б. в

мы, как и прежде, о прошлом не говорим. все, что я помню, беседа bei nacht und nebel. ты к сентябрю возвращаешься в свой Берлин; я остаюсь в равнодушно-гранитной глыбе, что именуется сладостно «город грёз». может, красиво, но мне здесь ни сна, ни места.
я не умею по правилам и всерьёз.
ты обещаешь отправить письмо с зюйд-вестом.

люди не знают, что мы с тобой заодно: черные волосы, запонки на манжетах. как персонажи нуаровского кино – сами себе и преследователь, и жертва. мне очень нравится твой отрешенный взгляд – то ли раскаянье, то ли синдром стокгольмский. старые раны давно уже не болят. дряхлое радио тихо поёт на польском.

вспомнишь мелодию, или тебе напеть? брошенной женщиной плачется фортепьяно. я в этом городе видел чужую смерть: смерть собирала поблёкнувшие тюльпаны. нынче они осыпаются под окном. ты понимаешь, к чему все идёт, mein lieber? вечер прощаний, с подарками и вином, где за углом притаилась твоя погибель.

ты не успеешь ошибку свою понять – я же быстрее, придётся признаться сразу. пальцы сжимают холодную рукоять, месть, будто яд, разъедает безумный разум.

я буду пьян, словно пил не вино, а скотч. комната после пропахнет душистым мылом. и никто не узнает, куда ты пропал в ту ночь, и никто никогда не отыщет твою могилу. лишь лепестки, белоснежные, словно мел, будут лежать под расколотым лунным блюдцем.
ты – завязал. я пытался, но не сумел.

das tut mir leid,
но в Берлин тебе не вернуться