Эпистола

Здравствуй снова, [весьма неразборчиво], мой!
Вот, решила черкнуть тебе что-то вроде письма —
хотя на посланье моё, написанное зимой,
ты не ответил —  что, не скрою, обидно весьма.

Я понимаю, ты занят, и тебе не до писем, и не
до кого бы то ни было —  вообще.
Помня народную присказку о бузине
и киевском дядьке, осознаю, что вотще

все мои попытки наладить с тобой
контакты обречены заранее на провал,
что ж, назовём это невезением, "не судьбой",
тем боле, что ты, как видно, со мною порвал.

Только вспомни, как мы [зачеркнуто] той весной,
И ты [снова жирно зачеркнуто] мне тогда…
Как ты мог, [нехорошее слово], так поступить со мной — 
Ведь я тебя [чем-то жидким размыто] всегда.

И теперь ты, [опять нехорошее слово], вконец
меня позабыл. А тогда ты, моею любовью шутя,
обещал мне руку и сердце —  и даже венец,
в результате чего, я понесла под сердцем дитя.

Будь же ты проклят! Ты был всегда подлецом —
еще моя мама об этом предупреждала меня —
и потому не желаю, чтобы с таким негодным отцом
мой сынок познакомился.  Но ни единого дня

я о тебе не забывала —  бодрствую или сплю
[далее всё зачёркнуто —  снова и снова,
и лишь в конце можно прочесть одно слово]:
«Люблю»