согрешил...
Демон
                Против тебя ли?
Тамара
Нас могут слышать!..
Демон
                Мы одне.
Тамара
А бог!
Демон
На нас не кинет взгляда:
Он занят небом, не землей!
Тамара
А наказанье, муки ада?
Демон
Так что ж? Ты будешь там со мной!
Тамара
Кто б ни был ты, мой друг случайный, —
Покой навеки погубя,
Невольно я с отрадой тайной,
Страдалец, слушаю тебя.
Но если речь твоя лукава,
Но если ты, обман тая...
О! пощади! Какая слава?
На что душа тебе моя?
Ужели небу я дороже
Всех, не замеченных тобой?
Они, увы! прекрасны тоже;
Как здесь, их девственное ложе
Не смято смертною рукой...
Нет! дай мне клятву роковую...
Скажи, — ты видишь: я тоскую;
Ты видишь женские мечты!
Невольно страх в душе ласкаешь...
Но ты все понял, ты все знаешь —
И сжалишься, конечно, ты!
Клянися мне... от злых стяжаний
Отречься ныне дай обет.
Ужель ни клятв, ни обещаний
Ненарушимых больше нет?..
Демон
Клянусь я первым днем творенья,
Клянусь его последним днем,
Клянусь позором преступленья
И вечной правды торжеством.
Клянусь паденья горькой мукой,
Победы краткою мечтой;
Клянусь свиданием с тобой
И вновь грозящею разлукой.
Клянуся сонмищем духов,
Судьбою братии мне подвластных,
Мечами ангелов бесстрастных,
Моих недремлющих врагов;
Клянуся небом я и адом,
Земной святыней и тобой,
Клянусь твоим последним взглядом,
Твоею первою слезой,
Незлобных уст твоих дыханьем,
Волною шелковых кудрей,
Клянусь блаженством и страданьем,
Клянусь любовию моей:
Я отрекся от старой мести,
Я отрекся от гордых дум;
Отныне яд коварной лести
Ничей уж не встревожит ум;
Хочу я с небом примириться,
Хочу любить, хочу молиться,
Хочу я веровать добру.
Слезой раскаянья сотру
Я на челе, тебя достойном,
Следы небесного огня —
И мир в неведенье спокойном
Пусть доцветает без меня!
О! верь мне: я один поныне
Тебя постиг и оценил:
Избрав тебя моей святыней,
Я власть у ног твоих сложил.
Твоей любви я жду, как дара,
И вечность дам тебе за миг;
В любви, как в злобе, верь, Тамара,
Я неизменен и велик.
Тебя я, вольный сын эфира,
Возьму в надзвездные края;
И будешь ты царицей мира,
Подруга первая моя;
Без сожаленья, без участья
Смотреть на землю станешь ты,
Где нет ни истинного счастья,
Ни долговечной красоты,
Где преступленья лишь да казни,
Где страсти мелкой только жить;
Где не умеют без боязни
Ни ненавидеть, ни любить.
Иль ты не знаешь, что такое
Людей минутная любовь?
Волненье крови молодое, —
Но дни бегут и стынет кровь!
Кто устоит против разлуки,
Соблазна новой красоты,
Против усталости и скуки
И своенравия мечты?
Нет! не тебе, моей подруге,
Узнай, назначено судьбой
Увянуть молча в тесном круге,
Ревнивой грубости рабой,
Средь малодушных и холодных,
Друзей притворных и врагов,
Боязней и надежд бесплодных,
Пустых и тягостных трудов!
Печально за стеной высокой
Ты не угаснешь без страстей,
Среди молитв, равно далеко
От божества и от людей.
О нет, прекрасное созданье,
К иному ты присуждена;
Тебя иное ждет страданье,
Иных восторгов глубина;
Оставь же прежние желанья
И жалкий свет его судьбе:
Пучину гордого познанья
Взамен открою я тебе.
Толпу духов моих служебных
Я приведу к твоим стопам;
Прислужниц легких и волшебных
Тебе, красавица, я дам;
И для тебя с звезды восточной
Сорву венец я золотой;
Возьму с цветов росы полночной;
Его усыплю той росой;
Лучом румяного заката
Твой стан, как лентой, обовью,
Дыханьем чистым аромата
Окрестный воздух напою;
Всечасно дивною игрою
Твой слух лелеять буду я;
Чертоги пышные построю
Из бирюзы и янтаря;
Я опущусь на дно морское,
Я полечу за облака,
Я дам тебе все, все земное —
Люби меня!..
XI
                И он слегка
Коснулся жаркими устами
Ее трепещущим губам;
Соблазна полными речами
Он отвечал ее мольбам.
Могучий взор смотрел ей в очи!
Он жег ее. Во мраке ночи
Над нею прямо он сверкал,
Неотразимый, как кинжал.
Увы! злой дух торжествовал!
Смертельный яд его лобзанья
Мгновенно в грудь ее проник.
Мучительный ужасный крик
Ночное возмутил молчанье.
В нем было все: любовь, страданье,
Упрек с последнею мольбой
И безнадежное прощанье —
Прощанье с жизнью молодой,
XII
В то время сторож полуночный,
Один вокруг стены крутой
Свершая тихо путь урочный,
Бродил с чугунною доской,
И возле кельи девы юной
Он шаг свой мерный укротил
И руку над доской чугунной,
Смутясь душой, остановил.
И сквозь окрестное молчанье,
Ему казалось, слышал он
Двух уст согласное лобзанье,
Минутный крик и слабый стон.
И нечестивое сомненье
Проникло в сердце старика...
Но пронеслось еще мгновенье,
И стихло все; издалека
Лишь дуновенье ветерка
Роптанье листьев приносило,
Да с темным берегом уныло
Шепталась горная река.
Канон угодника святого
Спешит он в страхе прочитать,
Чтоб наважденье духа злого
От грешной мысли отогнать;
Крестит дрожащими перстами
Мечтой взволнованную грудь
И молча скорыми шагами
Обычный продолжает путь.
XIII
Как пери спящая мила,
Она в гробу своем лежала,
Белей и чище покрывала
Был томный цвет ее чела.
Навек опущены ресницы...
Но кто б, о небо! не сказал,
Что взор под ними лишь дремал
И, чудный, только ожидал
Иль поцелуя, иль денницы?
Но бесполезно луч дневной
Скользил по ним струей златой,
Напрасно их в немой печали
Уста родные целовали...
Нет! смерти вечную печать
Ничто не в силах уж сорвать!
XIV
Ни разу не был в дни веселья
Так разноцветен и богат
Тамары праздничный наряд.
Цветы родимого ущелья
(Так древний требует обряд)
Над нею льют свой аромат
И, сжаты мертвою рукою,
Как бы прощаются с землею!
И ничего в ее лице
Не намекало о конце
В пылу страстей и упоенья;
И были все ее черты
Исполнены той красоты,
Как мрамор, чуждой выраженья,
Лишенной чувства и ума,
Таинственной, как смерть сама.
Улыбка странная застыла,
Мелькнувши по ее устам.
О многом грустном говорила
Она внимательным глазам:
В ней было хладное презренье
Души, готовой отцвести,
Последней мысли выраженье,
Земле беззвучное прости.
Напрасный отблеск жизни прежней,
Она была еще мертвей,
Еще для сердца безнадежней
Навек угаснувших очей.
Так в час торжественный заката,
Когда, растаяв в море злата,
Уж скрылась колесница дня,
Снега Кавказа, на мгновенье
Отлив румяный сохраня,
Сияют в темном отдаленье.
Но этот луч полуживой
В пустыне отблеска не встретит,
И путь ничей он не осветит
С своей вершины ледяной!
XV
Толпой соседи и родные
Уж собрались в печальный путь.
Терзая локоны седые,
Безмолвно поражая грудь,
В последний раз Гудал садится
На белогривого коня.
И поезд тронулся. Три дня,
Три ночи путь их будет длиться:
Меж старых дедовских костей
Приют покойный вырыт ей.
Один из праотцев Гудала,
Грабитель странников и сел,
Когда болезнь его сковала
И час раскаянья пришел,
Грехов минувших в искупленье
Построить церковь обещал
На вышине гранитных скал,
Где только вьюги слышно пенье,
Куда лишь коршун залетал.
И скоро меж снегов Казбека
Поднялся одинокий храм,
И кости злого человека
Вновь упокоилися там;
И превратилася в кладбище
Скала, родная облакам:
Как будто ближе к небесам
Теплей посмертное жилище?..
Как будто дальше от людей
Последний сон не возмутится...
Напрасно! мертвым не приснится
Ни грусть, ни радость прошлых дней.
XVI
В пространстве синего эфира
Один из ангелов святых
Летел на крыльях золотых,
И душу грешную от мира
Он нес в объятиях своих.
И сладкой речью упованья
Ее сомненья разгонял,
И след проступка и страданья
С нее слезами он смывал.
Издалека уж звуки рая
К ним доносилися — как вдруг,
Свободный путь пересекая,
Взвился из бездны адский дух.
Он был могущ, как вихорь шумный,
Блистал, как молнии струя,
И гордо в дерзости безумной
Он говорит: «Она моя!»
К груди хранительной прижалась,
Молитвой ужас заглуша,
Тамары грешная душа.
Судьба грядущего решалась,
Пред нею снова он стоял,
Но, боже! — кто б его узнал?
Каким смотрел он злобным взглядом,
Как полон был смертельным ядом
Вражды, не знающей конца, —
И веяло могильным хладом
От неподвижного лица.
«Исчезни, мрачный дух сомненья! —
Посланник неба отвечал: —
Довольно ты торжествовал;
Но час суда теперь настал —
И благо божие решенье!
Дни испытания прошли;
С одеждой бренною земли
Оковы зла с нее ниспали.
Узнай! давно ее мы ждали!
Ее душа была из тех,
Которых жизнь — одно мгновенье
Невыносимого мученья,
Недосягаемых утех:
Творец из лучшего эфира
Соткал живые струны их,
Они не созданы для мира,
И мир был создан не для них!
Ценой жестокой искупила
Она сомнения свои...
Она страдала и любила —
И рай открылся для любви!»
И Ангел строгими очами
На искусителя взглянул
И, радостно взмахнув крылами,
В сиянье неба потонул.
И проклял Демон побежденный
Мечты безумные свои,
И вновь остался он, надменный,
Один, как прежде, во вселенной
Без упованья и любви!..
На склоне каменной горы
Над Койшаурскою долиной
Еще стоят до сей поры
Зубцы развалины старинной.
Рассказов, страшных для детей,
О них еще преданья полны...
Как призрак, памятник безмолвный,
Свидетель тех волшебных дней,
Между деревьями чернеет.
Внизу рассыпался аул,
Земля цветет и зеленеет;
И голосов нестройный гул
Теряется, и караваны
Идут, звеня, издалека,
И, низвергаясь сквозь туманы,
Блестит и пенится река.
И жизнью, вечно молодою,
Прохладой, солнцем и весною
Природа тешится шутя,
Как беззаботное дитя.
Но грустен замок, отслуживший
Когда-то в очередь свою,
Как бедный старец, переживший
Друзей и милую семью.
И только ждут луны восхода
Его незримые жильцы:
Тогда им праздник и свобода!
Жужжат, бегут во все концы.
Седой паук, отшельник новый,
Прядет сетей своих основы;
Зеленых ящериц семья
На кровле весело играет;
И осторожная змея
Из темной щели выползает
На плиту старого крыльца,
То вдруг совьется в три кольца,
То ляжет длинной полосою,
И блещет, как булатный меч,
Забытый в поле давних сеч,
Ненужный падшему герою!..
Все дико; нет нигде следов
Минувших лет: рука веков
Прилежно, долго их сметала,
И не напомнит ничего
О славном имени Гудала,
О милой дочери его!
Но церковь на крутой вершине,
Где взяты кости их землей,
Хранима властию святой,
Видна меж туч еще поныне.
И у ворот ее стоят
На страже черные граниты,
Плащами снежными покрыты;
И на груди их вместо лат
Льды вековечные горят.
Обвалов сонные громады
С уступов, будто водопады,
Морозом схваченные вдруг,
Висят, нахмурившись, вокруг.
И там метель дозором ходит,
Сдувая пыль со стен седых,
То песню долгую заводит,
То окликает часовых;
Услыша вести в отдаленье
О чудном храме, в той стране,
С востока облака одне
Спешат толпой на поклоненье;
Но над семьей могильных плит
Давно никто уж не грустит.
Скала угрюмого Казбека
Добычу жадно сторожит,
И вечный ропот человека
Их вечный мир не возмутит.

-------------------------
1 - Чингар — род гитары. (Прим. М. Ю. Лермонтова.)
1829-1839
Художник: М. А. Врубель