Дворянские шалости

В 1824 году император Александр Первый как-то обмолвился:
- Славы для России довольно: больше не нужно; ошибется, кто больше пожелает. Но когда подумаю, как мало еще сделано внутри государства, то эта мысль ложится мне на сердце, как десятипудовая гиря. От этого устаю.
Император был прав и неправ: устал он не столько от того, что не было сделано для россиян, сколько от воспоминаний о несостоявшихся замыслах по грандиозному преобразованию российского общества, так и не понятых и не принятых самим обществом. Точнее, его верхушкой, поскольку до широких народных масс, как раньше было принято говорить, царские помыслы просто не доходили.
Вступив на трон в смутное время после так и не раскрытого убийства его отца, императора Павла Первого, в котором Александр был косвенно повинен, он с необыкновенным рвением взялся за обустройство России. Девизом этого обустройства, официально озвученным, было:
- Все будет, как при моей бабушке.
Понимать эту странноватую фразу следовало как «все будет не так, как при моем отце». А как? А вот как-нибудь волшебно все устроится и просвещенная Россия будет в новом веке жить по-новому.
Императоры тоже любят мечтать и даже иногда преобразуют эти мечты в реальность. Самый яркий пример – военные поселения Аракчеева, где вместо счастья и процветания образовалась натуральная казарма.
Но хотелось-то ведь, как лучше.
Или знаменитый Лицей, который, собственно, создавался для того, чтобы младшие братья царя получили в нем наилучшее образование, дабы впоследствии стать образцовыми правителями. Ибо уже тогда, до «грозы двенадцатого года» было известно, что наследник у императора вряд ли будет, что второй по старшинству цесаревич – Константин – ни за какие коврижки не желал царствовать.
- Придушат еще, как батюшку, - достаточно откровенно объяснял он причины своего категорического отказа от статуса наследника.
Отказ был принят, но о нем не удосужились сообщить общественности, которая полагала, что бездетному Александру по всем законам унаследует брат Константин. А Николай и Михаил пусть получают почти европейское образование в специально созданном для них учебном заведении.
Но вдовствующая императрица категорически отказалась отпускать от себя младших сыновей. Приказать ей император ничего не мог: он до судорог боялся ледяного, обвиняющего взгляда («отцеубийца!), которым его обычно одаривала маменька при малейших признаках разлада. В результате младшие цесаревичи получили домашнее и не слишком хорошее образование, а Лицей остался памятником несбывшимся императорским мечтам.
Вообще, оказавшись на престоле, молодой император сразу же столкнулся с «кадровым голодом»: в его окружении практически не было талантливых придворных и даже просто людей, способных понять замыслы суверена. Более или менее опытные вельможи екатерининских времен были отстранены от управления еще его отцом и к тому же находились в весьма преклонных летах и для реализации прогрессивных монарших идей просто не годились.
Обещая в манифесте по случаю своего восшествия на престол управлять страной «по законам и по сердцу бабки своей — Екатерины Великой», Александр стремился «пролить елей на бушующие воды» и раз и навсегда покончить с враждой различных группировок внутри правящей элиты. Государь доказал серьезность своих намерений, вернув из ссылки и освободив из тюрем многих заключенных (в том числе А.Н. Радищева, А.П. Ермолова и др.).
Уничтожил государь и Тайную экспедицию — орган при Сенате, занимавшийся политическим сыском. При Павле этот орган превратился в беспощадную машину расправы над чиновниками и офицерами, заподозренными в нелояльности.
Александр вернул на службу всех, кто был уволен с нее без суда (таких оказалось около 15 тыс. человек), и в манифесте об упразднении Тайной экспедиции провозгласил, что отныне положен «надежный оплот злоупотреблению и в благоустроенном государстве все поступления должны быть объемлемы, судимы и наказуемы общею силою закона».
Были восстановлены жалованные грамоты городам и дворянству — в частности, дворяне были вновь освобождены от телесных наказаний, введенных Павлом. Эти меры первых недель царствования Александра, казалось, вернули мир в государстве. Почти идиллия, что, собственно, и послужило причиной дальнейших разочарований. Слишком хорошо начал, слишком мало благодарности и понимания получил в ответ.
Царь прекрасно понимал, что требуются куда более радикальные реформы. Хотя внутреннее положение в России было на первый взгляд вполне благоприятным, и менее романтически настроенный монарх, вероятно, действительно удовольствовался бы правлением в духе Екатерины Великой, не ища перемен.
Основу экономического развития страны составляло сельское хозяйство, которое получило мощный импульс благодаря территориальным приобретениям Екатерины Великой: благодаря безопасности внешних границ, достигнутой при императрице, огромные черноземные пространства на юге и юго-западе империи усиленно колонизировались помещиками и крестьянами. Именно при Екатерине Россия превратилась в одну из главных житниц Европы: всего за 15 лет, к 1779 году, вывоз пшеницы из главных портов страны вырос более чем в девять раз.
Вместе с тем сельское хозяйство оставалось феодальным и архаичным. К началу XIX века крепостное право достигло апогея: 55% крестьян принадлежали помещикам и были в правовом плане совершенно бесправными: господа могли продавать их поодиночке и семьями, дарить, приписывать к заводам и фабрикам, а также наказывать, не сверяясь ни с какими законами, — бить плетьми и батогами даже при отсутствии на них какой-либо настоящей вины.
Помещики по-прежнему стремились увеличить доходы, уменьшая крестьянские наделы и расширяя барскую запашку, повышая оброк и усиливая барщину. Это вело еще к одному опасному для государства последствию — обострению отношений между помещиками и крестьянами, которое при Екатерине привело к настоящей крестьянской войне. Волнения помещичьих крестьян в России были частыми — лишь за первое десятилетие XIX века их произошло около 80, и правительство порой вынуждено было бросать на их подавление армейские части.
Главным же поводом для тревоги служили даже не перечисленные выше проблемы. Если в эпоху Екатерины дворянство могло наслаждаться прелестями «просвещенного абсолютизма», то царствование Павла показало, насколько опасным может быть самодержавие даже для того сословия, которое всегда рассматривалось как опора трона. Вот почему Александр всерьез задумывался об… ограничении самодержавия. Опереться в этих планах он мог только на ближайших друзей.
Вскоре по восшествии на престол Александр поделился своими планами с другом детства — Павлом Строгановым. В юности Строганов побывал в революционной Франции и даже состоял в близком к якобинцам «Клубе друзей закона». Строганов, впрочем, нашел мысль об ограничении самодержавия несвоевременной, предложив прежде провести реформу администрации.
Для того чтобы разработать конкретные меры, он предложил царю создать особый Негласный (тайный) комитет. Александр с идеей согласился и назначил в состав комитета самого Строганова, а также других хорошо знакомых ему дворян — Николая Новосильцева, Адама Чарторыйского и Виктора Кочубея.
На первом же заседании комитет сформулировал основные задачи: изучить положение дел в стране, реформировать правительственный механизм и выработать конституцию, которая бы стала основанием для работы ряда независимых государственных учреждений.
Александр видел первоочередные задачи несколько иначе, чем члены Негласного комитета. Прежде всего, он желал даровать народу некую хартию вроде французской Декларации прав человека и гражданина, чтобы сразу объявить о своих намерениях. Кроме того, он собирался преобразовать Сенат, с тем чтобы превратить этот правительственный орган в гаранта соблюдения гражданских прав.
Крестьянский вопрос был одним из первых, которым озаботился комитет. Зубов в своем проекте предлагал начать с запрета владеть дворовыми: государство должно было выкупить их у помещиков. Однако Новосильцев справедливо указал царю, что в казне не хватит денег, чтобы выкупить дворовых. Кроме того, эта армия освобожденных дворовых, не являвшихся настоящими крестьянами и не имевших земли, превратилась бы в дестабилизирующий фактор (что подтвердилось спустя полвека во время отмены крепостного права).
 В еще одном проекте по крестьянскому вопросу, поданном адмиралом Николаем Мордвиновым, предлагалось разрешить владеть недвижимостью купцам, мещанам и казенным крестьянам. Мордвинов предлагал ограничить монархию с помощью дворянства — продать большую часть казенных земель дворянам, обеспечив, таким образом, усиление этого сословия и его способность в случае необходимости противостоять царю, который вздумает править не по законам. Мордвинов не считал возможным отменять крепостное право «сверху» и стремился создать в сфере сельского хозяйства рынок наемной рабочей силы, который бы сделал труд крепостных попросту невыгодным.
Фактически Негласный комитет ограничился лишь одним из предложений Мордвинова — признал за третьим сословием право покупать землю. Несмотря на то что члены Негласного комитета горячо ненавидели крепостное право и считали, что его требуется скорее отменить, никто из них не предложил проект его отмены, который Александр счел бы своевременным. В результате вопрос был отложен в долгий ящик — как оказалось, на целых 60 лет.
Впрочем, в 1803 году император Александр I подписал «Указ о вольных хлебопашцах», в котором, в частности, говорилось:
«1) Если    кто    из    помещиков     пожелает     отпустить благоприобретенных  или  родовых  крестьян своих поодиночке или и целым селением на волю и вместе с тем утвердить им участок  земли или  целую  дачу,  то… имеет представить их  при  прошении своем  через  губернского  дворянского  предводителя  к  министру внутренних дел для  рассмотрения  и  представления  нам…
4) Крестьяне и селения,  от помещиков по таковым условиям  с землею  отпускаемые,  если  не пожелают войти в другие состояния, могут оставаться на собственных их землях земледельцами и сами по себе составляют особенное состояние свободных хлебопашцев…
6) Крестьяне,  отпущенные  от  помещиков на волю и владеющие землею в собственность,  несут подушный казенный оклад наравне  с помещичьими,   отправляют   рекрутскую   повинность   натурою  и, исправляя  наравне  с  другими  казенными   крестьянами   земские повинности, оброчных денег не платят…
8) Как  скоро  исполнением условий крестьяне таковые получат землю в  собственность,  они  будут  иметь  право  продавать  ее, закладывать  и  оставлять  в  наследие,  не  раздробляя  однако ж участков менее 8 десятин,  равно имеют они право  вновь  покупать земли,  а  потому и переходить из одной губернии в другую,  но не иначе как с ведома Казенной палаты для перечисления их  подушного оклада и рекрутской повинности…»
Указ успеха не имел. Несколько сотен оригиналов действительно отпустили своих крестьян на вольные хлеба, но их пример не стал другим наукой. И радетели о благе народа продолжали осуждать «дикое рабство» и требовать его отмены. В журналах, в салонах, даже на великосветских раутах. Надо же было показать, что времена изменились, и каждый мыслящий человек должен не только думать о красе ногтей, но и уметь рассуждать о вольности – в разумных пределах, конечно.
Намного больше удалось Негласному комитету в вопросах реформирования системы управления. Вслед за предпринятым самим Александром учреждением Непременного совета — органа, который занимался бы обсуждением государственных дел и постановлений, — были преобразованы петровские (!!) коллегии. В феврале 1802 года Чарторыйский представил доклад, где была предложена система разделения властей: предлагалось строго поделить компетенции высших органов управления, надзора, суда и законодательства, точно описав роль каждого из них.
После обсуждения доклада и изучения других проектов и предложений в сентябре того же года был обнародован манифест, по которому коллегии были преобразованы в восемь министерств — иностранных дел, военное и морское, соответствовавшие прежним коллегиям, а также совершенно новые министерства: внутренних дел, финансов, народного просвещения, юстиции и коммерции. В отличие от коллегий, каждое из министерств управлялось одним человеком — министром: это делало управление новыми органами более оперативным, компетентным и ответственным.
После обсуждения в Негласном комитете был издан именной указ о правах и обязанностях Сената. Сенат стал верховным органом государственного надзора над администрацией и одновременно высшей судебной инстанцией. Он же фактически играл роль и правительства: так, перед ним были ответственны все министерства. Указы Сената должны были исполняться всеми, как и указы государя. Лишь государь имел право вмешиваться в работу Сената; даже в том случае, если генерал-прокурор обнаруживал какие-то нарушения в работе Сената, он мог лишь доложить о них государю, причем за несправедливые жалобы на Сенат государю виновные должны были подвергаться судебному преследованию. Уличенных же в преступлении сенаторов имел право судить лишь сам Сенат.
А теперь объясните мне, убогой, смысл очередной гениальной эпиграммы «нашего всего» об императоре и Сенате. Не поленитесь найти и прочитать.
Увы, деятельность Тайного комитета  продлилась лишь год и не выполнила задач, ради которых был создан: он не решил ни вопрос о конституции, ни вопрос о крепостном праве. В целом он является прекрасным примером «реформ без реформ» — одной из излюбленных стратегий отечественных преобразователей всех времен.
Поражение, которое русская армия потерпела в 1806 году под Аустерлицем, нарушила привычный ход жизни (и мыслей) российского общества. К сожалению, император взял на себя функции главнокомандующего, к чему был решительно не способен. Разочарование было всеобщим, к тому же многие офицеры, особенно из высшего звена, чувствовали себя оскорбленными. И пришли к мысли, что нужно что-то менять. Желательно, государственный строй.
Но представить себе Россию без царя не мог никто, просто потому, что это казалось абсурдным. Зато наиболее смышленые представили себе Россию с парламентом и премьер-министром – на английский манер. В обществе все громче говорили о свободе (абстрактной) и рабстве (конкретном).
А потом грянула гроза двенадцатого года. И массовое посещение Европы, включая Париж, русскими привело к совершенно неожиданным последствиям. В России образовались различные «тайные общества», которые ни для кого не были тайной.  И главной причиной их появления было то, что по возвращении в отечество офицеры (преимущественно) прозрели и увидели насильственное введение военных поселений, подвиги Магницкого и Рунича по народному просвещению, полный расцвет крепостного права.  Бедствия, тяготевшие над русским народом, нашли отклик в сердцах людей, еще всецело охваченных патриотическим воодушевлением. Лучше, конечно, поздно, чем никогда, но…
Но вопроса «что делать?» пока еще не возникло. Один из будущих декабристов выразил в следующих словах тогдашнее настроение передовых деятелей русского общества: «мы были сыны 1812 г. Порывом нашего сердца было жертвовать всем, даже жизнью, во имя любви к отечеству. В наших чувствах не было эгоизма. Призываю в свидетели самого Бога».
Красиво, но совершенно бесполезно. Любить отечество прекрасно можно было и не принося никаких жертв. Но сам император подал скверный пример, решительно вступив на путь мистико-созерцательной религиозности, выразившейся в установлении Священного союза, последствия которого отразились неблагоприятно и на внутренней политике России.
В 1816 г. образовалось тайное политическое общество под названием Союза спасения или истинных и верных сынов отечества. Основателями его были: А. Н. и Н. М. Муравьевы, кн. С. П. Трубецкой, кн. И. А. Долгоруков, Сергей и Матвей Муравьевы-Апостолы, майор Лунин, полковник Ф. Н. Глинка, капитан Якушкин, адъютант гр. Витгенштейна (главнокомандующего 2-й армиею) Павел Пестель и др. Устав общества был составлен Пестелем в 1817 г. В нем выражена цель его: подвизаться всеми силами на пользу общую, поддерживать все благие меры правительства и полезные частные предприятия, препятствовать всякому злу и для того обличать злоупотребления чиновников и бесчестные поступки частных лиц. Сами члены общества обязывались вести себя и поступать во всех отношениях так, чтобы не заслужить ни малейшей укоризны. Скрытую цель общества составляло введение в России представительного правления.
В 1818 г. общество приняло новое имя Союза благоденствия; устав общества, так называемая «Зеленая книга», был переработан и сделался известным самому императору Александру, который давал его читать цесаревичу Константину Павловичу. Сначала государь не признавал в этом обществе политического значения, но взгляд его несколько изменился после бунта Семеновского полка в 1820 г.
И позже, однако, в мае 1821 г., выслушав доклад командира гвардейского корпуса, Васильчикова, сказал ему:
- Любезный Васильчиков! Вы, который служите мне с самого начала моего царствования, вы знаете, что я разделял и поощрял все эти мечты и эти заблуждения (vous savez que j'ai partag; et encourag; ces illusions et ces erreurs), — и после долгого молчания прибавил: — не мне подобает быть строгим (ce n'est pas a moi ; s;vir).
Записка А. Х. Бенкендорфа, в которой сведения о тайных обществах изложены были с возможною полнотою и с наименованием главнейших деятелей, также осталась без последствий; после кончины императора Александра она была найдена в кабинете его в Царском Селе.
Удивительная беспечность!
Впрочем, 1 августа 1822 года последовало высочайшее повеление о закрытии масонских лож и вообще тайных обществ, под какими бы наименованиями они ни существовали; вместе с тем от всех служащих, военных и гражданских, отобрана была подписка о непринадлежности их к тайным обществам. Все эти меры не остановили, однако, дальнейшее развитие тайных обществ; напротив того, когда исчезла всякая надежда на реформы, среди членов обществ возникла мысль о необходимости насильственного изменения существующего порядка вещей.
В конечном итоге сформировались два лидирующих тайных общества - Северное и Южное, в которых вопросы общественные сменились вопросами политическим. Среди членов возникли рассуждения об установлении республиканского образа правления, и в этом смысле разрабатывались проекты конституций. Главными деятелями общества были: в Петербурге — Никита Муравьев, в Тульчине — Пестель и Юшневский.
Муравьев сочинил особый политический катехизис, который в подлиннике сделался известным императору Александру, кроме того, он написал проект конституции.
Пестель также занялся разработкою подобного проекта, названного им "Русскою Правдою". Это были частные мнения и предположения, служившие лишь выражением конституционных идей тайного общества. Задуманное переустройство России Пестель предполагал осуществить при содействии возмущения войск; смерть императора Александра, даже истребление всей царской семьи признаны были членами Южного общества необходимым для успешного исхода всего предприятия; по крайней мере, не подлежит сомнению, что между членами тайных обществ велись разговоры в этом смысле.
Весь громадный материал следственного дела остается доселе тайною и ожидает еще критической разработки, которая выяснила бы относительное значение данных членами тайного общества показаний. Нельзя забывать, что это был закрытый политический процесс, веденный при исключительных обстоятельствах, с соблюдением, по выражению А. Х. Бенкендорфа, лишь возможной степени законности и гласности.
В то время, как Южное общество готовилось к решительным действиям в 1826 г., замыслы его были открыты правительству. Еще до выезда Александра I в Таганрог, летом 1825 г., получены были гр. Аракчеевым сведения о заговоре, посланные унтер-офицером 3-го Бугского уланского полка Шервудом (которому впоследствии император Николай даровал фамилию Шервуд-Верный). Он был вызван в Грузино и лично доложил Александру I все подробности заговора.
Выслушав его, государь сказал графу Аракчееву:
- Отпусти его к месту и дай ему все средства к открытию злоумышленников.
Это при том, что «злоумышленники» давно уже были на виду у всех. Куда ушли средства на их «открытие» - загадка. Если, конечно, эти средства вообще были выделены: Император Александр был скуповат, а про Аракчеева и говорить нечего.
19 ноября 1825 г. последовала внезапная кончина Александра I в Таганроге. Россия спокойно присягнула императору Константину Павловичу; но цесаревич согласно последовавшему уже в 1823 г. отречению от престола, почему-то оставшемуся по воле государя тайным, признал императором великого князя Николая Павловича. Началось междуцарствие, продолжавшееся по 14-е декабря 1825 г.
Заговор этот возник в процессе разложения феодально-крепостнического строя, отчётливо проявившийся уже во 2-й половине 18 в. и усилившийся в начале 19 в. В. И. Ленин назвал эпоху всемирной истории между Великой французской революцией и Парижской Коммуной (1789-1871) «... эпохой буржуазно-демократических движений вообще, буржуазно-национальных в частности, эпохой быстрой ломки переживших себя феодально-абсолютистских учреждений».
Поскольку буржуазии, как таковой, в России еще не появилось, «первенцами свободы» в России стали дворяне.
После  известных событий на Сенатской площади было арестовано 118 человек, как наиболее активных. Позже к следствию и суду было привлечено 579 человек. Суд установил одиннадцать разрядов, выделив особо пять человек, и приговорил: на смертную казнь — пятерых четвертованием, 31 — отсечением головы, 17 — к политической смерти, 16 — к ссылке вечно в каторжную работу, 5 — к ссылке в каторжную работу на 10 лет, 15 — к ссылке в каторжную работу на 6 лет, 15 — к ссылке на поселение, 3 — к лишению чинов, дворянства и к ссылке в Сибирь, 1 — к лишению чинов и дворянства и написанию в солдаты до выслуги, 8 — к лишению чинов с написанием в солдаты с выслугою.
Император Николай указом 10 июля 1826 г. смягчил приговор суда почти по всем разрядам; только пять преступников, поставленные вне разрядов, были вновь преданы окончательному постановлению о них суда. Это были Пестель, Рылеев, Сергей Муравьев-Апостол, Бестужев-Рюмин и Каховский.
Суд вместо мучительной смертной казни четвертованием приговорил их повесить, «сообразуясь с Высокомонаршим милосердием, в сем самом деле явленным смягчением казней и наказаний, прочим преступникам определенных».
Приговор Верховного уголовного суда был исполнен 13 июля 1826 г. в кронверке Петропавловской крепости. Казнь не обошлась без потрясающего эпизода: Бестужев, Муравьев и Рылеев сорвались с петли и были вторично повешены.
При всей жестокости этой картины не забудем все-таки, что казнили людей, собиравшихся физически уничтожить все царское семейство – а это несколько сотен человек, включая детей и женщин. Не забудем также о сотнях безвинно пострадавших солдат, вовлеченных господами офицерами в один из самых бессмысленных заговоров в истории России. Свыше 1000 солдат были прогнаны сквозь строй, некоторые сосланы в Сибирь на каторгу или поселение, свыше 2000 солдат переведены на Кавказ, где в то время велись военные действия. Заново сформированный штрафной Черниговский полк, а также др. сводный полк из активных участников восстания также были посланы на Кавказ.
По явно заниженным правительственным данным, на Сенатской площади было убито более 80 мятежников. Читай – ни в чем неповинных людей, которых умными речами вовлекли в совершенно не нужные им барские забавы. Большинство солдат, принимавших участие в мятеже, искренне полагали, что конституция – это супруга законного императора Константина, которого «злые вельможи» заточили в крепость.
И все-таки бессмысленная стрельба на Сенатской площади изменила историю России. Это было первое открытое выступление с оружием в руках в целях свержения самодержавия и ликвидации крепостного права. Неважно, что все это было похоже на появившуюся много позже детскую игру «Зарница». Поступки декабристов были вознесены до небес уже их современниками: «Не пропадёт ваш скорбный труд», - писал А. С. Пушкин в своём послании в Сибирь. Пример декабристов был усвоен их преемниками по революционной борьбе: Герценом и Огарёвым. Профили пяти казнённых декабристов на обложке «Полярной звезды» Герцена были символом борьбы против царизма. Правда, сам Герцен предпочитал жить за пределами России и оттуда вдохновлять молодежь на славные дела.
Никаких ассоциаций не возникает?
А теперь рассмотрим феномен декабристов на примере жизни одного из них – князя Сергея Григорьевича Волконского. Просто потому, что он наиболее ярко показывает игровой характер всего движения и подлинные мотивы, двигавшие «революционерами».
В 1796 г., в возрасте 8 лет, он был записан сержантом в армию, однако считался в отпуску «до окончания курса наук» и реально начал служить с 1805 г. Его первый чин на действительной службе - поручик в Кавалергардском полку, самом привилегированном полку русской гвардии. Сергей Волконский принял участие в войне с Францией 1806-1807 гг.; его боевым крещением оказалось сражение под Пултуском.
«С первого дня приобык к запаху неприятельского пороха, к свисту ядер, картечи и пуль, к блеску атакующих штыков и лезвий белого оружия, приобвык ко всему тому, что встречается в боевой жизни, так что впоследствии ни опасности, ни труды меня не тяготили», - вспоминал он позже.
За участие в этом сражении он получил свой первый орден - Св. Владимира 4-й степени с бантом. Некоторое время состоял адъютантом у М. И. Кутузова, главнокомандующего Молдавской армией. С сентября 1811 г. Волконский - флигель-адъютант императора.
С начала Отечественной войны 1812 г. он - активный участник и один из организаторов партизанского движения. Первый период войны он прошел в составе «летучего корпуса» генерал лейтенанта Ф. Ф. Винценгероде - первого партизанского отряда в России.
Этот отряд был впоследствии незаслуженно забыт. В общественном мнении и историографии генерал Винценгероде должен был уступить лавры создателя первого партизанского отряда Д. В. Давыдову.
Войну он закончил генерал-майором и кавалером четырех русских и пяти иностранных орденов, владельцем наградного золотого оружия и двух медалей в память Отечественной войны 1812 г.
Современники вспоминали: вернувшись с войны в столицу, Сергей Волконский не снимал в публичных местах плаща - грудь его горела орденами. При этом он скромно говорил:
- Солнце прячет в облака лучи свои.
Петербургский свет восхищался им, родители гордились. Перед молодым генералом открывались головокружительные карьерные возможности. Но в повседневной жизни Сергей Волконский реализовывал совершенно определенный тип поведения, названный современниками «гусарским». Этот тип выведен Толстым в романе «Война и Мир» под именем Долохова:
«Отличительную черту характера, дух и тон кавалерийских офицеров - все равно, была ли это молодежь или старики - составляли удальство и молодечество. Девизом и руководством в жизни были три стародавние поговорки: «двум смертям не бывать, одной не миновать», последняя копейка ребром», «жизнь копейка - голова ничего!» Эти люди и в войне, и в мире искали опасностей, чтоб отличиться бесстрашием и удальством».
Образ жизни молодого бесшабашного офицера был следующим:
«Ежедневные манежные учения, частые эскадронные, изредка полковые смотры, вахтпарады, маленький отдых бессемейной жизни; гулянье по набережной или по бульвару от 3-х до 4-х часов; общей ватагой обед в трактире, всегда орошенный через край вином... ватагой в театр…. Книги забытые не сходили с полок».
Не заставили Волконского отказаться от «буйного» поведения ни Отечественная война, ни заграничные походы, ни даже получение генеральского чина. Приехав после окончания войны во Францию, он сделал огромные долги - и уехал, не расплатившись с парижскими кредиторами и торговцами. Французы обращались с просьбой вернуть долг и в российское Министерство иностранных дел, и лично к императору Александру I. Волконского разыскивали в России и за границей, он всячески уклонялся от уплаты - и все это порождало большую официальную переписку.
В результате долги сына вынуждена была заплатить его мать. И Волконский, генерал-майор и герой войны, не без некоторой гордости сообщал в 1819 г. армейскому начальству, что уплату его долгов приняла на свое попечение его матушка, «Дворца Их Императорских Величеств статс-дама княгиня Александра Николаевна Волконская». Впоследствии мать исправно платила его долги. А столь блестяще начатая военная карьера Сергея Волконского резко затормозилась. До самого своего ареста в 1826 г. он не был произведен в следующий чин, его обходили и при раздаче должностей.
Очевидно, император ждал, что после войны генерал-майор остепенится, но этого не произошло. Скорее всего, следствием именно этого и стали карьерные неудачи князя.
В конце того же 1819 г. жизнь Сергея Волконского круто переменилась: он вступил в Союз благоденствия. Обидевшись на императора за собственные служебные неудачи, он не стал принимать должность «состоящего» при дивизионном начальнике и уехал в бессрочный отпуск, намереваясь еще раз побывать за границей.
Случайно оказавшись в Киеве на ежегодной зимней контрактовой ярмарке, он встретил там своего старого приятеля Михаила Федоровича Орлова. Орлов, генерал-майор и начальник штаба 4-го пехотного корпуса, уже давно состоял в тайном обществе, и его киевская квартира была местом встреч людей либеральных убеждений и просто недовольных существующим положением вещей.
«Я понял, что преданность отечеству должна меня вывести из душного и бесцветного быта ревнителя шагистики и угоднического царедворничества, с этого времени началась для меня новая жизнь, я вступил в нее с гордым чувством убеждения и долга уже не верноподданного, а гражданина и с твердым намерением исполнить во что бы то ни стало мой долг исключительно по любви к отечеству».
Не верноподданный, но гражданин, разумеется, с либеральными идеями.
Но скорее всего, в заговор Волконского привели не они, а желание разнообразить свою, в общем-то, пустую жизнь. Способ гораздо более опасный, чем «удаль и молодечество», был достойнее для истинного сына Отечества, которому было уже за тридцать.
В тайном обществе у Волконского был достаточно четко определенный круг обязанностей. Он был при Пестеле чем-то вроде начальника тайной полиции, обеспечивающим прежде всего внутреннюю безопасность заговора.
Согласно мемуарам князя, в 1823 г., во время Высочайшего смотра 2-й армии, он получил от императора Александра I «предостерегательный намек» - о том, что многое в тайном обществе было известно. Довольный состоянием бригады Волконского, Александр похвалил князя. При этом монарх добавил, что князю будет гораздо выгоднее продолжать заниматься своей бригадой, чем управлением Российской империи.
Но… бригада, медленный карьерный рост в отдаленном гарнизоне – это скучно и неромантично. Он и без всякого заговора мог бы со временем стать военным министром, но служить десять, двадцать лет… Государственный переворот дал бы ему этот пост в считанные дни.
Увы (или ура!), за две недели до предполагаемого выступления Пестеля арестовали. К самостоятельным же действиям в заговоре Волконский готов не был - и поэтому отказался от возможности поднять на восстание собственную дивизию и силой освободить из-под ареста председателя южной Директории.
7 января 1826 г. Сергей Волконский был арестован. Это произошло почти накануне первой годовщины его свадьбы с княжной Марией Раевской, которая состоялась в Киеве 11 января 1825 года. Посаженным отцом жениха был его сводный брат Николай Репнин, шафером - Павел Пестель.
Да в личной жизни Сергея Волконского тоже произошли перемены. Скорее всего, под нажимом сиятельной матушки: она желала видеть сына более или менее остепенившимся. И в 1824 году Волконский выбрал княжну Марию Николаевну Раевскую, дочь прославленного генерала, героя 1812 года.
На старшей дочери Раевского, Екатерине, был уже женат генерал Михаил Орлов, тоже член тайного общества, о чем никто не знал.  При этом князь, по его собственным словам, «положительно высказал Орлову, что если известные ему мои сношения и участие в тайном обществе помеха к получению руки той, у которой я просил согласия на это, то, хотя скрепясь сердцем, я лучше откажусь от этого счастья, нежели изменю политическим моим убеждениям и долгу к пользе отечества».
Генерал Раевский несколько месяцев думал, но в конце концов согласился на брак.
Мария Раевская вышла замуж не по любви, а по настоянию родных. Генерал Раевский хотел для дочери блестящей и безбедной жизни, его прельстил титул жениха - князь Волконский, несмотря на молодость -37 лет - уже был ветераном войны, генерал - майором, принадлежал к знатнейшей в России фамилии (корни идут от Рюриковичей) имел, огромные связи при дворе: мать Александра Николаевна, фрейлина Императрицы Марии, статс-дама Двора!
И было, наконец, просто желание слить два огромных состояния: Спорить как - то не очень хочется, легенда давно сложилась и устоялась, однако есть противоречия даже в очевидном.
Княжеский титул: Блестящее положение. Связи при дворе. Но все это имелось в избытке и у графа Густава Олизара, предводителя дворянства Киевской губернии. Он сватался к Марии Николаевне, получил отказ, да не родных, а ее самой, решительный и упорный.
Сердечная склонность и самостоятельное решение были важнее. Сердце Марии Николаевны пока молчало, и граф Олизар принял отказ. Был смертельно огорчен, тосковал писал стихи, но настаивать не смел!
Волконский ездил в дом Николая Николаевича давно, часто, и как бы «ненароком», попадая на те вечера, когда Мария пела. Останавливался неподалеку от рояля и, бывало, весь концерт так и стоял, спиною прислонившись к колонне, и слушая рулады Марии. Он не слишком рассчитывал на взаимность: юная певица была лет на двадцать его моложе, а слывший в молодости красавцем и повесой, он в то время, по воспоминаниям современников, уже «зубы носил накладные при одном натуральном переднем верхнем зубе».
Предложение Марии Николаевне князь осмелился сделать только через ее отца и в письменной форме. Кстати, в далеком и непонятном для нас 19 столетии, такая форма сватовства была более, чем обычна, и свидетельствовала лишь об уважении к избраннице и ее родителям, не более.
Генералу Раевскому все было известно о тайных обществах , но тем не менее, он не отказал Волконскому и благосклонно воспринял сватовство. Николай Николаевич вызвал Марию к себе в кабинет, дал прочесть письмо от князя на безупречном французском, а когда ошеломленная дочь подняла на него глаза:
- Папа, я ведь его совсем не знаю! - с улыбкой махнул рукой.
- А кто ж тебя торопит? У Вас будет время подружиться… Князь прекрасный человек. Ступай, Машенька!
 Генерал отлично знал дочь. Не чувствуй она к Волконскому сердечного, душевного влечения, ответила бы не тихой растерянностью, сиянием глаз и с трудом сдерживаемой улыбкой, а как то иначе, более решительно, резко, как и Густаву Олизару. В тот же вечер генерал написал Волконскому, что дочь его согласна, и можно считать их помолвленными.
Официально помолвку отпраздновали большим балом, на котором собралось все семейство Раевских - Волконских. Там Мария впервые познакомилась со своей свекровью,  которая пришла в восторг от ее пения.
Во время танца с женихом, на Марии загорелось платье. Танцуя сложную фигуру мазурки, она нечаянно задела краем одежды столик с канделябрами, и одна из свечей опрокинулась. Стараниями жениха, отца и братьев серьезное несчастье удалось предотвратить, но платье пострадало довольно сильно, да и Мария порядком испугалась! Ей и другим гостям тоже все это показалось очень дурным предзнаменованием.
Сергей Григорьевич, как мог, стремился успокоить невесту, не отходя от нее весь вечер, отвлекая рассказами о заграничном походе 1815 года, взятии Парижа, и постепенно тяжелое впечатление как то сгладилось, а наутро и вовсе забылось: отвлекли предсвадебные хлопоты. Если б она могла угадывать судьбу то поразилась бы, какими зловеще правдивыми вскоре станут предзнаменования, которые ее отец и жених, смеясь, называли успокоительно «глупым суеверием»!
11 января 1825 года Мария вышла замуж, обустраивала свой новый дом, хлопотала, выписывая занавеси из Парижа, ковры и хрусталь из Италии, беспокоится о каретах и конюшне, прислуге и новой мебели.
Волконского нет, он на учениях. И вся эта грусть и хандра вполне естественны. Но в письмах за чередой грустных ноток проскальзывает уже и некоторая гордость за свое новое положение хозяйки дома. Мария Николаевна об этом не забывает, сообщая сестре и о кухне, и о конюшне, и о прислуге, и о денежных счетах.
«Не могу тебе передать, как мысль о том, что тебя нет здесь со мной, делает меня печальной и несчастной, ибо хоть ты и вселил в меня надежду обещанием вернуться к 11-му, я отлично понимаю что это было сказано тобой лишь для того, чтобы немного успокоить меня, тебе не разрешат отлучиться. Мой милый, мой обожаемый, мой кумир Серж! Заклинаю тебя всем, что у тебя есть самого дорогого, сделать все, чтобы я могла приехать к тебе, если решено, что ты должен оставаться на своем посту».
Она любила мужа: отчаянно, тонко, вдохновенно, не с ослеплением дамского восторженно - слепого романтизма, а с гордой готовностью пожертвовать для него всем, слив две Судьбы в единое целое. Ибо это в Ее понятии и есть истинная любовь!
Мужа она видела мало, он был поглощен какими - то своими делами, приходил домой поздно, усталый, молчаливый. Через три месяца после свадьбы молодая княгиня вдруг серьезно заболела. Слетевшееся к постели доктора определили начало беременности, тотчас строго запретили петь и отправили хрупкую будущую мать в Одессу, на морские купания. Ее сопровождали близкие - сестра и мама.
Князь Волконский остался при своей дивизии в Умани, а если иногда приезжал, то больше расспрашивал жену, чем говорил сам. Мария Николаевна писала позднее:
«Я пробыла в Одессе все лето и, таким образом, провела с ним только три месяца в первый год нашего супружества; я не имела понятия о существовании тайного общества, которого он был членом. Он был старше меня лет на двадцать, и потому не мог иметь ко мне доверия в столь важном деле.
Он приехал за мной к концу осени, отвез меня в Умань, где стояла его дивизия, и уехал в Тульчин - главную квартиру второй армии. Через неделю он вернулся среди ночи; он меня будит, зовет:
- Вставай скорей.
Я встаю, дрожа от страха. Моя беременность приближалась к концу, и это возвращение, этот шум меня испугали. Он стал растапливать камин и сжигать какие-то бумаги. Я ему помогала, как умела, спрашивая, в чем дело?
- Пестель арестован.
- За что?
 Нет ответа. Вся эта таинственность меня тревожила. Я видела, что он был грустен, озабочен. Наконец, он мне объявил, что обещал моему отцу отвезти меня к нему в деревню на время родов, - и вот мы отправились. Он меня сдал на попечение моей матери и немедленно уехал; тотчас по возвращении он был арестован и отправлен в Петербург. Так прошел первый год нашего супружества; он был еще на исходе, когда Сергей сидел под затворами крепости в Алексеевском равелине».
Роды были очень тяжелы, без повивальной бабки (она приехала только на следующий день!) 2 января 1825 у Волконских родился сын, Николай. Николенька, Николино.
Сама Мария тогда едва не умерла, родильная горячка продержала ее в жару и бреду несколько суток, и она почти не помнила свидания с мужем, который приехал 5 января 1825 года, чтобы увидеть ее и сына, подержать за руку, сказать несколько теплых слов. Они не удержались в ее памяти: что то очень нежное, ласковое и немного виноватое.
Он уехал в ту же ночь, а через несколько дней был арестован и препровожден в Петербург для первых допросов. Но она об этом не знала. Болезнь цепко держала ее в своих лапах.
События, меж тем, развивались весьма бурно. Следствие по делу бунтовщиков шло полным ходом. Были арестованы Орлов, сыновья Раевского. Сам Николай Николаевич едет хлопотать за родственников в Петербург, но к его приезду сыновей отпустили, за ними ничего нет. Утешительно и положение Михаила Орлова, за него ежечасно хлопочет его брат Алексей, второй человек в новом правительстве Николая I.
А положение Волконского осложняется еще и тем, что он не хочет давать показания на своих товарищей, и царь в сильном гневе, который обрушивает на голову старого генерала, попробовавшего похлопотать за зятя.
Лишь возвратившись в апреле в Болтышку, Раевский обо всем известил дочь. И конечно, отец сразу же объявил ей, что не осудит ее, если она решит расторгнуть брак с Волконским.
Можно лишь представить себе, каково было все это услышать молодой женщине, измученной долгой болезнью. Раевский, рассчитывал на то, что она покорится воле родителей, но произошло наоборот. Дочь взбунтовалась. Как ее ни отговаривают, она едет в Петербург, добивается свидания с мужем, наносит визиты родственникам мужа, утешая их, и мужественно ожидая приговора.
Но тут Александр Раевский, горячо любимый брат и кумир юности, насильно увозит ее из Петербурга, обрывая общение Марии Николаевны с семьей мужа. Он увозит ее к тетке, графине Браницкой, где она оставила своего сына.
В имении Браницкой ее ждало заточение на несколько месяцев - с апреля по август. И все это время она была лишена известий о муже. Но эти месяцы не прошли даром. В душевном одиночестве, думая о муже, Мария Николаевна как бы рождалась заново. Потребовалась огромная духовная работа, чтобы определить свое отношение к «преступлению» Сергея Григорьевича, понять его, прийти к единственному выводу: что бы его ни ожидало, быть рядом с ним.
Это решение тем более ценно, что Мария Николаевна выстрадала его. Если А Г. Муравьева, Е И. Трубецкая и другие жены декабристов не были скованы столь жесткими домашними оковами, были вольны общаться друг с другом, находили поддержку друзей, родственников, всех сочувствующих бунту, то Волконская была вынуждена в одиночку бороться за свой смелый выбор, отстаивать его и даже пойти на конфликт с самыми близкими, любимыми ею людьми.
Несмотря ни на что, Раевские были уверены в том, что Машенька выполнит их волю, расстанется с опальным мужем. Но Мария Николаевна забрала сына и отправилась в столицу. Остановилась она в доме свекрови, княгини Александры Николаевны Волконской, на Мойке (в квартире, где через одиннадцать лет умирал Пушкин). Мария Николаевна приехала в Петербург 4 ноября.
Мария Николаевна пишет прошение Государю отпустить ее к мужу, ждет ответа почти месяц. Вечером 21 декабря получен благожелательный ответ Николая I, а уже в 4 часа утра 22 декабря 1826 г., оставив ребенка свекрови, она выезжает в Москву. Хочется отметить и этот факт: своего ребенка она оставляет не матери, а свекрови.
Настолько сильна вражда родного дома, сильно неприятие ее поступков, что Мария Николаевна оставляет своего первенца человеку, с которым она даже мало знакома. Что ж, она решилась и на это, уверенная в своей правоте. Какой силой души надо было обладать, чтобы вынести эту вражду и уехать, не простившись с близкими?! В Москве она на несколько дней останавливается у княгини Зинаиды Волконской , давшей в честь ее знаменитый вечер, на котором были А. С. Пушкин, Д. В. Веневитинов и другие известные люди России.
И в канун нового, 1827 г., когда в московских домах шли балы, звенели бокалы, она покидала Москву. Ей казалось - навсегда. Отцу она сказала, что на год, ибо он обещал проклясть ее, если она не вернется... Он чувствовал, что более не увидит ее.
Оставшийся неизвестным современник - свидетель отъезда Марии Волконской в Сибирь из московского салона Зинаиды Волконской, заметил, что и сама будущая изгнанница видела в себе «божество, ангела-хранителя и утешителя» для своего мужа. И обрекла себя на жертву во имя мужа «как Христос для людей».
Но, как метко подмечал ее внук, С. М. Волконский, «куда, собственно, ехала княгиня, на что себя обрекала, этого не знал никто, меньше всего она сама. И тем не менее ехала с каким-то восторгом... И только в Нерчинске, за восемь тысяч верст от родного дома, она увидела, куда она приехала и на что  себя обрекла. И окружавшая пустыня понемногу овладела ее душой».
В Нерчинске от Волконской была отобрана подписка, отдававшая ее в распоряжение коменданта Нерчинских заводов. Он не только определял ее встречи с мужем, но наблюдал за ее личной жизнью, прочитывал всю ее переписку, имел реестр ее имущества и денег, которые выдавал ей по мере надобности, но не свыше сначала 10000 рублей ассигнациями в год; потом эту сумму сбавили до 2000.
Деньги по тем временам – очень большие. На них и в Сибири можно было безбедно прожить всей семьей, ни в чем себе не отказывая. Да и сибирский климат был много здоровее петербургского, так что угнетала только оторванность от привычного круга, от великосветских балов и раутов. Но княгиня скорее умерла бы, чем призналась в этом даже самой себе.
Барон Розен в своих записках так характеризует Волконскую:
«Молодая, стройная, более высокого, чем среднего роста, брюнетка с горящими глазами, с полусмуглым лицом, с гордой походкой, она получила у нас прозванье дева Ганга. Она никогда не выказывала грусти, была любезна с товарищами мужа, но горда и взыскательна с комендантом и начальником острога».
В июле 1826 г. С. Г. Волконский, лишенный чинов, орденов и дворянства, был осужден на 20 лет каторжных работ (в августе того же года каторжный срок был сокращен до 15, затем - до 10 лет) с последующим поселением в Сибири. Ни мать, придворная дама, ни многочисленные влиятельные родственники ничего не смогли сделать для облегчения его участи. Практически до самого конца следствия они не знали, сохранит ли император жизнь генералу-преступнику. Хотя он, собственно, только присутствовал – и то мысленно – при совершении самого преступления. И был сурово наказан за слишком сильное пристрастие к «самобытности».
Конечно, родные были потрясены жестоким приговором Сергею Волконскому. Однако все они исполнили Высочайшее повеление - и быстро утешились. Тем более что по случаю коронации Александра Николаевна Волконская получила бриллиантовые знаки ордена Святой Екатерины. Получили награды и ее сыновья: князь Репнин стал кавалером ордена Святого Александра Невского с алмазами, а находящийся в «бессрочном отпуске» Никита Волконский - кавалером ордена Святой Анны 1-й степени.
Скорее всего, за то, что не примкнули к заговору. За примерное поведение и послушание.
В свете долго циркулировали слухи о том, что княгиня Волконская допустила хладнокровно отправить сына в каторжную работу и даже танцевала с самим государем на другой день после приговора . Впрочем, были и другие суждения: статс-дама решилась не покидать своей должности при дворе, чтоб не раздражить императора, и надеялась, оставаясь при нем, улучить удобную минуту, чтоб испросить прощения виновного.
Кто знает?
Единственной из всей большой семьи Волконских, кто позволил себе публично не согласиться с приговором, оказалась княгиня Зинаида. Прямо из ее салона отправилась в Сибирь Мария Волконская - и ее проводы носили характер демонстративного выражения нелояльности к власти.
Сам Сергей Волконский воспринял приговор спокойно. По словам его будущего товарища по сибирскому изгнанию А. Е. Розена, в момент совершения обряда гражданской казни князь был особенно бодр и разговорчив. Видимо, бывший генерал тогда плохо себе представлял, что его ждет. Через 10 дней после оглашения приговора он уже был отправлен к месту отбытия наказания. Полностью он осознал все произошедшее, только прибыв на каторгу: сначала в Николаевский солеваренный завод, а потом - в Благодатский рудник, входивший в состав Нерчинского горного завода.
Условия, в которых оказался Волконский на каторге, были для него полной неожиданностью. Причем для декабристов - молодых, здоровых мужчин, бывших офицеров - тяжелы были не сами работы в руднике. Просто быт осужденных был организован таким образом, чтобы полностью уничтожить их человеческое достоинство. Попавшие в Благодатский рудник государственные преступники находились под постоянным надзором; им было запрещено общаться не только друг с другом, но и вообще с кем бы то ни было, кроме тюремных надзирателей. У них отобрали почти все вещи, деньги и книги, привезенные из Петербурга, - не разрешали иметь при себе даже Библию. Осужденных «употребляли в работы» наравне с другими каторжниками, и при этом строго смотрели, чтобы они вели себя скромно, были послушны поставленным над ним надзирателям и не отклонялись бы от работ под предлогом болезни.
«Со времени моего прибытия в сие место я без изъятия подвержен работам, определенным в рудниках, провожу дни в тягостных упражнениях, а часы отдохновения проходят в тесном жилище, и всегда нахожусь под крепчайшим надзором, меры которого строже, нежели во время моего заточения в крепости, и по сему ты можешь представить себе, какие сношу нужды и в каком стесненном во всех отношениях нахожусь положении; физические труды не могут привести меня в уныние, но сердечные скорби, конечно, скоро разрушат бренное мое тело» - писал Волконский жене из Благодатского рудника.
Каторжная жизнь сразу же подорвала здоровье и психику государственного преступника: у Волконского началась глубокая депрессия, сопровождавшаяся острым нервным расстройством.
«Машенька, посети меня прежде, чем я опущусь в могилу, дай взглянуть на тебя еще хоть один раз, дай излить в сердце твое все чувства души моей».
Эти строки из его письма красноречиво свидетельствуют: именно надежда на скорый приезд жены в Сибирь дала возможность Волконскому выжить в первые страшные месяцы каторги.
К сентябрю 1827 г. болезнь Волконского обострилась, на нее обратило внимание тюремное начальство. Он был переведен на новое место каторги, в Читинский острог 29 сентября. Режим содержания заключенных здесь был гораздо более гуманным. Узникам были дозволены даже ежедневные встречи с женами. Здоровье заключенного быстро восстановилось, а вместе с ним восстановились прежние привычки и черты характера.
«На здоровье его я не могу жаловаться..., что же касается его настроения, то трудно, можно сказать - почти невозможно встретить в ком-либо такую ясность духа, как у него», - писала М. Н. Волконская его родне.
Во дворе острога был небольшой огород - и Волконский впервые увлекся огородничеством.
В Петровском Заводе, новой тюрьме, куда декабристов перевели из Читы в сентябре 1830 г., каторги как таковой вообще не было: преступников не заставляли ходить на работы.
Специально был выстроен большой острог; там разрешили поселить и жен их. Камеры были тесные и темные, окна прорубили лишь по особому Высочайшему разрешению. Но Волконская была рада, что может жить там с мужем, в их каморке, которую она украсила, чем могла; по вечерам собирались, читали, спорили, слушали музыку.
У Волконских в Петровском заводе родилось двое детей - сын Михаил и дочь Елена.
Здесь Волконский по-прежнему занимался "сельским хозяйством". И еще до того, как истек его каторжный срок, по Сибири стала распространяться слава о необыкновенных овощах и фруктах, которые он выращивал в своих парниках.
В 1834 г. умерла мать Волконского. После смерти в ее бумагах нашли письмо с предсмертной просьбой к императору - простить сына. Последовал царский указ об освобождении Волконского от каторжных работ; еще 2 года он жил в Петровском Заводе на положении ссыльнопоселенца.
Весной 1837 г. семья Волконских переехала в село Урик Иркутской губернии. Мария Николаевна добилась для себя разрешения жить в Иркутске, чтобы иметь возможность обучать сына Михаила в Иркутской гимназии. В 1845 г. получил позволение жить в Иркутске и сам Волконский, однако он предпочел жить в Урике, лишь изредка навещая семью. У него теперь совсем иная жизнь - хлебопашца и купца.
Образ жизни Сергея Волконского на поселении совершенно не соответствовал образу жизни его жены. После окончания каторжного срока он получил большой участок земли, и все силы отдал его обработке. Современник вспоминает:
«Попав в Сибирь, он как-то резко порвал связь со своим блестящим и знатным прошедшим, преобразился в хлопотливого и практического хозяина и именно опростился, как это принято называть нынче. С товарищами своими он хотя и был дружен, но в их кругу бывал редко, а больше водил дружбу с крестьянами; летом пропадал целыми днями на работах в поле, а зимой его любимым времяпрепровождением в городе было посещение базара, где он встречал много приятелей среди подгородных крестьян и любил с ними потолковать по душе о их нуждах и ходе хозяйства».
Волконская же была дама совсем светская, любила общество и развлечения и сумела сделать из своего дома главный центр иркутской общественной жизни. В окружавшем Волконскую светском обществе ее муж очень быстро приобрел репутацию «чудака и оригинала».
И хотя это тоже была своего рода игра, к концу своего пребывания в Сибири ссыльнопоселенец Сергей Волконский собственным трудом собрал приличное состояние - и снова сумел найти свою судьбу, реализовать свою собственную личность.
В августе 1855 г., когда в Сибирь дошло известие о смерти Николая I, Мария Волконская уехала  из Иркутска. Через несколько дней после ее отъезда новый император Александр II издал манифест, в котором объявил помилование оставшимся в живых декабристам. В сентябре 1856 г. Сибирь покинул и Сергей Волконский.
После возвращения из Сибири Волконский жил по преимуществу в Москве, у замужней дочери, несколько раз с «высочайшего разрешения» выезжал для лечения за границу. Со многими положениями крестьянской реформы Волконский не был согласен - в частности, его категорически не устраивало освобождение крестьян без земли. Однако сам факт отмены крепостного права в 1861 г. принял с восторгом и слезами.
Умер Сергей Волконский 28 ноября 1865 г., на два года пережив свою жену. До последних дней жизни он, по словам его сына Михаила, сохранил «необыкновенную память, остроумную речь, горячее отношение к вопросам внутренней и внешней политики и участие во всем, близком ему».


Вместо постскриптума.
«Солнце нашей поэзии», которое на словах разделяло идеи декабристов, подложил им приличную свинью своим еще юношеским сочинением. Его четверостишие:
«Мы добрых граждан позабавим
И у позорного столпа
Кишкой последнего попа
Последнего царя удавим»,
основанное на ходячем двустишии эпохи Французской революции: «И кишками последнего попа сдавим шею последнего короля», переплюнуло все либеральные высказывания его современников. В 1822 г. в Кишиневе он утверждал, что дворян русских «надобно всех повесить, а если б это было, то он с удовольствием затягивал бы петли».(запись в дневнике П. И. Долгорукова от 20 июля 1822 г.). Это поддерживает гипотезу о том, что эпиграмма принадлежит Пушкину.
Играли барские детки и доигрались до каторги.


Рецензии
Светлана, Ваши исследования и Ваши выводы, возможно, они верны. Особенно в нынешнее время, когда и доступ к информации обширен, и информации всякой, в том числе, простите за грубое слово, брехучей, пруд пруди. Я прочла и все отклики к этой статье, кто намекает, мол, вернуть бы монархию. Я бы тоже не прочь, лишь бы не было всяких оранжевых и другого цвета революций. Но вот послушаешь, почитаешь про соседнюю страну, и засомневаешься, молча зрить на то, как поднимает головы всякая фашистская нечисть, плыть по течению, отправляя туда же и своё будущее поколение, это ли не кощунственно. Опять же, а вдруг деза, вдруг у них там всё, на самом деле хорошо и замечательно. Даже в нашей стране, потихоньку умирают некоторые города и сёла, но другие-то живут, и неплохо живут. Я сужу по своему региону. Возможно, это исторически сложившиеся обстоятельства, а народ печалится, тоскует о своих разорившихся малых Родинах. А вот в той же самой пресловутой Америке даже приличные города умирают, такие, например, как Детройт. Но вернёмся к революциям. Ведь кто проклинает, например, Ленина, а кто благодарит, и до сих пор. Столыпинские реформы. Я писала о своих корнях ("Родные души"), мой прадед был крепостным, (совсем, оказывается, недалёкое время), позже, видать получил вольную, вместе с другими пошли осваивать целинные земли. По линии матери были даже весьма предприимчивы, стали богатеть, да ведь не дают, реформы, перегибы и проч., всегда были безразличные люди (моя хата с краю), и небезразличные. И сказать, что просто играли, позабавились, на свою голову, это очень смелое утверждение. Но оно имеет место быть.
Ещё одна фраза меня смутила в Вашей переписке с читателями: «Может быть, тогда восстановится и нормальное отношение к церкви, как к земному воплощению Бога, и люди, считающие себя православными, перестанут писать и говорить гадости о служителях Церкви.» - честно, улыбаюсь, и ничего не говорю, (это не моё): Из книги Несвятые святые и другие рассказы — архим. Тихон (Шевкунов)
«...А вот другое свидетельство — воспоминания старого москвича, Адриана Александровича Егорова. Он пишет: «Большую часть пути я прошел совместно с покойным патриархом Пименом. Однажды я спросил у него относительно духовника. И он мне сказал, что духовник, пожалуй, у нас один на всю Россию — это отец Иоанн». Сам патриарх Пимен в редкие приезды отца Иоанна в Москву всегда приглашал его к себе в Переделкино, и они подолгу беседовали...» Или: «...Доверие и послушание — главное правило общения между православным христианином и его духовным отцом. Конечно, по отношению далеко не к каждому духовнику можно проявлять полное послушание, да и духовников-то таких единицы. Это на самом деле непростой вопрос. Случаются трагедии, когда неразумные священники начинают мнить себя старцами и при этом повелевать, самонадеянно приказывать и, наконец, совершать абсолютно непозволительное в духовной жизни — подавлять свободу своих духовных детей...» С глубоким уважением к Вам,

Тамара Брославская -Погорелова   23.04.2018 20:42     Заявить о нарушении
Спасибо, Тамара, за такую развернутую и насыщенную интересными фактами рецензию. Очень рада, что эссе Вам понравилось.
С наступающими праздниками!

Светлана Бестужева-Лада   27.04.2018 19:33   Заявить о нарушении
На это произведение написано 10 рецензий, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.